Крымский Джокер

Это будет последняя стоянка перед грозным походом.

Походом против себя самого.

Первая половина жизни ушла на то, чтобы взрастить и выкормить в себе новых чудовищ. И постигнуть весь их ужас, всё их величие. Их безудержную жадность.

Вот их имена: Свобода и Безнаказанность. Весёлая похоть. Ледяная черствость и Бледная любовь. Пустота взгляда и Плотоядная страсть. Безумное опьянение и Ночные кошмары.

И теперь, когда их боевой клич слышен у самого порога, только теперь видна мне истинная сила моих беспощадных детищ.

Любовь к дальнему такая же химера, как и любовь к ближнему. Не более чем удачная игра слов великого гения. Человек — это саморазрушение. И вся трагичность для рассудка состоит в бесплодности и ненужности этой жертвы. А когда жертвуют, то забывают о предмете, ради которого идут к последней черте. Забывают и о любви, и об идеалах и привязанностях. И как следствие убивают их прежде себя.

"Наша жизнь — комедия, в которой последний акт всегда кровав".

Не дать вырасти пошлости на полях славной битвы — вот моё желание сегодня!

Пусть пьеса идёт своим чередом. Независимо от финала. Но пусть при взгляде на сцену не тошнит от собственной бездарности и трусости.

И вновь перед сном проверяю я своё оружие и начищаю доспехи.

Я жду вас, мои новые противники! Я готов.

"Кровь по-нашему вообще не тайна. А если — не тайна, то незачем, конечно, и в жертву богу приносить кровь, но и, обратно, незачем удерживаться, мистически удерживаться, религиозно трепетать перед её пролитием. "Только жалко". — Только? Ну, то немного. Вот где лежит разгадка, почему такая кроткая цивилизация, как наша, стала в то же время столь воинственно-кровавою: кровь стала водой, сперва в нас, но затем уже и — для нас".

Так всё и происходит: сперва в нас, но затем уже и для нас. Для всех.

Гибнет ли мир, или расцветает… Прогресс или регресс. Сжимается — разлетается. Какое нам до этого должно быть дело? Главное — в нас. Вначале умирает в нас, потом и для нас. Сперва вспыхивает в нас, после светит и вокруг.

Смеётся душа — и погода ясней. Чем не доказательство могущества человека?

Но почему-то кровь… Всюду кровь.

И где-то рядом страшная тайна смерти.

Иногда мне кажется, что смерти не существует.

Это мы её растим и множим. Смерть наших близких и случайных знакомых…

Смерть людей, попавшихся на нашем пути. Это мы выносим внутренний приговор. Иногда в шутку. Иногда робко и застенчиво. И подкрадываются мыслишки о том, как славно было бы, если бы того или иного человечка не существовало вовсе. Нет, не убить, упаси боже! Ну, как-нибудь прибрать…

И вот из множества мелких пожеланий вызревает окончательный диагноз.

И тут бы помнить всегда — сперва в нас, потом и для нас! Помнить, и быть осторожным в мыслях и поступках. Не исключено, что твой косой взгляд станет началом чей-то гибели…

Весна не пришла — и наступила вторая зима. Ты плачешь у мокрого окна, молясь о несбыточном. Природа редко выполняет свои обещания. И ещё реже заглядывает в твой настенный календарь.

Большой чёрный зверь в заснеженной пустыне снова воет от одиночества. И ты сворачиваешься как эмбрион, мечтая вновь заполнить чрево матери. И стынет мозг в мокрых красках. И холодный пот заполняет простыню. Он проливается на серый пол, смешиваясь с твоей слюной, и застывает там мутным пятном.

А ты застыл в ужасе перед своими видениями, где нет ни прошлого, ни будущего. И всё время видна тебе эта пустыня, и зреешь ты догадкой, кто этот огромный и косматый зверь без будущего и прошлого.

Где же ты, мой аленький цветочек? Кто сорвал тебя, моя отрада, моё спасение?

Не сам ли растоптал тебя своими огромными лапами, чтобы устремиться прочь от твоей спасающей притягательной власти? Кто вырвал меня из времени, чтобы я навсегда забыл твой сладостный запах?

