День рождения

Крепкая она была бабенка, ничего не скажешь. Даже глазом не моргнула.

– Ясно, – сказала она, выпустив в потолок струйку дыма от своей сигареты. – Но я-то здесь при чем?

– Как я вам только что сказал, это связано с делом Пел Мантиновер. Я думаю, что мистер Кендалл позволил приговорить ее к смертной казни с тем, чтобы оказать услугу Кассу Харди.

– Кассу Харди? – повторила миссис Ландерс.

– Вы его знаете?

– Впервые о нем слышу.

– Полагаю, что вы не знаете также кто такой Кэйд Кайфер?

– Я видела его имя в газетах.

Я закурил сигарету.

– Ну, вот как обстоят дела, миссис: прошлой ночью Тони Мантин, подручный Кэйда Кайфера, прибыл в город. А кто он, как вы думаете?

– Ни малейшего понятия.

– Это – брат Пел Мантиновер.

– Ну, и что же? – сказала миссис Ландерс.

Одно из двух: или имя убийцы ей ничего не говорило, или она с необычайным хладнокровием ломала комедию.

– Я не верю в то, что Джо Саммерса убила Пел. Я никогда в это не верил. Вчера вечером, будучи в состоянии опьянения и эйфории, я сказал Тони Мантину, что можно было бы спасти его сестру от электрического стула, заплатив некоему свидетелю обвинения за то, чтобы тот отказался от ранее данных показаний. На это Тони дал мне десять тысяч долларов. Когда я протрезвел, то понял, что наделал, и захотел вернуть деньги. Но он ничего не захотел слушать. Это было по телефону. Я понял, что Мантин уверен в том, что я его обманул, и мне стало страшно. Я все рассказал своей жене, и мы решили обратиться за советом к мистеру Кендаллу. В доме у Кендалла я обнаружил в салоне мертвого Мантина. Спустя некоторое время меня ударили и я потерял сознание. Когда я пришел в себя, моя жена, мистер Кендалл и десять тысяч долларов исчезли. Труп Мантина тоже пропал. Полиция не хочет верить в то, что я говорю правду. Кажется, Кендалл и впрямь ухаживал за моей женой, а я этого не знал. Полиция отказывается помочь мне в розысках Мэй. Они дают мне возможность побыть на свободе в расчете на то, что я выведу их прямехонько на труп моей жены. А в это время Кендалл бог знает какие гадости с ней делает. Вот поэтому я и пришел к вам.

Миссис Ландерс раздавила в пепельнице сигарету и взглянула на Лу.

– Плесните, пожалуйста, мне в стакан виски, милочка. Графин рядом с вами.

Лу налила виски в стакан и протянула его миссис Ландерс. Та посмотрела на меня поверх стакана.

– Ваша история очень занимательна, мистер Чартерс. И, если вы так любите свою жену, как об этом можно судить по вашему виду, я представляю, как вы страдаете. – Она сделала небольшой глоток. – Но во всей этой истории мне остается неясным один вопрос.

– Какой же? – спросил я.

– Зачем вы пришли ко мне?

– Я хочу доказать истину Кэйду Кайферу. Я должен доказать ему, что у меня были основания обещать сделать что-то для Пел. Что я не убивал Тони из-за того, что не мог выполнить условий нашего договора. Тогда, может быть, он поймет, что совершил Кендалл, и поможет мне его найти.

– Как женщина женщине, – сказала Лу, – я хочу сказать, что миссис Чартерс тут совершенно ни при чем и вовсе не заслуживает того, что с ней в настоящий момент происходит.

Миссис Ландерс долго смотрела на Лу, потом перевела взгляд на меня. Теперь ее лицо стало таким, как я его помнил: холодным и расчетливым. Она не была наивной и знала правила игры.

– Поговорим откровенно, – сказала она. – Я была свидетелем обвинения на процессе Мантиновер, но, честно говоря, мне это не нравилось. Я знаю, что почти все мужчины негодяи. Я была замужем четыре раза: богатые или бедные, все вы одинаковы. Саммерс получил то, что заслуживал. Он периодически приводил женщин в квартиру, когда Пел не было дома. Я их отсюда слышала. Да еще суд самодовольных лицемеров присяжных, которые вряд ли могут гордиться тем, что приговорили Пел к смертной казни. Поверьте мне, что если бы я знала, что у них был хоть малейший шанс приговорить Пел, я бы никогда не дала тех показаний на суде.

