Исповедь оборотня (СИ)

отказался.

– Я, старший лейтенант Царёв Дмитрий Васильевич, оперативный сотрудник!

Отвечаю за это крыло!..

– Извините меня, Дмитрий Васильевич, мне это не интересно! И не вижу смысла в

нашем с вами разговоре! Лучше вам оставить меня в покое! – упавшим голосом возразил я.

– Я вас понимаю!

– Нет, вы меня не понимаете! Вы не оказывались в таком положении, если бы

оказались, то не сидели бы сейчас напротив меня!

– И всё же, позвольте мне сказать то, что я думаю! А потом решайте, что будете

делать! Хорошо?

– Слушаю вас! Всё равно, у меня другого выхода нет, как только слушать вас! –

равнодушно высказался я.

– Для начала! Вот вам письмо от вашей жены! Вот ручка, листочек! Можете спокойно

почитать! Если есть желание, сразу же написать ответ! Нет желания, напишете в камере,

завтра примерно в это же время вас выведут снова. И вы передадите мне! А я, передам

вашим сослуживцам!

Я медленно взял письмо, не смотря на конверт, аккуратно положил в карман. Он

удивлённо вытаращил глаза:

– Вы что не будете читать?

– Почитаю потом! Мы же здесь не ради этого!

– И ради этого тоже! Не забывайте, что на воле, вы нужны вашей жене и детям! Они

вас ждут! – он положил локти на стол и упёрся лбом об большие пальцы. Я с равнодушием

подумал о жене, о детях. Они казались так далеко и так недосягаемы, что в этом нет никакого

смысла. Он, просидев какое-то время, снова посмотрел на меня, указывая кистью на стол, –

Передо мной лежит ваша карточка! Эта карточка будет сопровождать вас везде! Мне не

представляет сложности, начертить полоску по диагонали, и тогда вы будете на особом

учёте. Что-либо с собой сделать, здесь, вам не дадут. А вот биографию свою вы испортите

сильно, болезнь какую-нибудь заработаете, это точно! К примеру, язва желудка! И кому вы

такой больной, будете нужны! Чтоб не портить, я ни чего рисовать не буду! Вы поймите

одно: тут многие сотрудники солидарны с вами! Бросьте затею голодовки! Кушайте,

занимайтесь спортом, читайте нужную литературу, вникайте, боритесь! Они специально

добиваются этого! Не доставляйте им такой радости! Накажите этих негодяев! Мы, все,

только спасибо скажем! А пока, напишите, что вам надо! Нужна литература? Принесу!

Помогу чем смогу! Ну, вот, я всё сказал, что хотел! Теперь сами решайте, как быть! – он

смотрел на меня, ожидая решения.

– Хорошо! Я вас понял! – ответил ему.

Вдруг во мне что-то щёлкнуло. Словно кто-то в голове включил свет, осветив всё

происходящее вокруг. Я отчётливо увидел себя. Как будто раскрылись глаза. Во мне закипела

злость. Захотелось мести, справедливости. Захотелось, чтоб они тоже почувствовали то, что

переживаю я.

– Разрешите, я пойду в свою камеру и ещё раз осмыслю ваши слова и своё положение?

– совершенно другим голосом обратился своему собеседнику.

– Да, конечно! – недоумённо смотря на меня, ответил старший лейтенант.

Я, встал и вышел из помещения. Зашагал к своей камере. Возможно, мне кто-то что-то

говорил, даже пытался догнать, но я никого больше не слышал, да и не хотел слышать. С

каждым шагом возрастала уверенность. Контролёр, увидев меня, удивлённо посмотрел, ни

слова не говоря, открыл двери. Зайдя в камеру, первым делом выпил большую кружку воды.

Сел на лавочку, стал обдумывать план своих действий.

Сосед, какое-то время смотрел молча:

– Зря ты голодовку объявлял! Теперь тебя точно переведут в какую-нибудь камеру!

Чего тебе здесь не жилось?

– Может ещё оставят? – не оборачиваясь, ответил ему.

– Нет, исключено! Сюда попасть большая очередь стоит! Подошёл бы ко мне,

поговорили бы по душам! Говорил же я тебе, колись! Я бы помог! Да и ребята тоже бы не

отказались, подсказали что-нибудь! Я же юрист по образованию! Кое-что в этом соображаю!

