Мистерия в парижском омнибусе

Дама села в фиакр, который ждал её у двери дома. Пия присоединилась к ней, после чего женщина сказала адрес кучеру, и опустила шторы на окне, когда лошадь рысью пошла в направлении набережной.

Предосторожность была вполне разумна, так как в это время другой фиакр приближался навстречу им, большой фиакр, предназначенный также для перевозки больших сундуков, в салоне которого сидели два господина.

Оба фиакра встретились на мостовой, и если мадам Бланшелен посмотрела на пассажиров другого фиакра, немного отодвинув штору в салоне, то они её не увидели… ни её, ни девушку, которую она в это время похищала.

Минутой спустя, эти два пассажира спрыгнули на тротуар перед доходным домом итальянского разбойника, к большому изумлению Лоренцо, не привыкшего к такой деловой активности.

—

Добрый день, старый бандит, — закричал ему первый спустившийся из фиакра мужчина, куривший глиняную трубку, которую он держал в одной руке, и с цветочным горшком в другой. Ты меня не признаешь, birbante

⁶

? Признай, по крайней мере, illustrissimo

⁷

синьора Амьена, благотворителя одной из твоих пансионерок!

—

Смотри-ка! Да это — вы месье Амьен! — произнёс Лоренцо на довольно хорошем французском языке.

Этот бандит на пенсии говорил немного на всех языках, получив возможность их изучить довольно курьёзным способом, увозя в горы путешественников по Италии со всего мира, где они проводили с ним много времени до тех пор, пока их родственники не заплатят за них выкуп, ибо в противном случае он без всякого сожаления отрезал им вначале уши, а потом, если это не помогало, и голову. И все это знали.

—

Да, старый брат дьявола, это именно я, — весело сказал художник. — Доставьте мне удовольствие и помогите кучеру спустить с крыши кареты мольберт.

Лоренцо повиновался, не говоря ни слова, в то время как Амьен оплачивал кучеру поездку.

—

Ты не ожидал нас здесь увидеть, месье достопочтенный разбойник, — произнёс Верро, как всегда пребывавший в весёлом расположении духа уже с утра. — Никогда ещё твой домишко не удостаивался визита двух талантливых художников, и такая честь будет ему оказываться каждый день в течение трёх недель. Я тебе советую поставить свечку в церкви в ради этого события. И тем временем, если у тебя есть бутылочка старого доброго Капри, ты можешь мне её принести. Я хочу чокнуться с тобой и твоими пансионерками. Почему они не выглядывают в окна, твои птички? Улетели…? Как…? Все? Всё ваше войско на пути к позированию…. В мастерские?

—

Осталась только мамаша Карлотта… у её малыша поднялась температура, — пробормотал Лоренцо, прислоняя к стене дома мольберт и холст, завёрнутый в ткань.

Фиакр, тем временем, освободившись от пассажиров и их багажа, уже катился по направлению к набережной.

—

Итак, как идут дела? — продолжал болтливый маляр. — Признайся, что эта профессия лучше, чем та, другая, которой ты занимался на тракте между Римом и Неаполем. Но не беспокой эту Карлотту. Она слишком уродлива, мне это известно. Когда я буду создавать шедевр, картину, на которой будет изображена колдунья, я обязательно воспользуюсь её услугами. Лучше уж мы с вами разопьём бутылочку вина на двоих. Синьор Амьен её оплатит, но не воспользуется содержимым. Нет ли у тебя только какого-нибудь мальчика, чтобы отнести всё это добро наверх? На какой этаж? Шестой, по крайней мере, не считая антресоль и подвал.

—

Значит вы приехали сюда работать? — Спросил его добрый с виду хозяин дома.

—

Да, отец Лоренцо, — ответил Амьен. — Мне нужно закончить одну картину.

—

Ты её видишь перед собой, эту картину, — прервал его Верро. — Берись за нее с респектом. Это — не просто картина, это-шедевр, и он будет закончен в твоём доме. Потомки будут упоминать этот факт в летописях.

—

Когда модель не хочет прийти к художнику, необходимо, чтобы художник пришел к модели, — продолжил Амьен.

—

Ах! Это вы о Пие! — выдохнул Лоренцо. — Это сущая правда. Она печалится, потому что её сестра умерла.

—

Ты знал её сестру?

