Золотая паутина (др. изд.)

— Боря, спокойнее, — ровно произнес Гонтарь, и Басалаев мотнул головой: «Да все нормально, Махал Борисыч. Так просто… Дело надо делать, а не стоять».

— Постоим, — с прежней интонацией повторил Гонтарь. — Спешка сам знаешь где нужна.

Аэровокзал был ярко освещен, все здесь было как на ладони — дожидающиеся пассажиров автобусы, сбившиеся кучкой такси, разноцветные частные машины. Плавно кружась, снежинки обессиленно и вяло ложились на стекло машины, на полукруглую просторную площадь перед зданием вокзала, на крышу вахты-домика, где ярко светилось окошко и сидела баба, открывающая ворота…

На крыше аэровокзала загорелись бледно-фиолетовые метровые буквы: «Аэропорт Придонск», в машине стало светлее, а лица всех троих сделались бледно-синими, напряженными. Надо было бы стоять где-нибудь в укромном уголке, потемнее, но такого уголка поблизости от ворот не нашлось. Двигатель машины работал, спокойно и чисто отстукивал такты.

— Так, ребята, внимание! — негромко проговорил Гонтарь. — Что-то сейчас будет. Боря, ножки на педали. И главное, не мандражить, все будет о'кей!

С той стороны ворот мягко подкатила какая-то служебная аэропортовская машина, посигналила, ворота с противным металлическим визгом поползли в сторону. Едва машина миновала ворота, Боб резко надавил на газ, «Волга» взревела, бросилась зверем вперед, зацепив-таки бампером поползшую уже назад воротину. Выскочила из будки женщина, что-то закричала, замахала руками, но пусть себе кричит — впереди чистая бетонка, ровной шеренгой стоящие самолеты.

— Вон к тому, Борис! — Гонтарь тыкал перед собой пальцем. — Посадка идет, видишь?

— Вижу, Михал Борисыч, вижу, — с ленцой даже, нехотя отозвался Басалаев. — Вы пушечки приготовьте, палить придется. Так нас в аэроплан не пустят.

Боб с матом крутнул баранкой, чуть было не налетев на кативший без огней электрокар, мчался теперь напрямик по полю, с зажженными фарами, выжимал из «Волги» всю ее стосильную мощь.

— Олежек!… — хрипел Гонтарь. — Автомат для Бориса, живее! Ну что ты там чухаешься… твою мать!

— Да вот сумка… Сейчас, Михаил Борисович, секунду. — И действительно, через секунду лежал на сиденье еще один автомат Калашникова.

На путь к самолету им понадобилось минуты полторы, не больше. Пассажиры, цепочкой поднимающиеся на борт самолета, стали оглядываться: что это за машина с горящими фарами мчит прямо к самолету?… А в следующее мгновение из машины выскочили трое вооруженных людей: у Басалаева и Фриновского болтались на шее автоматы, в руке Гонтаря матово посверкивал еще и пистолет.

— Чего хулиганите, пассажиры? — строго прикрикнула бортпроводница, стоявшая на ступеньках трапа, загораживая дорогу Гонтарю, но тот оттолкнул ее плечом, а Боб злобно выкрикнул: «Заткнись, стерва!» — и выпустил вверх короткую, оглушившую всех очередь.

Трое вихрем ворвались в салон самолета, зрачки автоматов нацелились в онемевших пассажиров.

— Всем сидеть! — крикнул Гонтарь. — Стреляем без предупреждения. Олежек, охраняй двери, никого не выпускать! Боря, за мной, к летчикам.

В переднем салопе из членов экипажа был только бортинженер, поднявшийся на борт раньше других. Увидев вооруженных людей, он бросился в пилотскую кабину, попытался было захлопнуть дверь, но не успел — Гонтарь подставил ногу.

— Ты у меня потише, герой! — зычно крикнул он. — Орден тебе за нас все равно не дадут, не надейся, а мешать будешь — убьем. Садись-ка к рации, говори.

Перепуганный бортинженер, сорокалетний черноволосый мужчина в синем форменном пальто, повиновался. Сел в кресло второго пилота, надел наушники. Вторую пару наушников надел Гонтарь.

— Вызывай своего диспетчера, герой. Скажи ему: самолет захвачен вооруженной… нет, говори… до зубов вооруженной группой, у нее автоматы и пистолеты, есть взрывное устройство.

Бортинженер, отладив связь, стал повторять слово в слово, голос его заметно дрожал.

Гонтарь услышал в наушниках тревожный, срывающийся в крик вопрос диспетчера:

— Что там за сволочи, Володя? Сколько их?

