Верняк

Ричард С. Пратер

Верняк

Глава 1

"В конце концов, комфорт – совсем неплохая вещь", – лениво думал я, блаженствуя в своем трехкомнатном номере с ванной. В это время в гостиной зазвонил телефон. Я подошел – и услышал голос Эдди, дневного портье нашего отеля "Спартанец", это название совсем не вязалось с тем райским уголком, где я сейчас пребывал. Портье звонил снизу, из-за своей конторки.

– Шелл, – сказал он тихо, – тут какой-то мрачный субъект тебя домогается. Думаю, именно тебя. Ты ведь у нас единственный частный сыщик. Вот он и требует, чтобы его допустили к самому знаменитому и замечательному детективу, которого осеняют восходящий Юпитер и Марс с Венерой.

– Что? Знаменитый и замечательный? А Юпитер тут при чем?

– Не знаю. Но именно так говорит этот льстец. Он величает себя шейхом.

– Ха? Кем?! – Я покачал головой.

Обычно в середине даже такого жаркого осеннего дня, как этот, мои ответы звучат более живо и вразумительно, чем подобные "Что?" и "Ха?", отделенные друг от друга невнятным бормотанием. Другое дело – сразу после пробуждения, тут мне вообще не стоит задавать никаких вопросов, потому что пробуждаюсь я неохотно, как человек, восстающий от rigor mortis. He пугайтесь, это означает всего-навсего "трупное окоченение". В моем деле это не такая уж большая редкость... Но, однако, я уже восемь часов как поднялся! И я бодр, силен, полон замечательных идей в этот октябрьский день, четверг, в три часа пополудни.

Упомяну, что к этому времени я уже побывал в ядовитых парах, громе и лязге Лос-Анджелеса. Проехал по некогда обольстительному Голливуду, который теперь не более чем призрак самого себя. Побеседовал со многими людьми, выяснил, что по крайней мере двое-трое вдохновенно лгали. Посетил своего клиента, который, к моему великому замешательству, оказался в мемориальном госпитале Морриса с серьезным огнестрельным ранением. А через час после этого стреляли в меня самого! И это еще не все и не самое интересное.

Так что, вне всякого сомнения, я уже вполне бодрствовал. Но то, что говорил Эдди, было чересчур даже для ясного сознания.

– Эдди, – сказал я, – теперь помедленнее. Этот малый настоящий шейх? Как Рудольф Валентино?

– Кто такой Валентино?

– Ладно, не важно. Ну, как в "Тысяче и одной ночи"? Где Шехерезада с этими ее покрывалами и роскошными грудями? Али-Баба...

– Усек, усек. Да, как раз такой шейх, откуда-то из самого сердца Востока. Только он, по-моему, больше смахивает на одного из сорока разбойников.

– Ну и отлично, – сказал я с некоторым сомнением. – О'кей, Эдди, посылай шейха наверх.

Любому другому посетителю я после такого бурного дня сказал бы, что занят и пусть он пытает счастья в другой раз, тем более что у меня и дел и клиентов – хоть отбавляй. Но настоящий шейх из самого сердца Востока – это нечто особенное. За все тридцать лет своей жизни я не встретил ни одного шейха. Не то чтобы я страдал комплексом неполноценности по этой причине, но было все-таки любопытно взглянуть на этого необычного посетителя, который сейчас, наверное, уже поднимался на второй этаж отеля "Спартанец" и скоро должен был появиться у двери моего номера 212.

Я вернулся в свой номер только полчаса назад, чтобы наскоро перекусить сандвичем с бифштексом и спокойно поразмыслить, любуясь резвыми тропическими рыбками в двух аквариумах у моей входной двери. А поразмыслить было совсем нелишним, потому что дело, которым я занимался двадцать четыре часа с хвостиком, никак не сулило стрельбы в одного из моих клиентов и уж тем более близкого, мучительно близкого свиста пули у самого моего уха. Тем не менее оно оказалось именно таким.

Когда позвонил Эдди, я как раз был занят размышлением о том, как все это случилось и почему. Конечно, с одной стороны, была эта нефтяная скважина, из которой вместо хлещущего потока выбивалась едва заметная струйка. Были также эти мои бесцветные клиенты, два прирожденных неудачника, которые могли бы, скажем, мирно сажать дубы и выращивать желуди, но могли и стать причиной моей смерти. Я смутно припоминал, что один из них тоже что-то говорил о шейхе, Персидском заливе и о дворце, что-то, к чему мне следовало бы прислушаться более внимательно.