—

Я видел её однажды вечером. Но она мне не ответила, когда я с ней заговорил. Я мог бы легко найти ей работу, если бы она согласилась попозировать какому-нибудь художнику. Но нет. Она была дикой, как горная птичка.

—

И когда она уходила, она села в омнибус на бульваре Сен-Жермен, не правда ли, папаша? — Спросил Верро.

—

Это вполне возможно, но мне неизвестно, и я не знаю, где она жила. Думаю, что она запретила Пие мне об этом говорить.

—

А вот и нет. Тут ты ошибаешься. Пия сама этого не знала.

—

Как, кстати, дела у Пии? — спросил Амьен, которого эта болтовня совершенно не интересовала.

—

Она не больна, синьор, но очень печальна. Плачет с утра до вечера, и ничего не ест.

—

Аппетит к ней возвратится, я на это надеюсь, и весёлое настроение также. Я беру на себя заботу излечения её от меланхолии. Шестичасовые сеансы каждый день, мой дорогой, заставят Пию забыть всё плохое, что приключилось с ней в последние дни.

—

Как! Сеансы прямо в её комнатке?

—

Да, отец Лоренцо. Она крохотная, и мне это прекрасно известно, но в ней, все-таки, достаточно места, чтобы поставить мой мольберт, а свет там должен там быть ещё лучше, чем в моей мастерской. Только, мой дорогой старик Лоренцо, я не хочу, чтобы об этом болтали в твоём доме. Ни одного слова твоим арендаторам. Они меня не увидят, так как весь день работают в городе, и я буду каждый день приезжать уже после того, как они отправятся на работу, а уезжать перед их возвращением.

—

Capito, signor… понял, месье Амьен.

—

Очень хорошо. Тогда, возьми мольберт на свою спину, а Верро понесёт холст, я же возьму на себя заботу о горшке с цветами. Пия будет приятно удивлена, увидев нас нагруженных, как грузчики на рынке…

—

Да… когда она возвратится.

—

Что! Она ушла?

—

Пять минут тому назад. И меня удивляет, что вы её не увидели. Фиакр, на котором уехала Пия, проехал навстречу вашему.

—

Как! Она уехала на фиакре… сейчас! — Воскликнул Верро. — Как теперь я понимаю, Пия больше не любит омнибусы.

—

Это — странно, — выдавил из себя Амьен, — она мне обещала…

—

Пия уехала вместе с дамой.

—

Как…! Она была не одна!

—

Нет. Дама, которая её увезла, приехала за ней на фиакре. Она оставалась наверху почти три четверти часа и спустилась вниз вместе с Пией, и все это время фиакр ждал её у входа, и они поднялись внутрь кареты непосредственно перед тем, как ваш экипаж показался на углу улицы.

—

Тогда, мы с ними пересеклись …

—

И я понимаю, почему мы их не увидели. Я вспомнил… Шторы их фиакра были опущены, — воскликнул Верро.

—

Это правда, я теперь тоже припоминаю этот странный фиакр, — прошептал Амьен задумчиво.

—

Как выглядела эта дама? — спросил Верро, обращаясь к хозяину дома. — Для начала скажи… была ли это дама? Или она выглядела, как художница, у которой ветер в голове, и которая искала модель для своей картины?

—

На ней было шёлковое платье и бархатное манто. И она сюда приходит не в первый раз.

—

Значит, она уже была знакома с Пией?

—

Нет, я так не думаю. В тот вечер, когда её сестра была наверху у нее, эта женщина тоже приходила сюда, и она у меня спросила, к кому пришла персона, которая только что вошла в дом. Я ей ответил, что не слежу за постояльцами, и она ушла, грубо ворча. Но сегодня утром она уже хорошо знала, чего хотела, так как сразу же назвала мне имя Пии Романо, и сказала, что та ждёт её наверху.

—

Эта дама, вполне очевидно, лгала. Пия не ожидала никого, кроме меня, — воскликнул Амьен.

—

Это тот вопрос, на который ты сейчас не знаешь ответа, — возразил Верро. — Малышка не рассказывала тебе о своих делах, и доказательством тому служит факт, что она тебе никогда не упоминала о Бьянке. И вероятно, что она не хотела, чтобы ты знал, куда она отправилась, так как она предусмотрительно опустила шторы своего фиакра.