Больше, чем страх

Глава 4

— Вот, Моник, и все мои приключения за последние два часа, — произнес я, закончив свой рассказ, скрыв, разумеется, историю о генерале и графине.

Мы только что начали сворачивать с улицы Флоренции направо, чтобы выехать на широкую авеню Реформы. Вернее, пытались свернуть. Авеню Реформы, на которую выходит не менее девяти улиц, с ее впечатляющими статуями и монументами, утопающими в зеленых кронах деревьев, и зданиями — великолепными образцами современной архитектуры, — одна из самых красивых в мире. Однако выехать на нее или свернуть с нее часто бывает почти невозможно. Половина всего мексиканского парка автомобилей приписана к столице, но иногда создается впечатление, будто все транспортные средства, которыми располагает Мексика, собираются именно здесь, на авеню Реформы. Машины движутся непрерывным потоком. Водители, положив одну руку на руль, а другой давя на кнопку звукового сигнала, на опасной для жизни скорости огибают скульптурные композиции, установленные посередине проезжей части, обгоняют идущие впереди машины и с ревом проскакивают мимо дорожных указателей, запрещающих использование звуковых сигналов.

Наконец нам все же удалось благополучно влиться в автомобильный поток и двинуться в направлении улицы Хуареса, на которой находился наш отель. После душной камеры мне не хватало воздуха, и я, покрутив ручку в дверце машины, опустил стекло.

— Как же тебе удалось выйти из тюрьмы, Шелл? — спросила меня Моник.

— Мне помогли, — с улыбкой ответил я. — Кстати, спасибо, что позвонила Амадору. Если бы не ты, я и сейчас бы сидел в кутузке и хлебал тюремную баланду. Да, а что с доктором?

— С ним? А что ты имеешь в виду?

— Так ты тоже ничего о нем не знаешь. Дело в том, что Амадор разговаривал по телефону с Бафф, и та сообщила, что отец в гостинице не появлялся.

Моник нахмурилась:

— Странно. Ты долго не возвращался, и я пошла за тобой. Выйдя на улицу, я увидела, что тебя заталкивают в полицейскую машину. Я обомлела. Поймав такси, я тотчас поехала за вами, так что с того времени ни Бафф, ни ее отца уже не видела.

— Ничего. Вероятно, они уже оба в своем номере. Угостишь сигаретой?

Мы закурили, и я, устроившись поудобнее в машине, задумался. Дождь усилился. В это время года с погодой здесь происходят удивительные метаморфозы: может быть сухо, небо безоблачное, а через полминуты откуда ни возьмись набегают черные тучи, и на землю обрушиваются потоки воды. Вот и сейчас я смотрел на ветровое стекло, по которому со злостью барабанили крупные капли дождя. Но нашего водителя такая погода совсем не волновала. Надо сказать, таксистов вообще ничто не волнует. Я инстинктивно уперся ногами в пол — прямо перед нами из плотной завесы дождя неожиданно вынырнула огромная статуя Cuahtemos. Еще секунда, и мы неминуемо врезались бы в постамент, но таксист вовремя нажал на тормоз, и машина остановилась.

Движением транспорта в столице Мексики управляют в основном полицейские. Они, стоя на видном месте, размахивают фонариками, отчаянно жестикулируют, вращаются то в одну, то в другую сторону, почесывают свои зады и изо всех сил дуют в свистки. Здесь же, на авеню Реформы, регулирование потока машин осуществлялось с помощью светофоров и разного рода указателей. И это было для Мехико огромным прогрессом, хотя говорить, что эти современные средства регулировки движения обеспечивали хоть какой-то порядок на оживленной магистрали, нельзя. Местные водители на удивление точно чувствовали момент, когда должно произойти переключение светофора, и за секунду до этого или чуть раньше жали на газ, и огромная масса машин, в основном подержанных, разом срывалась с места и с бешеной скоростью мчалась мимо оторопевших туристов, вознамерившихся было пересечь авеню. Водителей совсем не волновало, задавят они при этом кого-нибудь из пешеходов или нет. Главное для них было вырваться вперед.

