Миланцы убивают по субботам (сборник)

Двенадцатиэтажный серо-голубой исполин уныло вздымался перед глазами, напоминая монументальные храмы ацтеков, словно по волшебству вырастающие посреди пустыни. Хотя в этом грандиозном жилом доме почти никто не живет, все квартиры уже распроданы: люди нынче вкладывают деньги в недвижимость, а не держат в матрасах, как их деды; сооружение сконструировано из самых современных материалов и оснащено всеми удобствами. Вокруг него залитое бетоном пространство для стоянки машин (даже белые разграничительные полосы проведены, только машин нет).

– Да, спасибо.

Ливия вышла, протянула ему пять тысяч, взяла сдачу, щедро дала «на чай» и тем временем, не поворачивая головы, оглядела окрестности: «мерседес» остановился на порядочном расстоянии, почти у самого поворота, – какая коварная деликатность!

Привратника в здании не было, а была большая панель с прозрачными плашками, за которыми светились имена жильцов. Ливия нажала на плашку с надписью «Рек. фот. мод.» и сразу же услышала бесцветный голос из домофона:

– Третий этаж, поднимайтесь, пожалуйста.

Стеклянная дверь распахнулась чересчур резко, и Ливия Гусаро почувствовала себя лисой, сующей лапу в капкан.

Молодой человек в белом халате впустил ее, закрыл входную дверь и жестом указал на другую, которая вела в совершенно обычную квадратную комнату с наглухо закрытыми и зашторенными окнами; правда, работал кондиционер, поэтому дышалось легко: в углу стояли три погашенных юпитера на фоне увеличенной фотографии морского прилива. В противоположной стороне возвышался треножник и на нем нечто вроде зажигалки – камера «Минокс», как объяснил ей синьор Ламберти. На стуле, довершающем интерьер, лежали журналы небольшого формата, поверх них шахматная доска, а на доске ящичек с фигурами, откуда, как из стойла, высовывалась голова коня.

Молодой человек наконец произнес первую фразу:

– Раздеться можно тут, а можно и в ванной – как хотите.

Она внимательно к нему пригляделась и отдала себе отчет в том, что не сумеет как следует обрисовать ни внешность этого человека, ни его голос, – это было бы все равно что описывать содержимое пустой шкатулки.

– Благодарю вас, – сказала она, но не двинулась с места, прижимая модный журнал и сумочку к темно-красному полотняному платью.

– В чем дело? – спросил он.

– Мне было обещано вознаграждение, – вежливо, но твердо отозвалась она.

– Ах да, конечно, сейчас отснимем, и все получите.

– Извините, отснимем потом. – Это было предписание из устной инструкции синьора Ламберти, направленное на то, чтобы снять с себя все подозрения: девица, которая требует деньги вперед, заботится только о себе и не может вести двойную игру.

Молодой человек в белом халате не улыбнулся, ничего не сказал, а просто вышел из комнаты и мгновенно возвратился с пятью купюрами по десять тысяч.

Ливия взяла их и прошла в ванную. Молниеносно разделась, даже не потрудившись закрыть дверь (ванной, видимо, практически не пользовались, там не было ни мыла, ни других туалетных принадлежностей – ничего, кроме двух полотенец какого-то ядовитого цвета). Выходя, она услышала грязное ругательство, и то, как молодой человек его произнес, рассеяло все сомнения насчет его личности: педераст, мерзкий извращенец, – теперь вся бесцветность его внешнего облика получила надлежащее объяснение, это была жуткая бесцветность мутантов, встречающихся в научной фантастике (они находятся в процессе мутации, когда оболочка еще осталась человеческой, а мозг и нервная система уже являются признаками новой чудовищной особи).

– Что-нибудь случилось? – сочувственно осведомилась она.

– Я иногда бываю несдержан, – объяснил извращенец. В руке он держал провод одного из юпитеров, а отлетевший штекер валялся на полу. – Теперь придется его присобачивать.

Фотограф даже не взглянул на нее, а ей было так интересно узнать, что думает педераст об обнаженной женщине. Он вышел, отсутствовал несколько минут, затем вернулся с мотком скотча и ножницами и принялся прилаживать штекер к проводу, который оборвался, когда вставлял его в розетку. Стоя рядом со стулом, она за ним наблюдала. Молча. Но потом вспомнила, что должна поддерживать разговор: молчаливая женщина всегда подозрительна.

