Воронцовский упырь

— А что, муж не давал Юле общаться с вами?

— Почему не давал? Она сама не хотела. А с ним мы не сошлись. Нудный он какой-то, мелочный, сидит всегда как сыч, слова из него не выдавишь. Как это Юлька на такого польстилась…

— А как она, кстати, польстилась? Поподробнее можно?

— Кончила исторический, работала лаборанткой. Сошлись они с ним. Он профессор, было ему под шестьдесят, тогда как-то повеселее был, машина у него была, ездили они по ресторанам, по домам кино всяким, театрам… Гулял он от своей жены… А Юля девушка была хоть и красивая, но скромная, так уж мы ее воспитали. Таких строгих правил… Даже мы удивлялись. Никого у нее не было, таких парней отшивала, любви какой-то особой ждала. И дождалась вот… Он очень обходительный был, ухаживать умел, так она нам с мамкой рассказывала, цветочки дарил, о любви говорил. И интеллигент, понятно, она к таким тянулась, я шофер, мать была кассиршей, а Юлька такая строгая… Не подпускала к себе никого. Я даже не знаю, был у нее кто-нибудь до Серова этого или нет. А ведь ей тогда двадцать шесть стукнуло, не первой молодости…

— Ну а дальше что?

— Ну дальше, померла его жена. Он сделал Юльке предложение. Она согласилась. И все. Нам доложила, он явился, посидели, как положено, выпили, закусили.

А потом свадьбу сыграли, даже не то чтобы свадьбу, так — посидели у него в квартире на Мичуринском, я почти с тех пор там и не бывал. Так — приколотить что-нибудь, подкрасить просили, сам-то он ничего делать руками не умеет. Ну, с нашей стороны люди были — мы с матерью, бабка была еще жива, брат мой, вот Валька эта питерская со свой матерью, моей покойницы сеструхой. Подруги, однокурсники. А от него вообще никого не было. Один он — и все…

— Что, у него родственников нет?

— Сын, знаю, в Питере живет. Так он не приехал. А приглашал он его или нет, не знаю. Никого не было — факт. Ну, наше какое дело? Посидели, попили, поплясали и разошлись. Им жить…

— И как они жили?

— Ну вот, десять лет вместе. Никак… — заявил он резко. — Они ко мне не ездят, я к ним не езжу. Встретились на похоронах матери, он деньгами помог, хорошо помог, я на мели был тогда полной. Потом он и на памятник тоже дал, врать не буду… Но встречались мы редко, и я мало что про него знаю. Живут, и ладно. В достатке, в сытости. Детей нет — жалко… А и куда там дети — только поженились, а ему через два месяца шестьдесят стукнуло. Я на три года младше его. Но она выбрала — ее дело. Она, говорю, девушка строгая, и если чего решила — выполнит. Ее не переубедишь…

— А как же она, девушка строгая, гуляла с женатым мужчиной? — спросил Савельев, закуривая сигарету.

— Она нам с матерью мало что докладывала. Ну, мы знали, конечно, три года ведь встречались… Спрашивали ее — она замыкалась в себе, отвечала нехотя — ну, мол, с женой он фактически не живет, жалеет ее, развестись собирается, но никак не решится.

А потом она умерла.

— От чего умерла? — спросил Костя.

— Заболела и умерла. Сердце, что ли… Но Юлька нам мало рассказывала, а с ним мы и вовсе за всю их совместную жизнь несколькими фразами обменялись.

Он замкнутый с нами был очень. Юлька, я заметил, как-то мрачнела, когда я про эту жену ее спрашивал, не хотела на эту тему говорить. А мы не допрашивали, их жизнь…

— Да, странные у вас какие-то взаимоотношения, — заметил Савельев. — А ведь у Серова была еще одна жена, от которой у него сын…

— Ну, та-то совсем давно умерла, году в семидесятом, не позже. Сын тогда маленький был. Он с бабкой и дедом жил. Это нам вовсе неведомо. А за время, что Юля с Геннадием Петровичем женаты, он, по-моему, ни разу и не появлялся. Тем более в Питере живет.

— Ладно, — вздохнул Савельев. — Знаете вы, я вижу, про их жизнь Мало. А сами-то что думаете? Куда она могла деться?

— Это Нинку-аферистку надо искать. Она Юльку на что хошь могла подбить, хоть ехать куда-нибудь за кордон счастья искать, деньгу зашибать… Вот удивляюсь… Юлька такая строгая, замкнутая, а с этой потаскухой сошлась, еще когда здесь по соседству жили, так дружба их и продолжалась. Чего между ними общего, понять не могу.