Тут многим уже помог! А теперь, непонятно куда переведут! Скорей всего, ни кто не сможет

помочь! Зря ты это затеял, зря! Что сделано, то сделано, обратно не вернуть! – качая головой,

цокал языком мой собеседник. Сокамерники закивали в поддержку.

Вечером открылась дверь:

– Светлов, с вещами, через 20 минут на выход!

– Ну вот! Допрыгался! Что я тебе говорил? – снова высказал своё замечание мой сосед

по нижнему ярусу.

Меня вывели, снова повели кругами, переходами. Каждый раз, где это было видно,

смотрел на улицы укрытые снегом. Там кипела, бурлила свободная жизнь своим обычным

чередом. Живущие там, наверное, представления не имели, о том, что здесь мечтают о

свободе. Хотелось птицей вылететь в окно, воспарив над заборами, опустится в белый,

мягкий сугроб. Там, стоя среди снегов, ощутить морозность, колкость белого покрывала,

свою свободу. Почувствовать щекотание маленьких снежинок по лицу и счастливо

улыбнуться. Иногда так мало надо для счастья. Но такая свобода теперь не нужна. С такой

свободой я бы не смог жить. Любой человек, которого окунули в грязь, в первую очередь,

очищается от неё. Я шёл со своими мыслями среди этих невольничьих троп. Остановились

около 124 камеры. С тревогой в душе, с замиранием в сердце, ожидал худшего варианта. Мне

совсем не хотелось попадать туда, именно сейчас. Настроенный на борьбу, скорей всего, мне

бы не дали нормально подготовится к суду второй инстанции. К моей радости, заводить не

стали. Оттуда вышел черноволосый, коренастый, молодой человек, примерно 30 лет, с тремя

баулами и с сумкой. Он, красный, с опущенной головой, взмокшим лбом, пытаться взять всё

это в свои руки. У него ни как не получалось. Недолго думая, я взял один из его баулов. Он и

контролёры удивлённо посмотрели на меня.

– Всего лишь помощь! – ответил я и зашагал вперёд.

– Спасибо брат! – тихо сказал молодой человек и тоже побрёл за мной.

– Пока вместе, помогу!

– Разговоры прекратить! – крикнул недовольный сотрудник.

Пройдя лабиринты, оказались на первом этаже. Мы остановились около дверей с

торца, который выходил во дворик.

– Положить вещи на пол! Лицом к стене! Руки за спину! – скомандовал наш

сопровождающий.

– Куда их? – спросил контролёр, который только что подошёл.

– Это снова к вам!

– Тубики что ли?

– Нет, это «БСники!» Их стало много! Было указание утром сформировать ещё одну

камеру!

Не успел он договорить, привели ещё две группы! Их так же выстроили и стали

поодиночке заводить в камеру №1. Когда дошла очередь до меня, один из сотрудников СИЗО

коснулся моего плеча:

– Вы! Положите вещи! Лицом к стене! – прозвучал зычный голос.

Когда всех завели и закрыли двери:

– Товарищ капитан! Вы меня не помните! – обратился полушёпотом.

Мельком посмотрел на него, покачал отрицательно.

– Я один и тех лейтенантов, которые хотели, мечтали служить в вашем подразделении!

К сожалению, меня тогда не взяли! Я за вас! Тут многие за вас!

– Спасибо! – я крепко пожал ему руку.

– Я ваш контролёр! В случае чего, буду на чеку! Хотя афишировать это не надо, что

мы знакомы! – с этими словами он открыл двери, уже жёстким, металлическим голосом, –

Берём вещи! Заходим!

Я вошёл внутрь. Спустился несколько ступенек вниз. Эта камера по размерам

оказалась в два – три раза больше. Рассчитана на четырнадцать человек. Пол бетонный,

уходил в землю примерно на метр. Окна светились на уровне земли. Шконки полностью

железные, залитые в пол. Тускло светили лампочки. От окон примерно на расстоянии один

метр, на всю длину, от стены к стене, тянулась решётка. Слева, в углу параша. Дальше, такой

же загаженный умывальник, с нечищеным краном из жёлтого металла. За ним, вдоль стенки,

две двухъярусные шконки. Справа от них общаг. Далее, вдоль решётки, снова две шконки.

Рядышком с ними, торцом, ещё три. С правой стороны все места заняты, я поселился с левой