Неспокойные воды Жавель

Я вывел машину, припаркованную чуть поодаль, и мы двинулись в сторону моста Бир-Хакем, бывшего Пасси, открыв все окна, чтобы дать возможность холодному ночному воздуху освежить нам лица. Посреди моста я остановился и пошел выбросить в Сену прихваченную у Жозефины тряпку. Прямо передо мной крутящийся прожектор Эйфелевой башни неусыпно оберегал Париж. Поезд метро с грохотом прошел по виадуку, его огни бороздили темные воды реки. Со стороны Зимнего велодрома нарастал шум выходившей оттуда толпы. Я взглянул на часы. Было что-то около полуночи. И до чего же странно оказалось обнаружить, что еще совсем не поздно и что столица все еще полна жизни. Я снова сел за руль и направился к себе в контору. Прижавшись ко мне и положив голову на мое плечо, так что волосы ее ласкали мне щеку, Жанна тихонько плакала. Успокоившись, она почувствовала облегчение, ей стало гораздо лучше, однако говорить о спектакле, на который я ее пригласил, у нее, видно, не было ни малейшего желания. Я дал ей выпить подкрепляющего питья, затем, спустя какое-то время, удостоверившись, что она обрела некоторое равновесие, проводил ее па улицу Сайда, посоветовав не говорить о случившемся никому, решительно никому. Да и сам в свою очередь отправился спать, совсем отупев от фразы, которая вертелась у меня в башке и которую мысленно я все повторял и повторял, словно человек, страдающий нарушением речи: «Никакой жалости к пифии». Клянусь вам, бывают минуты…

Глава IX

В результате всех этих волнений и удара по голове случилось так, что на другой день я еще спал, когда около одиннадцати часов ко мне заявились два типа. Веселенькое было пробуждение… Комиссару Фару понадобилось, видите ли, поглядеть на меня, так что не могу ли я… Я поехал с ними. Само собой, на их авто и через весь Париж. Когда мы добрались до бульвара Гренель – а я за все время не проронил ни слова, да и попутчики мои не отличались болтливостью,– я сразу смекнул, в чем дело. Не надо было быть провидцем, чтобы понять: мы держали путь к ясновидящей. Покидая второпях ее дом, я, верно, оставил там кое-какие следы своего пребывания, а может, Жанна не удержала секрета.

– А! Вот и Нестор Бюрма,– громогласно воскликнул Фару, увидев меня.

Он находился в кабинете, где произошли трагические события, в обществе покойной, накрытой одеялом, и нескольких своих коллег из уголовной полиции. Блюстители закона, которые тоже иногда нуждаются в струе свежего воздуха, сняли со стены одну из траурных драпировок – хотя именно сейчас они были здесь особенно уместны,– и свет неудержимым потоком хлынул в освобожденное таким образом окно.

– Что происходит? -спросил я.

– Дело обычное,– усмехнулся комиссар.– Совершено преступление, и вы к нему причастны.

– Ну да?

– Да.

Взяв мою руку, он подвел меня к телу и подал знак. Один из его людей приподнял одеяло, открыв лицо Жозефины.

– Не очень красиво,– заметил я.

– Я посылал за вами вовсе не для того, чтобы получить от вас эстетическую оценку. Вы знакомы с мадам, не так ли?

– Да. Это Мари Дюбуа, она же Жозефина и Зорга-Тинеа.

– Прекрасно. Что вы замышляете в данный момент?

– Ничего.

– Распутываете какое-нибудь дело?

– Нет.

– В таком случае есть человек, который отнюдь не желает вам добра, вам это известно?

– Вы говорите о себе? А вам известно, что говорить все время только о себе неприлично?

Он пожал плечами.

– Я говорю вот о чем,– молвил он.

И схватил лежавшую на столе, на специально, видимо, отведенном для нее месте визитную карточку, всю измятую, потрепанную и согнутую пополам.

– Можете свободно манипулировать ею. Мы извлекли из нее все, что было возможно извлечь. Улов нежирный.

Я разогнул визитную карточку и поморщился. Затем, немного придя в себя, сказал:

– Напрашиваются кое-какие досадные выводы, не так ли?

– Почему?

– Это моя визитная карточка.

– Да. Нестор Бюрма, частный сыщик. Забавно, правда?

