Четыре степени жестокости

— Они могут гулять на огороженных решетками площадках в течение часа, но не больше трех человек сразу. Так что мы не такие уж и жестокие. А хотите, покажу место, где мы рассматриваем их дерьмо?

Я отвела Стоуна в комнату для улик и показала специальные перчатки, которые лежали в специальных стеклянных ведерках для сбора кала заключенных.

— Вы и правда перебираете эту грязь руками? — удивился он.

— Но кто-то же должен этим заниматься, — ответила я. — Если вы хотите, чтобы люди всё поняли, напишите об этом. Я могу в деталях описать, как это делается.

Я думала отвести его в лазарет, показать больных и увечных, живущих как растения, которые никто не поливает, но мне не хотелось уходить далеко от «Пузыря». По возможности я должна была оказаться там, когда Руддик передаст Фентону наркотики, и убедиться, что все в порядке. Поэтому мы по коридору прошли в главный зал.

— Вам ведь интересно узнать, чем я занималась, если бы вас здесь не было?

Это надменное дерьмо кивнуло и позволило мне продолжить.

— Согласно инструкции, при совершении обхода я должна проверять все камеры в блоке. За ночь я делаю обход пять раз и пересчитываю всех по головам. Правда, замечательно? В обшей сложности я прохожу расстояние длиной в милю.

— Наверное, это непросто, — буркнул он.

— Я бы так не сказала. Если только не произойдет непредвиденное.

— А что может случиться?

Настал мой черед пожимать плечами.

— Какой-нибудь зэк повесится. У кого-то возникнет передоз или другие проблемы со здоровьем. Тебе могут плеснуть в лицо какой-нибудь дрянью. Это особенно противно. Глаза щиплет невыносимо. Иногда зэки устраивают потасовки. Поножовщина. Изнасилование Наркотики. Ты можешь потратить полсмены на то, чтобы успокоить тех, кто накурился или нанюхался чего-нибудь. Происшествие в одном блоке может «завести» другой. Трудно даже представить, как быстро здесь распространяются новости. Ребята хорошо усвоили язык жестов и обмениваются записками с помощью бумажных самолетиков, Но если перехватишь такой самолетик, то не сможешь понять, что там написано. И уж подавно тебе не удастся расшифровать значение жестов. Но ты понимаешь: в скором времени что-то должно произойти. Иногда ночи выдаются спокойными, и ты благодаришь за это небо. Но если заступаешь на смену в полной уверенности, что ничего не произойдет, то этой же ночью в тебя обязательно стрельнут из рогатки дротиком, зараженным СПИДом, иди пропустишь самоубийцу, который спал как младенец, когда ты проходила мимо его камеры.

— Похоже, вам, надзирателям, не всегда удается держать ситуацию в своих руках.

— Система зашиты разработана таким образом, что у нас очень мало возможности воздействовать на изначально нестабильную обстановку. Все дело в численном соотношении. У нас недостаточно надзирателей, которые могли бы осуществлять полный контроль за всем, что происходит в тюрьме. Напишите об этом и укажите в качестве достоверного источника мою фамилию. Правительство выделяет слишком мало средств, чтобы мы могли выполнять работу надлежащим образом, а в результате люди оказываются в опасности. Не только надзиратели, но и зэки. — Я уже предвкушала, как прочитаю обо всем в газете.

— Полный контроль… — пробубнил журналист. — Это смахивает на паранойю.

— Зэки постоянно пытаются лишить нас возможности контролировать ситуацию. Стараются ранить нас, обмануть, запугать, подчинить себе, подкупить офицеров охраны и других заключенных. Что это по-вашему: паранойя или единственный правильный ответ в сложившихся обстоятельствах?

— Именно это я и пытаюсь выяснить.

Свет в пустынном главном зале был приглушен.

— Думаете, мы сможем войти туда? — спросил Стоун.

Я молча направилась к «Пузырю». Я не видела, что происходит внутри, но все же встала перед дверью и позвонила, чтобы меня пропустили. Мне было интересно, приехал ли Дроун или Катлер там один?

Зарешеченная дверь не открылась, словно сидящие внутри раздумывали, зачем я вообще пришла сюда.