И проклятия, смешиваясь с грозным рёвом, теперь терзают мои уши.

"Это не я!" — твержу заклинания, и призываю солнце поскорее растопить этот ледяной сон. "Это не я!" — кричу в холодную тьму, всё крепче укутываясь в липкое одеяло.

А весна медлит с приходом, и боже, как страшно видеть это одинокое чудовище!

И ты снова сворачиваешься клубком, вспоминая тёплое тело матери, укрывавшее тебя от страшной яви. И спишь подолгу. Или лежишь, не раскрывая глаз. И чувствуешь свои мысли, как чувствуют прикосновения. Они не в силах закрыть тебя от этой заснеженной круговерти, где тёмная тень, вставая на задние лапы, смотрит вдаль жёлтыми безумными глазами…

"Ах, что мне теперь до ваших проблем, ваших бед и страданий! Теперь я и сам больной, и в печи нет дров и на дворе слякоть…" — вот первый шаг к смерти.

Кто презирает себя — тот глупец. Но кто хоть на мгновенье начнёт уважать другого больше, чем себя, тот просто сумасшедший.

Посмотрите, что он натворил! Он оскорбил нашу нравственность, и наплевал на наши славные традиции.

Зато, какой славный яд сварился в нашей душе, чтобы угостить им его близких!

Я встал сегодня до рассвета, и, посмотрев на себя в зеркало, сказал себе: "Ты хищник… Но ты не из тех хищников, что питаются бумажками с портретами поэтов и президентов, — золотая пыль не блестит на твоих усах.

И ты не сидишь годами в засаде, чтобы укрепляя тело и дух, поймать-таки сладкую овцу удачи.

Ты не бросаешься на тела самок, чтобы в жарком танце совершить предназначенное…"

Я долгие годы пожираю себя. Я обгладываю, урча, свои вожделения и страсти, чтобы насытившись отрыгнуть их прочь.

И в поисках свежей пищи мечусь в закоулках души и разума, и усталость всё чаще заполняет мои дни и ночи. Я ещё быстр, и мой удар проворен. Но стало слабнуть зрение, и теперь всё чаще случается так, что я попадаю в чужие души, и устраиваю там кровавую бойню.

Но это не моя вина. Я жалею свои жертвы жалостью убийцы. Я плачу о них голодными ночами.

Я готов вернуть всё назад, проклиная свои ошибки, но как? Но не раскаяние гложет меня — стыд за новый промах и злость за свою слабость — вот мои судьи.

Но когда я встал сегодня, я понял — чтобы избежать всего этого, нужно затаиться. Замереть на месте, чтобы напряглись зрение и нюх. Чтобы слиться с буграми и корягами. Чтобы стать невидимкой.

И прыгнуть на рассвете, когда силуэты проясняться, и моя дичь станет менее пугливой. И вцепиться последней хваткой в своё рано постаревшее сердце, чтобы мои крепкие клыки прикончили это древнее вместилище страстей и иллюзий. И тогда на его могиле я отрёкусь от самого ненавистного порождения человеческого сердца — страха.

Как легко было разогнать этот чёртов поезд! Но как трудно теперь выпрыгнуть на ходу!

"Песня цикады не скажет, сколько ей жить осталось…"

Лёгкие слова как лёгкая печаль. Так же незаметно проникают внутрь, и там танцуют свой воздушный танец. Невероятно трудное искусство овладеть прозрачными словами, чтобы передать весомые мысли.

Наши жизни неуклюже прошиты колючей проволокой грубых фраз. И как часто пропадает сама способность выражения сокровенного! Над огромными свалками ежедневных изречений витает призрак поражения Духа.

Мы втаптываем редкие ночные прозрения днём в грязный асфальт, и хохочем. Мы готовы смеяться над всем только потому, что гогочущий человек предполагает своим видом некое благополучие. Благополучие чего? Это давно никого не интересует. Плачет — плохо. Смеётся — значит радуется. Радуется — значит счастлив.