Я открыл было рот, но она остановила меня.

– Нет. Дайте мне закончить. Итак, вы сказали этому Тони Мантину, что за десять тысяч долларов вы смогли бы уговорить отказаться от прежних показаний свидетеля обвинения, который лжесвидетельствовал?

– Точно.

– И речь шла обо мне?

– Речь шла о вас.

– Понятно, – сказала миссис Ландерс. – В итоге, судя по именам, которые вы здесь называли, вы считаете, что Саммерса убил или сам Касс Харди, или кто-то, кому он за это заплатил. И потом он заплатил также мне крупную сумму за то, чтобы я помогла приговорить к смерти невиновную. Так ли это?

– Так.

Миссис Ландерс прикурила новую сигарету от окурка только что выкуренной.

– Черт подери, – сказала она так спокойно, что это не походило на ругательство: так, манера говорить. – Я думала, что меня в жизни больше нельзя было ничем удивить. Но, следует признать, что я ошибалась. Молодой человек, сколько мне, по-вашему, лет?

Я ответил, что не имею ни малейшего представления.

– Мне шестьдесят пять, – сказала миссис Ландерс. В пятнадцать лет я была танцовщицей в провинции. Потом я была в кордебалете различных заведений Нью-Йорка. Я вышла замуж за балетмейстера, потом – за ударника оркестра в одном из кабаков «Гринвич Виллидж», а после него – за миллионера. С перерывами между замужествами. Я раздевалась за деньги, а иногда для своего удовольствия. Я один раз была в запое тридцать дней. Я таскалась из отеля в отель. На меня подавали в суд за прелюбодеяние. Меня вываливали в грязи и обзывали всякими словами толпы мужчин. (Яростным движением она швырнула стакан на ковер). Но, прости, господи, впервые в жизни меня обвиняют в том, что я соврала за деньги!

Лу со смущенным видом рассматривала пол. У меня пересохло в горле и я налил себе виски.

– Как вы думаете, мистер Чартерс, во сколько мне обходится эта квартира? – продолжала миссис Ландерс.

– Уйму денег, – сказал я.

Она улыбнулась.

– В восемьсот долларов в неделю. И так круглый год, независимо от того, здесь ли я, в Париже или на Бермудах. А это – кроличья клетка по сравнению с моей квартирой в Нью-Йорке или с моей виллой на Бермудских островах. А во сколько вы оценили бы вот эти перстни?

– Не знаю.

– Они застрахованы на сорок тысяч долларов. Но это все не имеет значения. И если я вам об этом говорю, то только для того, чтобы вы поняли одно: кем бы я ни была, я дорого стою. Поэтому, за какую сумму я согласилась бы по-вашему подвергнуться риску попасть в тюрьму за лжесвидетельство? Чтобы дать показания против женщины, которая была мне скорее симпатична и которую мне было жалко? Да для этого не хватило бы всего Сан Сити. Нет. Когда я давала во время процесса присягу и свидетельские показания, я говорила правду, одну правду и ничего, кроме правды.

– Это невозможно, – возразил я.

– Почему же? – спросила миссис Ландерс.

– Потому что я работал в этом здании в момент его переоборудования. Стены здесь имеют толщину тридцать сантиметров. Практически невозможно, чтобы вы услышали то, что происходило в соседней квартире.

– Мы зашли в квартиру А7 и провели опыт, – подхватила Лу. – Джим сказал, что я должна была сказать. Потом он ушел в спальню и закрыл дверь. Я очень громко сказала: «Нет, умоляю, не убивай меня!», затем шесть раз подряд ударила рейкой по доске. Джим в спальне ничего не услышал.

– А, понимаю, – сказала миссис Ландерс.

Когда она встала с кресла, пеньюар приоткрылся. Под ним были надеты только черного цвета трусики и бюстгальтер. Даже в шестьдесят пять лет тело у нее было красивым. В молодости она должна была быть чертовски хороша. В ней еще оставалось что-то такое, завлекающее, то, что было и у Лу.

– Пойдемте. Пойдемте в спальню, – сказала она, – я вам кое-что покажу, молодой человек. А поскольку я уже больше не могу вам показать того, что могла бы показать лет сорок назад, то девушка приглашается тоже.

Мы прошли вслед за ней в спальню. Комната эта выглядела просто, как-то даже строго по сравнению с салоном. Северная стена ее подходила к южной стене спальни квартиры А7. Окно было открыто и ветер колыхал занавески.