Сезон дождей и розовая ванна

— Господин директор, у вас такая хватка! Вы если постараетесь, положение наверняка изменится.

— Да, надо будет задать перцу этому прохвосту… Наша группа потеряла три места, но зато оставшиеся — настоящие бойцы. — Горящие глаза Канэзаки смотрели куда-то вдаль, словно он видел там своих противников и готовился их испепелить. Но потом, перевёл взгляд на Дои, и выражение его лица смягчилось: — Ну что же, Гэнзо, ещё и ещё раз спасибо за труды. Славно ты поработал… Слушай, может, пойдём в «Дзинъя» пообедаем?

— С удовольствием буду вас сопровождать.

После выборов Канэзаки был в «Дзинъя» впервые. Как и в прошлый раз, он повёл Гэнзо на второй этаж в отдельный кабинет. Едва они вошли, появилась О-Маса.

— Поздравляю вас, господин директор! — Она склонилась в глубоком поклоне, коснувшись руками татами. Поза была почтительной, но в каждом движении сквозило кокетство.

Гэнзо Дои сидел чинно, всем своим видом выражая уважение к присутствующим.

— Спасибо, спасибо, — Гисукэ легонько кивнул. — Благодарю за подарок, который вы прислали мне в контору. Тай [5] такой огромный, что я даже удивился. Ты тоже поблагодари, Гэнзо.

— Да, да… Я тоже… Извините… — Гэнзо низко поклонился и умолк, запутавшись в словах.

— Да будет вам, Дои-сан! Ничего особенного ведь не послали, подумаешь — рыба. И вообще, это ведь не я, это хозяйка послала, хотела вас поздравить.

— Хозяйку мы тоже поблагодарим. А пока благодарим вас, О-Маса-сан как представительницу всех служащих этою ресторана.

— Вот как? Весьма тронута! — О-Маса, прикрыв глаза, чуть улыбнулась. На носу у неё образовались морщинки, пухлые губы и слегка выступающий вперёд подбородок дрогнули. Казалось, всё её лицо смеётся. Эта женщина, в общем-то некрасивая, могла быть необыкновенно привлекательной. Не удивительно, что её непутёвый бывший муж продолжает иметь на неё виды.

— Жалко, такая женщина пропадает в одиночестве, — сказал Гисукэ, когда О-Маса вышла.

Гэнзо Дои схватил о-сибори [6] и принялся обтирать лицо.

Глядя на это, Гисукэ вспомнил толстую, похожую на большую белую свинью жену Гэнзо.

— Как поживает твоя жена, здорова?

— Здорова, что ей делается… — Гэнзо отнял от лица скомканное полотенчико и часто заморгал.

— Я перед ней виноват. Во время выборов ты ведь почта не бывал дома…

— Да что вы! Жена говорит, без меня дома лучше.

— Ну да?

— Правда. Говорит, когда я дома, делается очень уныло. А так она приглашает к себе соседок, или сама идёт к ним поболтать.

Гисукэ в какой-то степени понимал жену Гэнзо. А уж поболтать она любит! Он представил себе, как эта толстуха, ни на секунду не закрывая рта, шлёпает и шлёпает некрасивыми, набухшими, как хорошо разваренные пельмени, губами.

— Хорошо, что она быстро привыкла к новому месту, — поспешил сказать Гисукэ, чтобы его неприязнь к жене Гэнзо как-нибудь не вырвалась наружу. А вообще-то её странное отношение к мужу ему на руку; Гэнзо не тянет домой, значит, он будет больше отдаваться работе.

В то же время ему было жалко Гэнзо. Этому увальню, видно, не хватало характера, чтобы дать отпор паршивой бабе. Но и она по-своему права: много ли радости от такого мужа, который всё время молчит да хлопает глазами. Вот она и использует каждую возможность, чтобы поиздеваться над ним. Получается порочный круг: замкнутый, неразговорчивый от природы Гэнзо, вырабатывая защитную реакцию против постоянных нападок жены, замыкался всё больше и больше и в конце концов вроде бы вообще утратил все человеческие эмоции. Его лицо превратилось в маску невозмутимости. Но кто знает, что кроется под этой маской — может быть, отчаяние?..

— Послушай, Гэнзо, ты когда-нибудь изменял жене? — спросил вдруг Гисукэ. Порой эмоционально тупого человека хочется раздразнить, чтобы посмотреть, будет ли у него какая-нибудь реакция на неожиданно дерзкий вопрос. Очевидно, такое желание возникало у жены Гэнзо, когда она начинала цепляться к мужу.