— И что дальше? — спросил Стоун. Он либо не обратил внимания на неожиданную заминку, либо был слишком взволнован и не замечал подобные мелочи.

Затем дверь щелкнула.

— Мы посидим здесь немного, — ответила я. — Думаете, так просто работать без перерыва?

Я захлопнула за собой тяжелую дверь, вместе со Стоуном поднялась по лестнице из пяти ступеней, и мы оказались на платформе «Пузыря».

Катлер, большой, толстый и веселый, отвернулся от монитора. Дроун с мрачным видом проверял кнопки около мониторов, делая вид, будто очень занят. Вероятно, расстроился из-за того, что снежная буря помешала ему выполнить столь почетную миссию.

— Как вы тут поживаете? — спросила я.

— Хочешь показать нашему приятелю писателю, кто на самом деле управляет тюрьмой? — спросил Катлер.

Стоун, словно по сигналу, начал задавать вопросы, и ребята с удовольствием отвечали ему.

— Здесь находится наш главный командный пункт, — объяснил Катлер. Он любил, когда ему уделяют внимание. — Здесь мы можем получать данные со всех камер видеонаблюдения, установленных у дверей и о коридорах. Точно такая же система имеется в административном корпусе и у главных ворот.

Я подошла к панели управления, чтобы взглянуть на мониторы, делая вид, что мне самой любопытно. На третьем ярусе в блоке «Б» было пусто и темно.

— А почему это место считается главным командным пунктом, если у вас есть еще два точно таких же?

— Такова традиция, — засмеялся Катлер. — Верно, Дроун?

Дроун ничего не ответил и положил руки на панель управления. Он пребывал в мрачном и замкнутом настроении, которое иногда охватывает надзирателя, после чего он часто совершает необдуманные поступки, например, может побить жену. Я смотрела на мониторы. Катлер продолжал вещать.

— Обычно, если происходит что-то из ряда вон выходящее, мы реагируем первыми. И хотя находимся на защищенной территории, у нас тут до хрена оружия.

— И где же оно? — спросил Стоун. — Я ничего такого не вижу.

— Там, внизу. — Катлер указал на люк. Над лестницей висел перевернутый значок радиации. — У нас под ногами настоящий арсенал. И зэки знают, что мы в любой момент можем им воспользоваться. Они чувствуют нашу силу. Понимаете?

— Я в этом не уверен, — возразил Стоун.

— Тогда давайте я вам кое-что покажу.

Я с тревогой оглянулась, не зная, что замышляет Катлер.

Он поднял с пола стоящую у его ног бутылку из-под бытового чистящего средства с насадкой, а затем переключил микрофон на блок «Б». Нагнувшись к микрофону, он громко и с выражением проговорил:

— Спокойной ночи, мальчики. Сладких вам снов.

Затем поднял бутылку и хорошенько потряс ею перед микрофоном так, чтобы ее содержимое громко захлюпало.

Я заметила тень на втором ярусе блока «Б» — темную фигуру надзирателя, который поднимался по лестнице. Услышав резкий звук, он дернулся. Вероятно, голос Катлера гремел как голос с небес, а бульканье — как шум штормовых волн, разбивающихся о скаты. Я подумала, что это наверняка был Руддик. Он шел к камере Фентона.

Катлер рассмеялся и выключил микрофон.

— В этой бутылке ХР, — объяснил он. — ХР означает химический реагент. Мы сами смешиваем его. Пропорции зависят от настроения, а также от индивидуальных предпочтений надзирателя. Зэки шарахаются от этого звука, как кошки. Стоит один раз прыснуть в них этим, и они уже точно не захотят повторения. Эта штука работает лучше старого дедовского способа, когда нам приходилось разряжать перед микрофоном ружье. К тому же это намного изощреннее, не так ли? И не нужно возиться и заполнять бумажки.

Он посмотрел на Дроуна, а затем на меня в поисках поддержки. Но у нас обоих не было настроения отвечать ему.

— Круто, — вместо нас отозвался Стоун. — А вы можете показать, как управляетесь с вашими дубинками? Вы и правда называете их палками-е…лками?

Катлер рассмеялся:

— Но мы никогда не говорим так в присутствии женщин.