Неотвратимость

Время от времени подходили покупатели, разговор прерывался. Роза сноровисто взвешивала огурцы, помидоры, брала деньги, отсчитывала сдачу. Алексей подумал, что Ханиф, пожалуй, малость преувеличивает опасг ность, у Розы был временный «заскок». Но все правильно: лучше упредить беду в зачатке, чем потом хватать ее за пятки. С этого полуофициального свидания он шел с чувством облегчения: хоть малость помог товарищу.

Встретив Гарифуллина в диспетчерской, спросил, как дела. Ханиф сказал, что вроде получше стало, жена домой приходит в норме. Что ж, иной раз правильное слово «со стороны» убедительнее, чем внушение начальства или домашняя нервозная перепалка.

Однако недолго продолжалось улучшение. Алексей Здор еще несколько раз говорил с Розой, и один на один, и вместе со столовским активом. Но теперь беседы не приносили чувства удовлетворенности: Роза все больше сердилась, обижалась, плакала, что к ней все придираются, что муж настраивает против нее дочерей. Возвратясь домой нетрезвая, шумела, ругала дочерей и мужа. Иногда совсем не приходила ночевать. Уезжала к сестре, которая жалела бедную Розу, давала ей приют. На работе тоже жалели по-прежнему расторопную и старательную сотрудницу. Только перестали доверять ей выручку, а то после окажется недостача. Потом и вовсе пришлось перевести ее за нарушения разные из буфета в подсобницы. Она и здесь трудилась добросовестно. Но выпивки учащались. И проходили все более болезненно: то во дворе у всех окон на виду пустится приплясывать, хлопать в ладошки, то в столовой вдруг задрожит, показывает в окно: «За углом муж подстерегает с ножом, зарезать хочет!» Добравшись до квартиры, в горячке скандала, такие выкрикивала измышления, что муж зэ голову хватался, девочки убегали йа улицу, чтоб не слышать.

Ханиф обращался к участковому врачу: есть ведь такие места, где принудительно от пьянства лечат, пусть отвезут туда Розу. Врачиха пожала плечами: есть, говорят, такие места, но больше для мужчин, а для женщин на всю республику только два лечебно-трудовых профилактория, попробуй достать туда путевку.

Столовский профсоюз предлагал Розе амбулаторное лечение от винной беды. Она отказалась: еще чего! Пусть пьяницы лечатся, а она не пьяница.

Ханиф потерял наконец терпение. Надо было спасать хотя бы то, что еще можно спасти. Так появился первый лист гражданского судебного дела: заявление гр-на Гарифуллина X. Г. о лишении родительских прав его жены Гарифуллиной Р. Г.

Вникать в беду Гарифуллиных пришел уже не общественник Здор, а инспектор гороно Рухлинский,

В кабинете Степана Степановича Рухлинского вывешены диаграммы — наглядные показатели различных аспектов его «беспокойного хозяйства». В том числе и диаграмма случаев лишения родительских прав народными судами города за последние семь лет. Более ранние годы здесь не упомянуты, тогда эта проблема не казалась столь тревожной.

Если заглянуть еще дальше, в послевоенные годы, тогда отделы народного образования почти не сталкивались с такой ненормальностью — лишением родительских прав. Другое тогда, обратное явление преобладало— усыновление детей-сирот. Еще всего в обрез, и карточная система в стране, и каждый грамм хлеба взвешен, каждый рубль бережно сосчитан, а — усыновляли.

А за последние семь лет по городу Нижнему Тагилу в пять раз умножились случаи лишения родительских прав. И во всех этих поистине несчастных случаях непременной причиной — пьянство. Не только отцов, но и довольно часто пьянство матерей. Откуда, отчего такая напасть? Против голода выстояли — сытость не умеем переварить? Хотя бы эта несчастная Роза, с какой радости, с какого горя возлюбила бутылку больше мужа, больше дочерей?

В городе не ведется подробной статистики, сколько у нас «лишенцев» отцов, сколько матерей, где они работают, совсем ли не работают. Но если всмотреться в «женское» пьянство, то чаще втягиваются в питейный порок работницы торговой сети и общественного питания.