Мы оказались во втором ряду, то есть в самом центре транспортного потока. Справа и слева нас поджимали машины, хотя добрая половина первого ряда была свободной. Свободное пространство до тротуара оказалось достаточно широким, чтобы в него вскоре втиснулся огромный «кадиллак» черного цвета, который тут же предпринял попытку встать первым в нашем ряду. Но наш таксист был начеку и выдвинулся немного вперед. Среди мексиканских водителей это своего рода игра: не дать никому занять место впереди себя. Пешеходы, оказавшиеся на проезжей части, в счет не шли.

Внезапно сверкнула яркая молния, и следом раздался раскатистый гром. Но и это не испугало нашего водителя. Чтобы нас не опередил «кадиллак», он так резко нажал на газ, что меня прижало к спинке сиденья. В этот момент что-то больно укололо меня в шею. Наверное, хрустнули шейные позвонки, решил я. Боль, как ни странно, не проходила. Я посмотрел, где теперь «кадиллак», но так и не увидел его. Справа две машины сворачивали на примыкавшую к авеню улицу и, вероятно, закрыли собой этого черного монстра. Снова послышался громкий треск. То ли это были раскаты грома, то ли треск столкнувшихся друг с другом автомашин — я так и не понял. Теперь наш таксист всецело ушел в борьбу за лидерство сразу с двумя водителями: один из них пытался из левого ряда встать впереди нас, а другой — протиснуться между нами.

— Мне никогда не привыкнуть к подобным вещам, — сказал я Моник. — Это же сплошной хаос. Каждый едет, как ему вздумается. По Мехико я предпочел бы ходить пешком, если бы не боялся пересекать улицы.

— Ничего, думаю, мы прорвемся, — смеясь, ответила она.

Оторвавшись от преследовавших нас машин, мы обогнули очередной монумент, стоявший посреди проезжей части, и покатили дальше. Жжение в шее не проходило. Проведя рукой по загривку, я непроизвольно вскрикнул: такая сильная была боль. Я отдернул руку и посмотрел на ладонь. По моим пальцам текла густая кровь.

Я оцепенел. Еще секунд пять я с удивлением разглядывал свои пальцы, силясь понять, откуда взялась кровь на моей шее. Но тут в который раз сверкнула молния, и только теперь я вспомнил, что впервые ощутил боль в шее, когда тот самый черный «кадиллак» пытался нас обогнать. Я вновь приложил руку к шее и нащупал неглубокую рану.

Я достал носовой платок, приложил его к месту ранения и, проведя свободной рукой по спинке сиденья, нашел в нем дырку.

— Моник, — медленно произнес я, — в меня только что стреляли.

— Что делали?

— Стреляли.

— Да ладно, Шелл.

— Нет, я серьезно. Кто-то пытался меня убить.

Я обернулся и посмотрел в заднее стекло. Несколько машин следовало за нами, но черного «кадиллака» среди них не было. Все выглядело вполне нормально, и ничто не настораживало.

Тем временем мы уже подъезжали к улице Прадо, и я, тронув таксиста за плечо, попросил его проехать еще квартал и свернуть на параллельную улицу. Все это время я наблюдал за следовавшими сзади машинами, но ничего, что могло бы меня насторожить, так и не заметил. Мы остановились у заднего входа в гостиницу, выходившего на улицу Ревиллагигедо.

Сказав Моник, чтобы она шла в отель, я расплатился с водителем, еще раз оглянулся и, поливаемый дождем, взбежал по ступенькам гостиницы. В устланном ковром холле меня ждала Моник. Ее зеленые глаза были полны тревоги. Я подошел к ней, прижимая к шее окровавленный платок.

— Не могу поверить, — с волнением в голосе произнесла она. — Ты уверен?

— Никаких сомнений. Пуля задела мне шею.

Вызвав лифт, я поднялся с девушкой на четвертый этаж, проводил ее до ее номера, а затем поспешил к себе на шестой. Приняв душ, я наложил на рану бактерицидный пластырь, надел чистую рубашку и достал из чемодана кобуру с кольтом 38-го калибра. Я специально оставил его в номере, полагая, что оружие мне не потребуется, но, как оказалось, я ошибался. Надев кобуру с кольтом, я спустился на четвертый этаж и, подойдя к двери номера Бафф, которая жила по соседству с отцом, постучал.

Дверь тотчас открылась, и Бафф, схватив меня за руку, втащила к себе в номер. Ее белокурые волосы были растрепаны, помада на губах почти полностью стерлась.