Том 27. Обнаженная и мертвая

— Я сделал заказ для тебя, — сказал я, — потому что сегодняшний день просто создан для мартини. Может быть, ты заметила этакую вязкость в воздухе?

— И это внезапное ощущение, что весь мир мог бы быть твоим, — подтвердила она.

— Еще я заказал нам рубленое мясо.

— Мартини и рубленое мясо! — воскликнула она. — А где же индусы? — Она огляделась. — Я не вижу их!

— Индусы?

— Переодетые скрипачи. Может быть, у них те же проблемы с их ситарами, что и у меня с моим?

— А что случилось с твоим ситаром? — спросил я, выдерживая ее тон.

— Он болит! — печально сказала она.

Это, естественно, пробудило во мне гордость, и я, довольный, глотнул мартини; она же выжидательно смотрела на меня.

— Как продвигаются твои дела, Эл? — спросила она.

— Потихоньку, Хелен. — Я смущенно посмотрел на нее. — Прости, если я перестану называть тебя Хелен, я совсем запутаюсь. Как мне называть вас, мисс Уолш?

Может, стоит придерживаться фактов и называть вас миссис Вильямс?

Она медленно опустила веки, ненадолго прикрыв свои сапфировые глаза.

— Не дурачь меня, Эл Уилер, — просто сказала она. — Не такой ты чертовски ловкий! Когда я выходила из твоей квартиры утром, я вдруг вспомнила. Ночью, в самый патетический момент, я совершила ужасную ошибку — ошибку страсти, — я думаю, ты мог так назвать это — правильно?

— Я должен был обидеться, когда ты назвала меня Брюсом, но этого не произошло. Однако я спросил у Джеффа Фаллана, что он помнит о Брюсе Вильямсе, и он рассказал мне в том числе о его рыжеволосой жене.

— Я просто не хотела, чтобы ты жалел бедную вдову, любимый, — нежно сказала она.

— Он, видно, был не в своем уме! — буркнул я.

— Кто?

— Брюс Вильямс — кто же еще. Парень, который ухитрился жениться на такой женщине, как ты, и не воспользовался этим.

— Я любила Брюса. — Она тупо смотрела куда-то в дальний угол зала. — Он, наверное, тоже любил меня по-своему. Но это была пытка.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Несколько первых месяцев все было прекрасно, но потом он узнал, что я его обманула. Брюс был тем, кого я искала; я любила его и знала, что могу стать ему хорошей женой. Поэтому я придумала трогательную историю о добропорядочной семье со Среднего Запада и о том, как мои бедные мамочка и папочка погибли в автомобильной катастрофе, когда мне было семнадцать лет. Добрая старая тетушка Кэрри взяла меня к себе, но она умерла, когда мне исполнилось двадцать, и уже больше ничто не держало меня в тех местах. Тогда я приехала в Южную Калифорнию.

— Но мне ты собираешься сказать правду, я полагаю, — подтолкнул ее я.

— Действительность несколько отличается от этой истории, — спокойно продолжала Хелен. — Мой отец умер от сердечного приступа в Сан-Квентине, где ему оставалось сидеть еще восемь лет. Моя мать была алкоголичкой, и ее отправили в лечебницу, когда мне было шестнадцать. На следующий день я сбежала с парнем, самым взрослым из моих приятелей, ему уже исполнилось семнадцать. Пять недель спустя нас поймали, его отдали под суд, а меня — смешное слово — под опеку. К двадцати годам я побила все рекорды! На мне висели обвинения в наркомании, проституции и вымогательстве — вы так называете это, — и я за все рассчиталась! Потом стала умнее — я изменила имя и уехала в Южную Калифорнию. Там я устроилась на работу, брала уроки риторики, даже начала читать книги. В то время, когда я встретилась с Брюсом, я уже собиралась пойти учиться. — Она взяла свой мартини, но пить не стала. — И вот, через пару месяцев после нашей свадьбы, он узнал обо мне правду. — Ее губы скривились в слабом подобии улыбки. — Его больше задела не сама история, а то, что я лгала ему. Он просто не мог примириться с этой мыслью! Поэтому он решил, что теперь всю оставшуюся жизнь я должна расплачиваться за свой грязный обман. У Брюса вошло в привычку все вымещать на мне, я была виновата во всем, даже в его служебных неприятностях. Порой я думала, что он ночью не спит, только чтобы измыслить для меня новые унижения.