Забавнее, чем он полагал, однако вслух я ничего не сказал.

– Она держала ее в руке,– добавил комиссар.

– Скорее уж паршиво,– заметил я.– Выходит, я – убийца?

Флоримон Фару пожал плечами.

– Может, такую именно мысль желали нам подсказать. А может, это неудачная инсценировка. Может, да, а может, и нет. Не исключено, что эта женщина в предсмертной агонии схватила первую попавшуюся бумажку из тех, что были разбросаны вокруг нее, и попалась ей ваша визитная карточка. А возможно, убийца решил всего-навсего пошутить. Обнаружив во время обыска визитную карточку среди вещей своей жертвы – сами видите, как тут все перерыто,– он счел весьма забавным направить подозрения на частного сыщика – ну, или, во всяком случае, впутать его в неприятную историю,– не слишком, правда, веря в успех. Просто решил доказать, что и у него с юмором все в порядке. Модное словечко. Никогда еще гак много не говорили о юморе, как после войны.

– Может, потому что после войны его требуется гораздо больше, чтобы выдержать это существование. Неплохой способ.

– Возможно. Однако мы отклонились в сторону. Пофилософствуем потом. А пока мне хотелось бы, чтобы вы объяснились, старина Бюрма.

– Что вас интересует? Каким образом эта карточка очутилась здесь?

– Нет. Это нам уже более или менее известно. Вы знаете Селину?

– Нет.

– Это прислуга.

– А! Вы с ней уже связались?… Еще одно послевоенное словечко.

– Она сама с нами связалась. Приходит она сюда не каждое утро, но сегодня как раз ее день. Она обнаружила преступление и подняла тревогу. Впрочем, это единственное, что она сделала. Она из бывших проституток, и от прошлого ремесла у нее сохранилось определенное предубеждение по отношению к полицейским. Ей кажется, чем меньше болтаешь, тем оно лучше. Но когда мы ее спросили, говорил ли ей что-нибудь имя Нестор Бюрма, она, поразмыслив, ответила, что человек с таким именем был вроде бы в приятельских отношениях с мадам Жозефиной и приходил к ней не далее как позавчера.

– Точно.

– Тогда выкладывайте. Какого рода отношения были у вас с этой гадалкой и зачем вы приходили к ней позавчера? Понятия не имею, поможет ли это нам в нашем расследовании, но задать вам этот вопрос я обязан.

– Я приходил к ней разузнать что-нибудь об одном приятеле,– сказал я.– Речь идет о некоем Демесси, который бросил свою жену и которого я разыскиваю.

– Стало быть, вы все-таки ведете дело?

– Не могу назвать это делом. Сам приятель на мели…

– Да, куда уж дальше.

– …Жена его, разумеется, тоже. Так что работаю я за здорово живешь.

– Почему?

– Не одобряю поведения этого парня.

– А при чем тут ясновидящая?… – Флоримон Фару нахмурил свои густые брови.– Только не говорите мне, что приходили к ней консультироваться по долгу службы, ладно?

– Да, в общем, почти что так,– усмехнулся я.– Теперь-то вы уж ничего не можете с ней сделать. Она неподвластна ни полицейским, ни судьям. Так что у меня нет причин скрывать от вас, что время от времени она занималась кое-какими гинекологическими делишками. Два месяца назад Демесси приходил ко мне поплакаться в жилет. Жена его забеременела, и экономическое положение вынуждало его принять определенные меры. Я направил его сюда. Он, кстати, не дал хода этому делу. К Жозефине он действительно приходил, но на том все и кончилось, жена его по-прежнему беременна. Короче, он испугался ответственности за аборт, а вместе с тем и ответственности, которая ложится на отца семейства, и сбежал. Этот его поступок не вызвал у меня восторга, поэтому, когда его жена попросила меня вернуть его в лоно семьи, я принялся за дело, хотя заранее знал, что это не принесет мне ни гроша. А вам не хуже, чем мне, известно, что это значит, когда кого-то ищешь, верно? Спрашиваешь направо и налево, кого придется, пока не ухватишься за тонкую ниточку. Но Боже мой, если бы я только знал, я, конечно, не пришел бы сюда. Либо торчал бы вместе со всеми в салоне, дожидаясь своей очереди, а не посылал бы Жозефине визитную карточку, чтобы она приняла меня раньше других.