Художник

Дело второе, о странном несчастном случае

Мохнатый крокодил был совсем как крокодил, только мохнатый. И еще чем-то напоминал нахального рыжего кота – наверное, выражением морды лица. Это выражение Ермаков искал два дня – такое, чтобы рыжую масть можно было увидеть на черно-белой иллюстрации.

Кажется, удалось. Когда он принес рисунки в редакцию, к Людмиле зашла внучка-первоклассница. Павел на пробу спросил, какого цвета зверь.

– Рыжий, – уверенно ответила девочка.

Тут зашел из коридора главный редактор.

– Валера, какого цвета крокодил? – спросил его Павел.

– Серый, – ответил редактор, к разочарованию Павла. – Но, если бы журнал печатал цветные иллюстрации, его надо было бы сделать рыжим.

Павел мысленно показал самому себе большой палец, а потом достал из портфеля остальные рисунки.

В этот момент зазвонил телефон. Трубку подняла Людмила, через пару секунд она сказала:

– Паша, тебя.

Звонил Фролов. Поговорив с ним, Павел сказал остальным:

– Просит подойти к нему. Нужны какие-то показания под протокол.

– Какие еще показания? – спросил редактор.

– Не знаю, какие-то детали. Скоро месяц, как дело заведено, уже закрывать пора, что еще может быть? Ладно, подойду, авось не посадит опять. Вроде нормальный мужик…

Фролов после обмена приветствиями задал Павлу вопрос, ставший уже привычным:

– Павел Степанович, где вы были позавчера в интервале… возьмем для определенности с половины восьмого до девяти вечера?

– А что, опять кого-то убили? – спросил в ответ Павел.

– Давайте все-таки сначала вы ответите на пару вопросов, а потом я вам все объясню.

– Ну, хорошо. С половины восьмого до девяти, даже где-то до половины одиннадцатого я был в редакции "Каравана". Маленький междусобойчик – пояснил Павел, – очередная годовщина журнала. Двадцать восемь лет – не юбилей, но все-таки повод.

– Но… вы, кажется, говорили, что вашему журналу всего два года?

– Два года, как поменялись хозяева. А изданию двадцать восемь.

– Кто-то может подтвердить, что вы там присутствовали?

– Куча народу. Вся редакция, потом, еще из фирм-учредителей, администрации…

– Очень хорошо, – перебил его Фролов. – Павел Степанович, я сейчас запишу ваши показания в протокол, а вы назовите несколько человек, желательно из разных организаций: журнала, фирм. Я потом с них тоже сниму показания, они подтвердят ваши слова, и на этом версию будем считать закрытой.

– Да что там произошло-то, в конце концов? – спросил Павел.

– Погиб Иван Андреевич Кучумов.

Следователь посмотрел на Павла. Реакция Ермакова была для него совершенно неожиданной. Он ждал проявлений радости, или разочарования, что не удалось наказать виновного по закону, или показного сочувствия. Павел же выглядел так, как будто давно знал о смерти Кучумова.

– Убийство? – спросил он.

– Нет, по всему выходит – несчастный случай, только какой-то странный.

– Расскажите, что там было, – потребовал Павел.

– Кучумов ездил со службы домой на шестом автобусе. Выходил на остановке "Контейнерная" и оттуда шел через железнодорожные пути – там рядом товарная станция, контейнерная площадка…

– Знаю, – кивнул Павел. -…Через железнодорожные пути по пешеходному мосту. На той стороне, за путями, стоят два шлакоблочных дома – в одном из них он и жил. От автобуса на мост надо подниматься по длинной лестнице, а на той стороне она идет вниз зигзагом, в четыре пролета, и на каждом повороте площадка. Позавчера вечером в половине восьмого Кучумов запер кабинет и пошел домой, а в половине девятого его обнаружил машинист маневрового тепловоза в сугробе под мостом, точнее – под одной из этих площадок.