— Я?.. Нет, я… — На губах Гэнзо мелькнуло нечто вроде улыбки. Для него и это было много — ведь он никогда не смеялся во весь рот.

Гэнзо Дои было тридцать пять лет, но из-за морщин он выглядел года на три старше. Неотёсанный, не умеющий сказать приветливого слова, неуклюжий, весь какой-то неухоженный, вряд ли он нравился женщинам. И Гисукэ подумал, что он не врёт.

— Вот попривыкнешь ещё немного, врастёшь в жизнь нашего города, а там и подружку завести можно, — усмехнулся Гисукэ. Ему действительно захотелось, чтобы в жизни этого человека появилась хоть какая-нибудь радость. Впрочем, свой расчёт у него тоже был. Если появится женщина, тогда уж Гэнзо никуда не денется. А пока пусть хотя бы помечтает об этом, да осмотрится вокруг. Глядишь, и не станет никуда рыпаться. Гисукэ совсем не хотелось упустить Гэнзо. Клад, а не работник. Трудится в поте лица, жалованье получает небольшое, прибавки не просит, и положиться на него можно, не подведёт.

— Что вы!.. Нет… такое мне… не… — Гэнзо потупился и заёрзал, не зная, видно, куда деваться от смущения.

А Гисукэ продолжал как ни в чём не бывало:

— За деньги найти женщину нетрудно. Но какой в этом интерес? Надоест быстро. А вот если увлечёшься — тогда другое дело. Опять же, как бы ты ни увлёкся, голову терять нельзя. Надо уметь себя ограничивать, и главное — чтобы жена не узнала. Иначе в семье всё пойдёт наперекосяк. Да-а… А если всё будет шито-крыто — для мужчины это самый смак.

— А как вы, господин директор? — Гэнзо поднял голову и уставился на Гисукэ. На лице его не было и тени улыбки.

— Я? — Гисукэ хохотнул, сверкнув белыми зубами. — Будь спокоен, устраиваюсь. Комар носу не подточит. Хотя жена, конечно…

В этот момент раздвинулись фусума, и О-Маса, приняв у оставшейся за порогом прислуги длинный, уставленный разными кушаньями поднос, вошла в комнату.

— Извините, что заставила вас так долго ждать.

Она опустилась перед низким столиком на колени и подала огромную пиалу, в которой лежал приготовленный особым образом тай, большой — сантиметров тридцать без головы.

— Вот это да! — восхитился Гисукэ.

— Нам как раз доставили живую рыбу, подходящую для праздничного стола. Я попросила повара приготовить, вот и задержалась немного. — О-Маса не без гордости взглянула на Гисукэ.

— Столько хлопот! Мне даже неловко, ведь мы пришли неожиданно, без предупреждения. И такое пиршество…

— Вы пришли — и рыбка подоспела. Вы, господин директор, везучий. Желаю, чтобы вам обоим всегда везло в жизни.

Нечего и говорить, что сакэ, наполнившее чашечку Гисукэ, было «Дзюсэн».

— Дои-сан, прошу вас!

О-Маса обернулась к Гэнзо, собираясь налить и ему тоже. Он, опустив глаза, подставил чашечку. О-Маса на коленях придвинулась к нему вплотную и наклонила бутылочку.

Наблюдая эту сцену, Гисукэ удивился. Гэнзо в этом заведении был второй раз, а О-Маса держала себя с ним не то чтобы фамильярно, но как-то уж очень раскованно. Это проскользнуло и в её интонации, когда она произнесла «Дои-сан», и в её движениях. Обычно так держатся с давнишними клиентами, с которыми установились почти приятельские отношения. Впрочем, эта официантка славилась своим умением обслуживать.

Гисукэ и Гэнзо просидели за столом около трёх часов. Хозяйка с мужем пришли поздравить Гисукэ. Это была почти карикатурная пара: она — низенькая, широкая, раздувшаяся, как жаба, он — тощий, высохший, подслеповатый старик. Оба выразили свою радость по поводу избрания Гисукэ, а он поблагодарил их за поддержку на выборах. Обслуживала их не только О-Маса. В кабинете появлялись и другие официантки и служанки. О-Маса сновала туда-сюда, на первом этаже у неё тоже были клиенты. Делала она всё ловко, быстро.

Разговор зашёл о выборах.

— В будущем-то году выборы господина мэра, — сказала хозяйка ресторана.

— Да, выборы мэра. — Гисукэ передал хозяйке свою чашечку для сакэ, подождал, пока она её наполнит, и, как бы между прочим, спросил: — А что говорят про господина Хамаду?