Победный ветер, ясный день

— Мне еще нужно заехать к подруге.

— К какой?

— К подруге… По институту. Ты ее не знаешь…

— Да? — искренне удивился Гжесь. — А мне казалось, что я знаю всех твоих подруг.

Это была чистая правда: еще в полузабытый период окучивания профессорской дочки Гжесь перезнакомился со всеми ее немногочисленными подругами. Это было частью плана: продвигаться к крепости по имени Лена Шалимова, один за другим отвоевывая у нее форпосты. И форпосты складывали оружие, раз за разом попадаясь на удочку гжесевского брутального обаяния.

И дудели оторопевшей Лене, как ей, дуре, повезло с мужем.

— Нет… Вряд ли ты ее видел…

— Ну и отлично… Мы можем поехать вместе, заодно и посмотрю на нее… Если тыне против…

— Против.

— Ну, как знаешь… Тебя хоть ждать сегодня? Или как в прошлый раз…

Лишнее напоминание о ночи с субботы на воскресенье, проведенной в доме Романа, подстегнуло Лену.

— Нет. Как в прошлый раз не будет…

— Надеюсь. Я все-таки твой муж. И прошу об этом не забывать.

— И захочешь — не забудешь, — вполне искренне бросила Лена.

— И, заметь, муж лояльный. Другой бы тебя за такие финты за волосы бы оттаскал, а я…

— А ты?

— А я тебя люблю… — И Гжесь потянулся к Лене мягкими, засиженными дешевым портвейном губами.

— Вот только без этого… Я тебя умоляю…

— Ну, раз ты умоляешь… Просьба женщины… — Гжесь открыл дверцу и вывалился из машины. И, уже нагнувшись к опущенному стеклу, сказал:

— Только будь осторожна за рулем. Водитель ты никакой, любовь моя…

Никакой.

И — не только водитель.

Собственная никчемность предстала перед Леной во всей красе, стоило ей только отъехать от дома пару кварталов и припарковаться у входа на Смоленское кладбище.

Не самое лучшее место, особенно в свете сегодняшнего опознания несчастной Афы, но здесь, во всяком случае, тихо. И никто не потревожит, да и время подходящее: рабочий день у нищих и священнослужителей давно закончился. Включив в салоне маленький свет, Лена несколько минут просидела с закрытыми глазами. Слишком длинным был день, слишком много событий он в себя вместил. Опознание тела маленькой балерины, бесчинства мэтра в забегаловке «Лето», наезд на несчастного дебила Гурия, встреча с Пашкой, яхта, на которой был убит Роман, еще одна яхта и ее хозяин по имени Сергей, дождь, который так и не пошел, вещдоки, выуженные из пьянчуги Печенкина…

И пистолет.

С пистолета, пожалуй, она и начнет.

И нечего бояться. Нечего.

Так, тихонько уговаривая себя, она открыла рюкзак и заглянула в него: как в пропасть, как в готовую разверзнуться перед ней морскую бездну. На самом дне этой пропасти, этой бездны лежал пистолет. Дорого бы она отдала, чтобы его там не оказалось.

Но он был.

И Лена, собрав в кулак всю свою волю, подняла пистолет за дуло и принялась его рассматривать. Ничего нового за это время в пистолете не появилось, разве что теперь явственнее проступили детали, впадины и выпуклости, не замеченные ею прежде.

Крошечная, почти кокетливая, мушка на дуле.

Спусковой крючок, на который так хотелось положить палец.

И небольшой хвост внизу рукоятки. Хвостик. Хвостец.

Скорее повинуясь непреодолимому желанию дернуть за этот хвост, чем преследуя какие-то цели, Лена нажала на него. И — прямо на колени ей упала обойма. Самая настоящая обойма с самыми настоящими патронами. В ней не хватало только одного патрона.

Только одного.

Все остальные были на месте: отливающие красноватой медью, с тонким узорчатым рисунком, в миниатюре повторяющим вязь на рукоятке.

Или это ей только показалось?

В любом случае никакая это не зажигалка. А вполне боеспособное оружие. Конечно, можно пойти до конца, сунуть обойму обратно и все-таки положить палец на курок, но… Испытывать судьбу Лене не хотелось. Как не хотелось думать о судьбе недостающего патрона. Хорошо, если его выпустили в стоящую на каком-нибудь пне пустую банку из-под джин-тоника. Или сбили им бейсболку, заброшенную на верхотуру чахлой дачной сосны. Или отправили его в белый свет, как в копеечку — под вопросительные взгляды ворон.

