Детектив США. Выпуск 9

Я опять уселся на койку, сделанную из плоских стальных пластин, накрытых жидким жестким тюфяком. На нем лежали два аккуратно сложенных темно-серых одеяла. Очень славная тюрьма. Находилась она на двенадцатом этаже нового городского муниципалитета. Очень славный муниципалитет. Бэй-Сити очень славный городок. Люди жили здесь и думали именно так. Если б я жил здесь, я бы, наверное, тоже так думал. Я смотрел бы на такой славный голубой залив, на скалы, на гавань для яхт, на спокойные ряды домов, старых домов, задумавшихся под старыми деревьями, и новых домов с пронзительно зелеными газонами и проволочными оградами, с ровными рядами саженцев, привязанных к подпоркам, на парковых дорогах. Я знавал одну девушку, которая жила на Двадцать второй улице. Славная улица. И девушка славная. И она любила Бэй-Сити.

Она не думала о мексиканских и негритянских трущобах, раскинувшихся на мрачных равнинах к югу от старой железнодорожной колеи, или о портовых заведениях на плоском берегу к югу от скал, о тесных потных дансинг-холлах на мысе, о притонах для курильщиков марихуаны, об узких лисьих лицах, наблюдающих поверх газет в подозрительно спокойных гостиничных вестибюлях, о карманниках, бродягах, зазывалах, грабителях пьяной публики, сутенерах и гомиках на панели.

Я подошел к двери, постоял. Никто не шевелился по ту сторону коридора. Лампы в каталажке бледные и молчаливые. И жизни считай что никакой.

Я посмотрел на свои часы. Девять пятьдесят четыре. Время отправляться домой, сунуть ноги в шлепанцы и разобрать шахматную партию. Время для высокого бокала с прохладным крепким напитком и для длинной безмятежной трубки. Время сидеть, задравши ноги кверху, и не думать ни о чем. Время начать зевать над своим журналом. Время быть человеческим существом, домохозяином, человеком, которому нечего делать, кроме как отдыхать, вдыхать вечерний воздух и настраивать мозги на завтрашний день.

Человек в серо-голубой тюремной униформе пошел по проходу между камерами, читая номера. Остановился перед моей дверью, отпер и сурово посмотрел на меня с выражением лица, которое, по их мнению, они должны носить на своих блинных рожах ныне и присно и вовеки веков. Я, брат, полицейский, я крутой парень, гляди, брат, в оба, а не то, брат, мы тебя так отделаем, что ты, брат, на четвереньках будешь ползать, давай, брат, раскалывайся, пошли давай, и давай не забывай, что мы, полицейские, парни крутые, а с вами, шестерками, мы сделаем, что захотим.

— Выходи, — сказал он.

Я вышел из камеры, он опять запер дверь, сделал знак большим пальцем, и мы пошли по проходу к широким стальным воротам, и он отпер их, и мы прошли, и он опять запер их, и ключи приятно бренчали на большом стальном кольце, а потом мы прошли через стальную дверь, окрашенную под дерево снаружи и в голубовато-серый линкорный цвет изнутри.

У конторки стоят Дегармо и разговаривал с дежурным полицейским.

Он уставился на меня своими металлически-синими глазами и спросил:

— Как самочувствие?

— Замечательное.

— Нравится наша тюрьма?

— Мне нравится ваша замечательная тюрьма.

— Капитан Уэббер хочет побеседовать с вами.

— Это замечательно, — сказал я.

' — А какие-нибудь еще слова, кроме «замечательно», вы знаете?

— Не сейчас, — сказал я. — И не в этом месте.

— Что-то вы прихрамываете, — сказал он. — Споткнулись обо что-нибудь?

— Да, — сказал я, — о дубинку. Она вдруг подпрыгнула и укусила меня под левую коленку.

— Какая жалость, — сказал он, глядя на меня пустыми глазами. — Получите свои вещи в каптерке.

— Они при мне, — сказал я. — У меня их не забирали.

— Вот и замечательно, — сказал он.

— Еще бы, — сказал я. — Еще как замечательно.

Дежурный поднял свою лохматую голову и стал внимательно нас разглядывать.

— Если хотите увидеть что-то замечательное, — сказал он наконец, — вы лучше поглядите на Куни, на его курносый ирландский нос. Он размазался по его лицу, как варенье по блину.