Говорит профсоюзный работник пищеторгаї

— У нас главный соблазн— близость, доступность спиртного. Бутылки стоят прямо на рабочем месте, при малейшем желании никуда ходить не надо. Вечером «с устатку», утром «после вчерашнего» — всегда «лечение» под рукой. Денег нет — сама себе поверит в кредит. Особенно подвержены хмельному самокредиту женщины с невысоким общим и профессиональным уровнем образования, с узким кругом жизненных интересов.

Но Роза работала не в магазине, а в столовой, где спиртным не торгуют, доступности к выпивке нет.

— Да как вам сказать… — вздыхает заведующая столовой. — Спиртным не торгуем, это строго запрещено. Но по вечерам, когда столовая уже закрыта, очень часто бывает обслуживание разных торжеств. Люди живут теперь денежно, торжествовать научились шикарно, многолюдно, всех гостей квартира не вмещает. Где же развернуться свадьбе, юбилею? Пишут заявки на аренду столовой. На месяцы вперед у нас вечера расписаны, заявлены. А что за свадьба без вина? Что за именины без пития? И так почему-то повелось, что заказчик вечера от щедрот своих обязательно дарит бутылку-дру-гую обслуживающему персоналу. Чтобы тоже выпили за здоровье или там за упокой. Похороны-то справляют тоже с размахом.

Что верно, то верно, завелся такой тороватый старокупеческий обычай. И каждый жених или юбиляр каким-то образом наслышан о неписаном обычае и не желает прослыть «куркулем», «жмотом». Бывает, что иной усопший, чьи поминки справляют в столовой, и умер-то от «злоупотребления», и родня его в принципе очень против пьянства, однако в знак благодарности за обслуживание дарит официанткам и поварихам вино — дарит шанс спиться тоже. Вот ведь какие каверзы проделывает с нами нынешнее благосостояние.

Роза Гарифуллина, все говорят, безотказной была работницей. Сколько званых вечеров она обслуживала, сколько приняла «в дар» вина… Да и как откажешься — обидишь щедрого человека. А коль приняла, так не в магазин же тащить обратно… Оправдать саму себя легко: «с устатку». Вечерняя бутылка сильнее дневной воспитательной работы профсоюза и администрации. Она, воспитательная работа, может, и полезна, да кто ее любит… А водка, конечно, жидкость вредная, но помогает забыть дневные неприятности.

Розу отстранили от обслуживания званых вечеров — не помогло. Убеждали, предупреждали — безуспешно. Ее уволили. Из семьи сама ушла, ей надоела нервотрепка, постоянное чувство вины.

Инспектору гороно Рухлинскому ничего не оставалось, как поддержать иск Ханифа Гарифуллина.

Лишение родительских прав — крайняя мера. Последнее средство спасти ребенка, когда не осталось надежды спасти взрослых.

В большинстве случаев суд вынужден лишать прав женщину, мать — «неблагополучные» отцы исчезают из семьи «по собственному желанию», от отцовских прав отрекаются добровольно, только алименты платят порой принудительно.

Но «неблагополучные» матери, едва дойдет до суда, всеми средствами — рыданиями, обещаниями, ложью — стремятся сохранить детей при себе: давно махнув рукой на обязанности, они не желают упускать многие права, предоставленные государством матери и ребенку.

На этот раз дело выглядело несколько необычно. Во-первых, лишения родительских прав требовал муж. В этом отношении дочерям «повезло», если можно говорить о везении при крушении семьи: девочки оставались с отцом, в отчем доме, из которого мама и так уже ушла.

Во-вторых, все свидетели, все единодушно давали показания в пользу истца, Ханифа Гарифуллина. Защищали Розу только две ее сестры, и то скорее из чувства родства, чем справедливости.

Акт инспектора гороно, характеристики с прежней и новой работы Розы тоже репутацию ее не украшали. Словом, все материалы подтверждали: муж прав в своих претензиях.

Но суд разбирался не в распрях мужа и жены, этим займется, если Гарифуллины сочтут нужным, другой суд — при бракоразводном процессе. А сейчас самое основное — что лучше для детей: мама, хоть и пьющая, или совсем без мамы? Больной этот вопрос не решить без самих девочек, как ни жаль их тревожить судебным расспросом.