Хирург и Она. Матрица?

Выложив покупки, Даша стала мыть руки. Хирург стал в дверях.

– Ты сказал, что хочешь придать мне формы. Внешнюю – это понятно. Твой друг говорил, что ты в этом – бог. А вот внутреннюю...

Хирург задумался о вине.

– Что внутреннюю? – спросил он, направляясь к сумке, оставленной на стуле.

– Что ты можешь сделать хорошего с моей внутренней формой, то есть содержанием? Ты же циник? Циники только уничтожают.

– Не уничтожают, а выпалывают лишнее. Кстати, внутреннее содержание сотворить легко. Достаточно вставить в человека странную фантазию, и он станет думать, станет осмысливать себя и действительность. Я ее, эту фантазию, конечно, вставлю. Но это не главное. У женщин содержание определяет форма. Я ее усовершенствую, а она обогатит твое содержание, скорее всего, обогатит. А перед этим усовершенствованием ты должна решить, что хочешь иметь внутри. Кем ты хочешь быть? Холодной красавицей, собирающей скальпы мужчин? Телевизионной богиней? Великосветской гейшей? Женой-красавицей, на которую молится муж?

– Ты можешь это сделать? Я имею в виду, ты можешь сделать из меня телевизионную богиню?

– Конечно. Ты посмотри на них! Они же в большинстве своем похожи. Их набирают по определенным внешним критериям, и они становятся гордыми дикторами, самодовольными ведущими и тому подобное. Немного работы с ушами, скулами, носогубными складками и тебя возьмут вне конкурса на самую богатую программу. Сайт свой откроешь, в ток-шоу станут твоими мыслями и мировоззрением интересоваться, потом в политику пойдешь.

Заговорившись, Хирург закашлялся. Он часто кашлял – у него было задето легкое. Даша встревожилась.

– Иди, ложись на диван, – просительно улыбнулась она, положив ему на пояс направляющую руку. – Голубцы будут готовы через полчаса. И выпей только стакан. Остальное я спрячу и буду выдавать перед едой.

Он пошел к дивану. Даша, помедлив мгновение, сказала вслед:

– С квартирой я договорилась. Ее покупают. Дачу тоже. Деньги у нас будут через две недели. И ты должен к этому времени быть как нежинский огурчик. Все будет, как ты хочешь, если, конечно, нас не перережут и не перестреляют.

– Не перестреляют... – пробурчал Хирург, укладываясь на диван.

– Еще я хотела тебе сказать одну вещь... – Даша замолчала, вглядываясь Хирургу в глаза.

– Что ты хотела сказать?

– Ты мне должен про себя все рассказать. Я тебе доверяюсь, и ты мне должен довериться. Я продам все, а тебя убьют...

– Налей стакан...

Даша открыла бутылку, налила. Хирург торопливо выпил, вино потекло по подбородку. Отдав стакан, отерся тыльной стороной ладони.

– Ну?

– Потом расскажу. После обеда, – буркнул Хирург и закрыл глаза.

12. Он чмокнул ее в щеку.

После обеда Хирург улегся на диван и заснул. Проснулся он к вечеру. Даши в доме не было – задумчивая, вся в себе, она копалась на участке.

Когда женщина вернулась, Хирург допивал вторую бутылку. Покачав головой, Даша ушла на кухню готовить ужин. Поев с аппетитом, Хирург сказал, что если она не возражает, то спать они лягут вместе, и он ей все расскажет.

Посмотрев телевизор, они разошлись. Хирург лег в ее постель, а Даша пошла принимать душ. Она всегда принимала душ перед сном. И на этот раз она мылась на ночь, а не для того, чтобы мужчине было приятно ее целовать и вдыхать ее запах. Она чувствовала себя его дочерью.

Его Галатеей.

Его Галатеей? Его дочерью? А если она его дочь, как же она ляжет с ним в постель?

Ляжет.

Потому что она не совсем еще дочь. Дочь может лечь в постель, нет, не в постель, а на кровать рядом с отцом.

Она как-то лежала. С родным отцом.

Они были в гостях и остались ночевать. Отец сразу уснул, а девочка-Даша лежала рядом и чувствовала себя женщиной.

Это было особое чувство. Оно вошло в кровь и сидит в ней до сих пор. Если бы не та ночь, все было бы нормально.

Она не стала бы женщиной, наполовину женщиной.