— А что случилось? — рассеянно сказал Дегармо. — Подрался с кем-нибудь?

— Бог его знает, — сказал дежурный. — Может, это та самая дубинка, которая подпрыгнула и укусила его.

— Для дежурного полицейского ты что-то больно разговорчивый, — сказал Дегармо.

— Дежурные полицейские всегда чертовски разговорчивы, — сказал дежурный полицейский. — Может, потому они и не становятся лейтенантами в отделе расследования убийств.

— Вот видите, как у нас здесь, — сказал Дегармо. — Все мы здесь одна большая здоровая и счастливая семья.

— С сияющими улыбками на наших лицах, — сказал дежурный полицейский, — с руками, распахнутыми для объятий, и в каждой руке по булыжнику.

Дегармо кивнул мне, и мы вышли.

26

Капитан Уэббер нацелился в меня своим острым кривым носом и сказал:

— Садитесь.

Я сел в деревянное кресло с круглой спинкой и расположил левую ногу поудобнее, подальше от острого ребра сиденья. Это был большой и симпатичный угловой кабинет. Дегармо сел в конце стола, скрестил ноги и, глядя в окно, стал задумчиво тереть свою щиколотку.

— Вы хотели неприятностей, — продолжал Уэббер, — и вы на них напоролись. Вы ехали в жилой зоне со скоростью пятьдесят пять миль и пытались уйти от полицейской машины, которая сиреной и красным прожектором подавала вам сигналы остановиться. Когда вас задержали, вы грубо себя вели и ударили патрульного полицейского в лицо.

Я промолчал. Уэббер взял со стола спичку, разломил ее и бросил через плечо.

— Или, может, они лгут — как всегда? — спросил он.

— Я не видел их рапорт, — сказал я. — Возможно, я ехал со скоростью пятьдесят пять миль в жилом районе или, во всяком случае, в пределах города. Полицейская машина стояла у дома, в который я наведался. Она не отставала от меня, когда я поехал прочь, а я тогда еще не знал, что это полицейская машина. У нее не было никаких оснований преследовать меня, и мне все это не понравилось. Я немного превысил скорость, но только для того, чтобы добраться до лучше освещенной части города.

Дегармо с бесцветным, ничего не выражающим видом перевел глаза на меня. Уэббер лязгнул зубами от нетерпения.

— Уже тогда, когда вы знали, что это полицейская машина, вы сделали опасный разворот на улице жилого района и все еще пытались уйти. Это верно?

— Да, — сказал я. — Для того, чтобы объяснить это, потребовался бы небольшой откровенный разговор.

— Я не против небольшого откровенного разговора, — сказал Уэббер. — Я, можно сказать, специализируюсь на откровенных разговорах.

— Полицейские, арестовавшие меня, поставили свою машину перед домом, в котором живет жена Джорджа Тэлли. Они там побывали до того, как я туда приехал. Джордж Тэлли — это человек, который пытался выступать здесь в роли частного детектива. Я хотел увидеться с ним. Дегармо знает, почему я хотел с ним увидеться.

Дегармо невозмутимо кивнул, достал из кармана спичку и стал спокойно жевать ее. Уэббер не глядел на него.

— Вы глупец, Дегармо, — сказал я. — Все, что вы делаете, глупо и делается по-глупому. Когда вчера вы подошли ко мне перед домом Элмора, вы круто повели себя, хотя для этого не было никаких оснований. И, понятное дело, вы пробудили мое любопытство, хотя для этого у меня тоже не было оснований. И вы даже проронили намеки, которые подсказали, как мне удовлетворить это мое любопытство, если потребуется для дела. Для защиты своих друзей вам нужно было всего-навсего держать язык за зубами, пока я не сделал ход. Я бы его никогда не сделал, и на этом все бы заглохло.

— Что за чертовщина! — сказал Уэббер. — Какое это имеет отношение к вашему аресту в квартале 1200 на Уэстмор-стрит?

— Это имеет отношение к делу Элмора, — сказал я. — Джордж Тэлли работал над делом Элмора — пока его не сцапали за вождение в пьяном виде.

— Ну а я не работал над делом Элмора, — огрызнулся Уэббер. — И я не знаю также, кто первый всадил нож в Юлия Цезаря, — ну и что? Давайте говорите по существу!