Имелась и другая причина моего внезапного любопытства к шейху: свежее незажившее еще воспоминание об интригующем, но обескураживающем разговоре с Сайнарой – звездочетом и астрологом, а может быть, даже и ведьмой. Разговор шел о таких непонятных мне материях, как переход Сатурна в положение, перпендикулярное Луне, что сулило подлог и обман, и о чем свидетельствует нахождение уязвленного Нептуна в седьмом доме, а Марса опять-таки перпендикулярно его родному Меркурию в созвездии Девы. Экая тарабарщина – как раз для новичков!

Нет нужды говорить, что случай был уникальным для фирмы "Шелдон Скотт. Частный сыск и расследования", – такая вывеска украшала дверь моей конторы на верхнем этаже Гамильтон-Билдинг на Бродвее, в деловой части Лос-Анджелеса. Но все это было до пришествия шейха Али-Бабы или кем бы он там ни был...

Рядом с дверью в мои апартаменты есть кнопочка – стоит только на нее нажать, как тут же разливается: динь-дон. На сей раз трели не последовало. Вместо нее послышался мощный, но, к счастью, недолгий стук.

"Этот малый, – воображал я еще до того, как его увидеть, – примерно восьми футов шести дюймов ростом". Но, открыв дверь, я вообще никого не увидел: настроенный на появление великана, я смотрел вверх, а там было пусто. Опустив глаза несколько ниже, я увидел человека ростом примерно пять футов шесть дюймов, самое большее – пять футов восемь дюймов. Стройный, он стоял легко и непринужденно в позе балетного танцовщика, готовящегося превзойти самого Нижинского. Голову шейх слегка откинул назад и набок и рассматривал меня из-за горбинки своего острого крючковатого носа, – глаза его сверкали, как черные солнца во тьме пылающего космоса, а ноздри раздувались, как маленькие кузнечные мехи. Кожа его была бронзовой, обожженной тысячами сухих, как пустыня, лет и бесконечными, жарко вздыхающими ветрами.

Должен признать, шейх оказался чрезвычайно красив. Но явная жестокость проступала в чертах его лица. А может, то был переизбыток еле сдерживаемых буйных сил? В целом же он производил не меньшее впечатление, чем если бы в нем было восемь футов шесть дюймов роста.

И с чего это мне пришли на ум Али-Баба, Шехерезада с ее грудью и прочая роскошь? А с того, что я ожидал: шейх явится в развевающемся бурнусе, а на голове у него будет то, что положено носить эмирам, не помню, как это называется. Но где все это? Где кривая сабля на боку?

Вместо всего на моем посетителе был черный, прекрасно сшитый костюм, белая рубашка и узкий, безукоризненно завязанный галстук. Неровные, как бы обуглившиеся края носового платка, тоже черного и, похоже, из тонкого шелка, выступали из нагрудного кармана пиджака. Свет переливался рябью на черных лакированных башмаках маленького размера. Если не считать рубашки, все у него было черным, от новехоньких башмаков до густых волос в крутых завитках.

По правде говоря, это моя одежда, а не его, напоминала арабский закат или поле битвы. Люблю феерию красок или хотя бы один яркий мазок в строгом мужском облачении! Сегодня на мне были брюки, по белому фону которых были разбросаны красные и синие пятна, похожие на маленькие, расплывающиеся оранжевые звезды. Вот это, я понимаю, палитра! А кроме того, розовая рубашка с воротом типа "Байрон" и низким вырезом в обрамлении выточек (я от этого без ума, особенно если вижу такое на красотках). Ну и широкий белый пояс и белые башмаки на микропоре. Так кто тут, спрашиваю я, был шейхом?

Мы смотрели друг на друга.

Думаю, мы оба были несколько ошарашены. Причем, мне кажется, он намного больше, чем я.

Мой рост шесть футов два дюйма, и вешу я двести пять фунтов, когда голоден. В противоположность его черным кудрям, буйным, но аккуратно уложенным, мои волосы белее песков Сахары и устремлены вертикально вверх на всю свою длину. Они точно встали дыбом, напуганные моими такими же белыми бровями. Брови эти, добавлю, изогнуты под таким углом, что напоминают бумеранг. А глаза для разнообразия – серые.