– Вы играете в шахматы?

– Сам с собой, – охотно отозвался он. (Одно-единственное слово «шахматы», судя по всему, открыло потайную дверцу того, что с некоторой натяжкой – поскольку речь шла о подобном индивидууме – можно назвать душой). – Нынче почти никто не играет.

– А я тоже иногда разбираю чемпионские партии или играю с отцом. – Это была почти правда: не то чтобы она играла целыми днями, но отец еще в детстве объяснил ей правила, и она мгновенно увлеклась, поскольку шахматы как нельзя более соответствовали ее натуре.

Извращенец поднял голову и посмотрел на нее – не как на обнаженную женщину, а как личность, разбирающуюся в шахматах. Но ничего не сказал. Тогда она продолжила (всегда полезно иметь с противником общие увлечения):

– Как раз на днях я видела в «Монд» потрясающую партию четырех коней.

– Это было не на днях, а больше месяца назад. Белыми играл Нойкирх из Лейпцига, а черными Цинн из Берлина.

– Возможно. Отец покупает «Монд» из-за шахматной рубрики и хранит все номера. Может быть, и месяц назад, но я эту партию разбирала в понедельник или во вторник.

– Я тоже покупаю «Монд» из-за шахматной рубрики. – Ремонтируя аппаратуру, он, казалось, раздумывал, не предложить ли ей партию в шахматы.

– Вы помните финал? Черные хотят оградить короля, а белые делают ход конем, и создается угроза мата со стороны слона, черные вынуждены защищаться ладьей, ное тогда белые двигают пешку, и черным уже некуда деться: следующим ходом объявляется мат.

– Да, прекрасно помню. – Он вновь поднял голову (глаза были почти счастливые, как у меломана, когда он слышит любимую симфонию, и в то же время удивленные: как женщина, да еще такая, может ориентироваться в магическом мире шахмат?). – Правда, я не люблю закрытых дебютов.

– Да, в них главное маневрирование, хотя некоторые считают, что это на поверхности, а в какой-то момент на доске происходит крупное столкновение, почти взрыв... – Она прибавила еще несколько фраз, едва сдерживаясь, чтобы не рассмеяться: голая женщина в комнате с педерастом, починяющим провод, рассуждает о шахматах!

– Еще минутку, с вашего позволения, – сказал он.

Ремонт он закончил, но случилось еще кое-что непредвиденное: послышался далекий звонок. Мутант выпустил провод из рук, и он упал на пол. Вышел из комнаты, прикрыл за собой дверь и снял трубку домофона.

– Отвори, – раздался голос снизу.

Хозяин нажал кнопку, минутку подождал, затем отпер дверь вышедшему из лифта человеку в легком костюме светло-орехового оттенка под цвет волос.

– Как дела? – спросил вновь прибывший. (Он тоже был молод, но во всем его облике сквозила какая-то жестокость, и от этого он казался гораздо старше извращенца.)

– Мне она не нравится, – ответил мутант.

– Почему? – Да, он, конечно, был старше: голос молодого человека не может звучать так спокойно и в то же время так агрессивно.

– Не знаю, не нравится, и все.

– Я ничего не заметил. Приехала прямо из дома, ни с кем не разговаривала, никуда не заезжала.

– И тем не менее.

– Значит, должна быть какая-то причина. – Говорят, у гомосексуалистов обостренная интуиция, они якобы все телепаты, поэтому он крайне внимательно отнесся к словам сообщника.

– Не знаю. Потребовала деньги вперед, – как-то обиженно произнес извращенец.

– Странно, вот уж не думал... Сол утверждает, что она настоящая аристократка. – У него тоже зародилось подозрение.

– И потом, она играет в шахматы, как та, в прошлом году.

Мутант наконец-то открыл истинную причину своих подозрений. В прошлом году та темноволосая сучка так подставила его, что им пришлось срочно менять квартиру, – и все из-за страсти к шахматам. А вот теперь опять шахматистка попалась и заманивает его в сети, даже вспомнила партию Нойкирха! Он сразу насторожился: нынче люди интересуются только футбольным тотализатором да выигрышными билетиками, дающими право на скидку в магазинах, откуда вдруг столько гроссмейстерш развелось?