А если нет? Что тогда?

Лучше будет, если об этом подумает кто-то другой. Не она. Не сейчас.

А сейчас — ей остается только сунуть пистолет обратно в рюкзак. И переключиться на что-нибудь более невинное. Более безопасное. Более приближенное к действительности, чем это почти инфернальное дитя песков.

Более невинное лежало в бардачке, но для этого невинного потребовалось унять бешено колотящееся сердце. Сосредоточившись на пистолете, она почти забыла об узелке с вещами Романа. А ведь они были последними, кто видел его живым, и первыми, кто увидел его мертвым. Конечно же, они сами предпочли бы другую судьбу, совсем другую, но теперь им ничего не остается, как сжимать кольцо вокруг Лены.

Серебряный перстень, серебряный браслет, серебряная цепочка с затейливым медальоном. И в обратном порядке: медальон, цепочка, браслет, перстень.

И бумажник.

В бумажнике не было ничего, кроме визиток и билета на электричку: упырь Печенкин вылизал все углы кожаного портмоне, как хорошая хозяйка вылизывает квартиру перед Новым годом. Единственное, до чего не добрались его вездесущие грабли, были визитки. Впрочем, это легко объяснить: за визитки не выручишь ни шиша, не то что за изделия из драгметалла. Странно, что Печенкин не заложил их в ближайшем к дому ломбарде, а начал с сомнительной продажи одеколона в ближайшей к дому рыгаловке. Лену не особенно интересовали побудительные мотивы пьянчуги, главное — вещи Романа, в конечном итоге, не попали в чужие руки.

В чужие, н-да…

Как будто ее, Ленины, руки были так уж близки к Валевскому.

Как будто они обвивали его, спящего; как будто они варили ему кофе по утрам и ерошили волосы на затылке вечером; как будто они стряхивали пепел забытой им сигареты себе в ладонь… Как будто они… Нет, лучше не думать об этом. Лучше не думать.

Визитки — совсем другое.

Визитки были безликими, несмотря на тиснение и вычурный дизайн, и принадлежали в основном иностранцам: у Лены даже дух захватило от этой почти всеобъемлющей географии, продублированной на английском, — азиатские иероглифы, упитанные подсвечники иврита, полуготический романский… И среди всего этого великолепия вдруг выскочила одна-единственная русская: маленькая яхта под грифом «Солинг» и прилепившаяся к «Солингу» фамилия.

Совсем уж невообразимая: неплох в, е. (директор) Но странным было не то, что визитка была на русском, нет.

Визитка была перечеркнута самым безжалостным образом, отчаянно продирающей ламинированную поверхность чернильной ручкой. Диагональная линия была жесткой — вполне в стиле жестких темных волос Нео и его жесткого, с установкой на жизненный успех подбородка. Нужно было очень не любить человека с фамилией Неплох, чтобы так яростно перечеркнуть его.

И все равно — оставить при себе.

Интересно, для чего?

Никаких более-менее приличных мыслей по этому поводу в Ленину голову не пришло, да и не стоило заморочиваться подобными пустяками. Не пустяк — пистолет, не пустяк — носильные серебряные вещи Романа, окольцевавшие Лену. Знакомство с ними оказалось короче, чем она ожидала, но от этого стало не менее болезненным.

И никуда от этого не деться, она просто перехватила потрепанное в боях за чужую собственность мародерское знамя Печенкина, самым банальным образом выхватив его из слабеющих рук. Бежать бы куда глаза глядят от этого знания, бежать бы куда глаза глядят.

Но Лена не побежала.

Совсем напротив, она аккуратно сложила вещи обратно в носовой платок и водрузила его на прежнее место. Вряд ли она оставит их при себе, нужно только придумать, как передать их тем, кому нужно передать. И вряд ли кольцо и браслет скажут ей больше, чем уже сказали… Да и сказать-то было особенно нечего, ведь ее с Романом история так и осталась непрожитой.

Во всем остальном Ленина невыполнимая миссия оказалась законченной.