Дальше продолжать разговор с Павлом Андреевичем не имело смысла, и Константин откланялся.

— Найдите ее, — хриплым голосом произнес на прощание отец. — Одна она у меня. Никого не осталось…

— Постараюсь, — попытался улыбнуться Савельев, но улыбки не получилось. Он почему-то стал сомневаться, что Юля жива…

Глава 7

Прежде чем отправиться в Питер, Савельев решил поподробнее поговорить с Вадимом Красильниковым.

Вадима надо было расшевеливать с утра, уже к двенадцати он был настолько хорош, что разговаривать не имело смысла. А от него нужна была полноценная информация, именно на трезвую голову — здесь было совершенно иное, чем в случае с Женькой, из того сведения надо было выкачивать именно по пьяни…

Характерный перегар в комнате, багровое с прожилками лицо, наглый, хотя и несколько потухший взгляд — Савельев сидел в квартире Красильниковых на проспекте Вернадского и глядел на еще не похмелившегося Вадима.

— Меня интересует вот что, Вадим… Что общего было между вашей женой и Юлей Серовой? Насколько мне удалось выяснить, это совершенно разные женщины, и образ жизни у них разный. Поясните…

— Что значит «было»? — резко спросил Вадим. — Вы что, полагаете, их нет в живых?

— Не ловите меня на слове, Вадим. Впрочем, вы не мальчик, это тоже не исключено. Я слушаю вас.

— Тут, Константин Дмитриевич, загадки никакой нет. Порой дружат люди диаметрально противоположные. До предела замкнутая Юля и до предела раскованная моя жена. Она все время пыталась ее расшевелить. Их знакомству уже лет пятнадцать, они были соседками по старым квартирам. Моя была молодая, да ранняя, вот она семнадцатилетняя и стала водить Юлю, которой было уже двадцать два, по всяким компашкам, тусовкам. Там Юля познакомилась с одним парнем, красивым, образованным. Так он погулял с ней, лишил девственности, а потом и бросил, женился очень выгодно, ну, для карьеры, хотя Юля ему нравилась. Тут она окончательно замкнулась в себе, тогда и с Ниной все отношения порвала, будто зарок какой-то себе дала монашеский… Это мне все Нинка рассказывала. Они сошлись снова гораздо позже, после того как она уже несколько лет прожила с Геннадием Петровичем. Он ухаживал за ней три года. Но у них ничего не было до свадьбы, ничего. Представляете, в наше-то время… Он три года уверял ее в своей любви, доказывал ей свою любовь. Он был к ней действительно такой нежный, такой внимательный, редко я видел такие отношения. Но ее-то было жалко, он такой нудяга, Константин Дмитриевич, ужас! И, разумеется, она его не любила, она благодарна была ему за его любовь, но не любила — это точно… Он Серов, она Серова, и жизнь у них была серая-серая… От этой серой жизни она и нырнула опять к моей яркой супруге, та ее снова стала расшевеливать… Вот, собственно говоря, и все. Никаких тут загадок нет, А вся загадка кроется в этом таинственном Романе Ильиче, которым вы, по всей вероятности, опасаетесь заниматься, — съехидничал он. — Завтра я обращаюсь в милицию по поводу Нинки, пусть объявляют розыск.

— Ваше право, более того — обязанность, Вадим.

У них есть свои возможности… Правда, у меня есть свои, которых они лишены. А совместными усилиями, может быть, и найдем. Главное — цель, а не амбиции.

А пока скажите мне, вы видели этого Романа только раз?

— Да, только один раз. Это было в начале декабря.

Он пришел вечером, сказал, что по делам фирмы, что с кем-то ему надо познакомиться. Человек такой невзрачный, никаких подозрений не вызывает… если, конечно, в глаза вам не смотрит. Ну, посидели они в ее комнате минут двадцать. А потом уже я выяснил, что он пришел дать ей взаймы денег. Пятьдесят тысяч долларов дал…

— Которые вы потом так удачно использовали? — не удержался Савельев.

— Да что вы все про это?

— А то, что именно это могло стать причиной исчезновения Юли и Нины! Хотя… думаю, дело в чем-то другом. Вы обращайтесь в милицию, и чем скорее, тем лучше. А я пока сгоняю в Питер и поговорю с двоюродной сестрой Юли и сыном Серова Петром.