И все было бы хорошо. Она бы не хотела мужчин, не хотела быть любимой (тогда она думала, если бы он, отец, любил ее, то не заснул бы сразу, прикоснулся бы, поцеловал). Она просто хотела бы быть женой, как хотят все женщины, и нашла бы себе мужчинку, пусть завалящего, пусть не умеющего любить, пусть не видящего в ней ничего, но мужчинку, который стал бы главой семьи и сделал бы ей ребенка. И спился бы потом, и, прогнанный, ушел платить алименты.

А Хирург сказал ей, "дочери", лечь с ним. Он все знает. Он начал делать из нее женщину.

Женщину...

Внизу у Даши стало сладко, она опустила руку, нашла клитор и принялась его массировать.

...У него не стоит...

Кончила почти сразу. Струйки воды, ниспадавшие по телу, казались ей прикосновениями нежности, быстротечной мужской нежности.

В спальне было темно. Она осторожно легла, стараясь не прикоснуться к нему, укрылась.

Он не спал.

Полежав минуту без движений, пристроил голову на ее плече.

И чмокнул ее в щеку.

Понюхал ушко.

Даша сжалась.

– Ты мастурбировала? – спросил он участливо.

Даша чуть не умерла со стыда.

"Он почувствовал!"

– Знаешь, если ты считаешь мой вопрос проявлением хамства, то нам с тобой нечего делать. Между нами должна установиться стойкая ковалентная связь. Все, что вокруг нас, наши поступки и окружение ты должна считать электронами, нас скрепляющими. Понимаешь, все, что вокруг нас. И того убийцу в машине, и моего убийцу, и твой дом, и мою рану. И твою мастурбацию.

– Да, я мастурбировала, – выдавила Даша. – Я сначала хотела скорее лечь к тебе, потом почувствовала себя твоей дочерью, потом вспомнила отца. И поняла, что ты хочешь сделать из меня женщину. Сделать то, что не смог сделать, не захотел сделать он. И мне стало сладко, и все случилось само собой. Мне было приятно, и я не жалею, что так получилось...

– Знаешь, а ты женщина... – заключил Хирург. – Я почувствовал это...

Даша догадалась, каким местом он почувствовал в ней женщину. Ей стало хорошо. Она почувствовала себя дочерью, которой хорошо, которой ничего не угрожает, потому что он рядом.

– Расскажи о себе, – попросила она, подавшись к нему. – Я знаю, тебе это будет неприятно, но...

– Почему неприятно? Ты знаешь, мне так сейчас хорошо – выпил в самый раз, – и все плохое, что во мне есть, отступило. Знаешь, о чем я подумал?

– О чем?

– Я подумал о том, что через полгода мы, может быть, будем лежать вот так рядом, а ты будешь совсем другая...

– Красивая и другая?

– Да.

– А может, не надо ничего делать? Пройдет полгода, и ты привыкнешь ко мне, перестанешь замечать мои ноги и лицо?

– А голубцы с блинами останутся?

– Они будут еще вкуснее, ты увидишь.

– Нет, так не получится. Мы уже выстрелились из пушки. Если мы вернемся назад в дуло, то ничего хорошего не получится. Представь себе Юлия Цезаря, решившего не переходить Рубикон? Или Колумба, махнувшего рукой на Америку? Или Македонского, в сердцах плюнувшего на Гордиев узел?

– А ты представь Трумэна, повернувшего самолет с бомбой от Хиросимы... Или лучше Джона Кеннеди, решившего не воевать с Россией, а договариваться.

– Нет, я не могу так. Я не смогу смотреть на тебя, как на недописанную книгу... И потом эти зубы... Я их боюсь.

– Тебе это нужно? – прошептала Даша, помолчав.

– Да...

– Почему?

– Мы познакомились с ней в палате... Да, в палате...Слушай, налей стакан, а? Я складнее и веселее рассказывать буду?

Даша пошла за вином, хотя ей очень не хотелось напрягать ковалентную связь, возникшую вокруг них.

13. Лора и ее мужчина.

– Мы познакомились с Лорой в палате... – продолжил Хирург, выпив стакан "Трех семерок".

– Ее звали Лорой?

– Да...

– Лора... – повторила Даша, пытаясь представить фатальную женщину Хирурга.

– Да. Лора. Она смахнула на своем "Феррари" придорожный столб и была вообще никуда. Все переломано, а головка правого бедра так грохнулась, что смотреть на нее было больно.