Мертвые воды Московского моря

я необходимость в том, чтобы Жюли осталась на ночь, или хирург пытался удержать в сачке платежеспособного мотылька, случайно залетевшего в их убогое заведение. Для нее все услуги являлись платными, и Кис пообещал себе тщательно проверить завтра выставленные Жюли счета за лечение и пребывание, но оспаривать мнение хирурга не посмел.

Жюли неохотно сдалась. Алексей вызвался привезти ей любые необходимые вещи, но она только попросила доставить ей зубную щетку с пастой, халат и несессер со средствами макияжа.

Он обернулся за час. Жюли, с недовольной миной, забрала у него вещи и заявила, что желает отдохнуть. В больнице для нее нашлась одноместная палата – за отдельную плату, разумеется. Кис на продолжении разговоров настаивать не стал – все основное он уже услышал и узнал.

Мыслишка – строптивая газель – все никак не давалась, но после второго покушения позволила сыщику приблизиться к себе на мгновение и прочитать на ее шкурке вполне внятное клеймо: «Жюли!» Все каким-то образом связано именно с ней, сомнений нет!

Кис еще немножко подумал, угнездившись в любимом кресле за любимым письменным столом с любимым компьютером, покрутил эту мысль – и результатом его размышлений стал звонок в Париж Реми, обладавшему сложносочиненным статусом друга, собрата по профессии, а также члена семьи.

– Жюли Лафарж, она самая. Сможешь найти ее родителей? Если получится, съезди к ним, расспроси, фото возьми, – в общем, ты и сам знаешь, что в таких случаях надо…

Реми пообещал разузнать о них завтра же. ЗАВТРА. Вот так поступают настоящие друзья, к тому же отчасти родственники.

Алексей улыбнулся, отключившись. Надежность дружбы радовала, особенно в наши ненадежные времена.

Впрочем, у него во все времена было мало друзей, или, точнее, он это слово употреблял осторожно и взвешенно, не путая его со словом «приятели». Звание друга он выдавал лишь избранным, как Нобелевскую премию, – тем, в ком чувствовал сходные со своими принципы и понятия. Наверное, потому они, друзья, и сохранились до сих пор. И ненадежное время им не указ. Принципы не меняются от смены политических режимов или моды, на то они и принципы. Или, как еще говорят, иерархия ценностей. Никакой особой иерархии у Алексея Кисанова не было, он даже не очень хорошо понимал, что под ней имеется в виду. Если, к примеру, под ней понимаются такие простые вещи, как не обижать, не предавать, не продавать, – тогда да, он бы согласился, что и у него есть «иерархия ценностей». Возможно, что она заключалась в том, что ставишь эти понятия на первое место, а потом охраняешь их в своей душе, чтобы ни выгода, ни мелочный эгоизм не смогли поколебать их первостепенность?

Но, строго говоря, все ведь сводилось к простейшим, детским понятиям добра и зла, которым всех учили мама с папой, воспитатели и учителя! Есть человеческие отношения – дружба, любовь, – и они святы. Есть понятие справедливости, и оно тоже первостепенно. Есть понятие долга – и оно не подлежит сомнению. Все остальное вытекало из этих простых вещей.