— Почему ты не ушла от него?

— Я все еще любила его. Сначала я предлагала ему развестись со мной, но он не желал и слушать об этом. Даже после всего я для него была как наркотик для наркомана. — Она повернула голову и в упор смотрела на меня. — Я все еще чувствую свою ответственность за то, что произошло. Он никогда бы не посмотрел на такую девицу, как Голди Бейкер, если бы не вообразил, что, ложась с ней в постель, мстит мне.

Официант принес рубленое мясо, но Хелен, едва он отошел, мягко отодвинула свою тарелку в сторону.

— Мне кажется, у меня пропал аппетит. Но ты должен подкрепиться, Эл.

— Позволь мне дать маленький комментарий, — вмешался я. — Из твоего описания следует, что Брюс Вильямс был болен — это просто шизофрения! — и если ты винишь себя за то, что он покончил с собой, то ты тоже не в своем уме!

— Ты хороший парень, Эл Уилер! — прошептала она и быстро отвернулась.

Я принялся за мясо, потому что был голоден и понятия не имел, какого черта я еще могу сделать. К тому времени, как я доел и заказал еще мартини, Хелен уже взяла себя в руки.

— С какой стати мы стали обсуждать мои прежние неприятности, — сказала она, когда официант принес нам бокалы, — когда у тебя их сейчас более чем достаточно. Что ты собираешься делать, Эл?

— Ты меня переплюнула, — отозвался я, — и у меня начисто вышибло из головы все мысли.

— Марко звонил еще раз прямо перед тем, как я ушла из конторы, и сказал, что он разделался со своими делами гораздо быстрее, чем ожидал, поэтому вернется сегодня после обеда. — Она отхлебнула мартини. — Если бы придумать что-нибудь, что заставит его связаться с Кендриком…

— Это было бы замечательно, — сказал я. — Но что?

— Пока не знаю! — Она покусала губы. — Но я соображу что-нибудь.

— Даже если тебе удастся испугать его до такой степени, что он станет звонить Кендрику, — спокойно сказал я, — Марко не настолько глуп, чтобы делать это через коммутатор.

— Одно из преимуществ бурной молодости, — пробормотала она, — что ты учишься таким вещам, которые добропорядочной средней секретарше и не снились.

Внутри коммутатора есть устройство, которое выводит прямо на линию, когда Марко у себя в кабинете набирает номер, и когда оно срабатывает, старый магнитофончик на моем столе сразу начинает записывать. — Она победно улыбнулась. — Конечно, в том случае, если я на месте. Босс ужасно подозрителен и обыскивает мой стол в среднем два раза в неделю.

— Ты это, конечно, проверяла? — поинтересовался я.

— Проверяла. — Она кивнула. — Если уж он попадется на удочку, где мне найти тебя?

— Есть только одно место. — Я зевнул. — Моя квартира. Это даст мне отличную возможность пойти лечь спать и абсолютно ничего не делать до тех пор, пока я не поговорю с тобой.

— Ты сукин сын! — проговорила она с ноткой восхищения.

— Меня так часто называют. Думаю, это правда.

— Есть чему радоваться! — Она посмотрела на небольшие со сверкающими камнями часики на запястье. — Мне лучше вернуться в контору. Надо придумать что-нибудь до того, как вернется Марко, иначе будет поздно.

— Хорошо. Я не стану ничего предпринимать, пока ты не позвонишь. И… — Я замолк и уставился на нее.

— Я знаю, моя красота возбуждает тебя время от времени, — бесстрастно сказала она, — но сейчас не время!

— Дело не в этом. Просто меня осенило, — объяснил я. — Это решает все проблемы.

— И что же? — довольно холодно осведомилась она.

— Скажи Марко, что я приходил в контору утром и разыскивал Кендрика по обвинению в двух убийствах. Чертовски испугал тебя, носился как ураган по конторе, угрожая тебе разными карами, если ты не позвонишь мне сразу же, как Кендрик придет.

— Ты думаешь он купится на это? — В голосе Хелен звучало беспокойство.

— Надеюсь, купится, — уверил я. — Если он спросит о втором убийстве, значит, он не знает, что прошлой ночью Кендрик убил Селестину Джексон, и наверняка захочет выяснить, что это значит, как можно скорее.