– Труп? – спросил Павел, не глядя на следователя, – он рылся в портфеле, с которым пришел в прокуратуру. Наконец достал оттуда блокнот и начал быстро его листать.

– Возможно, в тот момент он был еще жив. Неважно. Машинист проехал с платформами в сторону контейнерной площадки, видит – в сугробе сидит человек. Через десять минут он едет обратно – тот же человек сидит там же в той же позе. Машинист почуял неладное, связался по рации с охраной площадки. Это было в двадцать часов двадцать восемь минут. Ну, в охране там профессионалы, они знают, что делать, – быстро оцепили место, вызвали милицию и "скорую", а к Кучумову подъехали на тепловозе… В общем, Павел Степанович, по следам и прочему вырисовывается такая вот картина: Кучумов вышел из автобуса, поднялся на мост, а на спуске перелез ограждение второй площадки и с нее спрыгнул в сугроб. До снега метра два с половиной высоты, да глубина сугроба не меньше полутора – так бы ничего опасного, только в снегу оказался стальной штырь. Арматурный прут или что-то вроде того. Вот на него он и наделся. Примерно как при Иване Грозном на кол сажали – только тогда это аккуратнее делалось, чтобы посаженный дольше мучился. А тут – артерию разорвало, умер, возможно, от потери крови. Или от ранения – неважно. Умер оттого, что прыгнул. В общем, несчастный случай, только какой-то странный. Совершенно непонятно, почему он спрыгнул вместо того, чтобы спокойно спуститься по лестнице.

– Вспомнил детство золотое, – предположил Павел. – Или домой торопился, не стал крутить зигзаги.

– Домой ему было не по дороге. Чтобы срезать зигзаги, надо было прыгать или с предыдущей площадки, или со следующей. А где он спрыгнул, оттуда можно потом куда-то выйти только по путям. И насчет детства – может, и вспомнил, только все его сослуживцы в один голос уверяют, что поступок для него крайне нехарактерный.

– А может, гнался за кем-то? Или за ним гнались?

– Тоже исключено. В тот вечер, если помните, шел снег, все свежие следы на нем отлично видно. Так вот, на мосту и поблизости не было никаких других следов, только его. Там днем-то место бойкое – проход к рынку, а вечером ходят в основном те, кто живет в этих двух домах. И охрана очень аккуратно сработала, все быстро оцепили. Не было там никого, Павел Степанович. Это во-первых. А во-вторых, судя по следам, он спокойно шел по мосту, а на площадке даже задержался, потоптался некоторое время. А потом перелез ограждение и спрыгнул… Мы, вообще-то, не исключали, что это тщательно подготовленное убийство, замаскированное под несчастный случай, и вы у нас ходили в подозреваемых под номером один. Но, поскольку у вас алиби, – а мы его проверили по оперативным каналам, так что этот допрос – в принципе, формальность…

– А что, я единственный, кто мог бы желать Кучумову смерти? – спросил Павел с вызовом.

– Нет, наверное. Но, как говорится, иных уж нет, а те далече. Ваш случай самый свежий. Потому, кстати, и поручили расследование мне, что усматривали связь с вами. К тому же ваше дело зашло в тот тупик, о котором я вас предупреждал, – отсутствие доказательств. А какое это имеет значение сейчас, если ясно, что вы ни при чем?

– Никакого, – согласился Павел.

– Павел Степанович, – сказал следователь, как показалось Ермакову, не очень уверенно, – смерть Кучумова несколько меняет ситуацию с вашим заявлением. Может быть, вы его отзовете? В конце концов, Гормило и другие только выполняли приказы Кучумова. Теперь он мертв, а им отвечать.

– Во-первых, если быть формалистами, Кучумов не давал конкретного приказа, просто говорил: "Поработайте". А во-вторых, даже если считать, что он приказывал именно бить – этот приказ незаконный. Выполнять его они не обязаны, а если все-таки выполняют, то должны понести ответственность.