— Ты не сволочи, начальник! — вскипел Гонтарь. — А делай то, что тебе говорят. Понял?

— Слушаю… Как прикажешь обращаться?

— По имени-отчеству, как принято в цивилизованном мире. Меня зовут Михаил Борисович. Моих друзей тебе знать не обязательно, дело будешь иметь со мной. С кем имею честь?

— Диспетчер Лукьянчиков.

— Так вот, Лукьянчиков. Экипаж — на борт. Без оружия, учти. У меня на дверях стоит человек, в салоне тоже есть кому присмотреть, ну и тут, в кабине. В случае чего, прошьем из автомата как на швейной машинке. Шов получается прекрасный, вечный. Топлива сколько залили в наш аэроплан?

— Сколько положено до Ленинграда.

— Гони сюда автозаправщик. Наливай под завязку, Лукьянчиков. Нам лететь далеко. И в буфете насчет жратвы побеспокойтесь. А то мы не успели. О'кей?

— Ладно, понял. Ждите вызова, — сурово сказал диспетчер, и рация отключилась.

Гонтарь вышел в салон, играя пистолетом, объявил:

— Вы мне, граждане, нужны временно. Гарантирую вам жизнь и здоровье на долгие годы, если будете сидеть тихо и не рыпаться. И если начальство выполнит наши условия. Пока отдыхайте. Насколько и вы и мы знаем социалистическую систему, ее бюрократический аппарат, пройдет время, прежде чем начальство решит, что делать. Так что не обессудьте, придется потерпеть. Прошу прощения за моральные и иные неудобства, сами от них страдаем. Предупреждаю тех, кто попытается проявить свои высокие патриотические или гражданские качества: рас-стре-ля-ем! Понятно сказал? Шлепнем, как говаривали революционные матросы. Так вот, мужики, прежде всего к вам обращаюсь, — не гоните волну, не подвергайте свою жизнь и жизнь других опасности, ведь жизнь, как известно, дается один раз. Сидите тихо.

Пассажиры в сумрачно освещенном салоне молчали, даже детей не было слышно.

— Прекрасно, — удовлетворенно хмыкнул Гонтарь, усаживаясь в свободное кресло. — Демократия и гласность нам сейчас ни к чему. Тоталитарные режимы чувствуют себя при такой единодушной поддержке масс более уверенно. Благодарю.

Он снял норковую шапку, склонил блестящую лысую голову перед салоном.

— Послушайте, вы! — голос молодой, в больших очках женщины звенел от напряжения и гнева. — Хватит паясничать! Для вас это плохо кончится.

— Я же призывал вас к спокойствию и благоразумию, мадам, — Гонтарь не повысил голоса, ничто в его лице не изменилось. — И не давал повода к оскорблениям. Вам сказано на чистейшем русском языке: вы мне нужны временно. Потом мы вас всех отпустим с миром. Потерпите.

— Михал Борисыч, вас к телефону… то есть, к этим, к наушникам! — крикнул из кабины Боб. Из двери выглядывал в бортинженер с наушниками в руках.

Гонтарь зашагал по салону, полы его распахнутого пальто цеплялись за спинки кресел, болтался на шее желтый шарф. Оп схватил наушники, загремел на весь салон:

— Алё, это вы, Лукьянчиков? Что скажете?… Повтори, плохо слышно!… Теперь понял.

— Я вам говорю еще раз: покиньте самолет! — настаивал диспетчер. — Никакого экипажа и дополнительного топлива вам не будет. И освободите пассажиров, там женщины, дети.

— Вот именно, женщины и дети, — злорадно сказал Гонтарь и швырнул наушники. — И ты за это ответишь, козел…

Глава тридцать вторая

…Появление таксиста Безруких в Управлении госбезопасности и звонок из аэропорта почти совпали по времени. Пока оперуполномоченные беседовали с парнем в приемной, на пульте связи дежурного вспыхнула белая клавиша с надписью «Набат», что уже и без телефонного звонка и дополнительных комментариев говорило о событии чрезвычайном. Дежурный снял трубку прямого, особого телефона, выслушал. Взволнованный мужской голос (мужчина отрекомендовался начальником смены Васильцом) сказал коротко, что экстремисты захватили самолет, на борту находится шестьдесят девять пассажиров, в основном женщины — большая туристская группа, есть и с детьми, Ранен полковник Советской Армии, он отправлен в больницу на «скорой помощи». Захватчики ворвались в аэропорт на угнанном такси, номер…