Парадиз–сити

— Нет, — ответил Бартони, — только нераскрытые. Они никогда не забываются.

— И много у тебя было таких?

— Одно нераскрытое дело — это уже много.

— Что же делать, когда это происходит? — поинтересовался Ло Манто.

— Научиться жить с этим, потому что оно останется на твоей душе, как шрам остается на теле, — навсегда. Это не та работа, в которой случайную ошибку или досадный промах можно исправить. Когда ты надеваешь полицейскую бляху, то берешь на себя все то хорошее и плохое, что с этим связано.

Ло Манто расслабленно откинулся на спинку стула и стал смотреть мимо своего собеседника — на мужчину средних лет, с нежностью прижимающего к груди спящего ребенка. Бартони перехватил его взгляд и некоторое время сидел молча, закурив новую сигарету и допивая пиво «Перони».

— Мой отец тоже погиб, когда я был маленьким, — сказал он наконец. — Его убили не так, как твоего, но, тем не менее, на протяжении многих лет после этого я испытывал ярость и обиду. Мне казалось, что я мог и должен был сделать что–то, чтобы спасти его. На самом деле оснований так думать нет, но тут уж ничего не поделаешь.

— Я не мог спасти отца, — проговорил Ло Манто. — Если бы в ту ночь я был с ним, меня бы тоже убили.

— Но, несмотря на это, тобой до сих пор движет желание отомстить. Ты хочешь, чтобы каморра заплатила за твою утрату.

— А ты разве нет? — словно защищаясь, спросил Ло Манто и перевел взгляд на Бартони.

Его наставник был элегантным мужчиной — стильно одевающимся и спокойным. Он носил дорогие костюмы, которые имел возможность покупать не благодаря взяткам, а из–за того, что его шурин, владелец магазина одежды, предоставлял ему скидки. Аккуратно подстриженные и зачесанные назад волосы с седой прядью, загорелое, тонко очерченное лицо, хрупкое телосложение — все это придавало ему аристократический вид. Ветераны управления прозвали Бартони Бароном, и он против этого не возражал.

— Злость и жажда отмщения помогут тебе стать классным копом, Джанкарло, — сказал Бартони. — Но эти чувства неизбежно оставят в твоей душе горький осадок.

— Или убьют, — добавил Ло Манто.

* * *

Ло Манто повернулся спиной к заливу и пошел по узкой улочке домой — в свою двухкомнатную квартиру на втором этаже дома у площади Данте. Он чувствовал себя измотанным до предела. С тех пор как Ло Манто поступил в полицию, у него был всего один отпуск, да и тот длился только неделю. Короткие передышки он получал, лишь оказавшись на больничной койке, куда периодически попадал после очередной полицейской операции. По настоянию Бартони Ло Манто написал заявление с просьбой предоставить ему месячный отпуск и даже зарезервировал номер в отеле на одном из курортов острова Капри. Ему действительно нужно было отдохнуть, и он твердо решил сделать это после того, как разберется с крупной поставкой наркотиков в Эрколано. Он устал от одиночества, от того, что вокруг него нет практически никого, кому можно доверять и с кем поговорить по душам, он устал гадать, удастся ли ему добраться до подонков, которых он так страстно мечтал достать.

Он откусывал от каморры кусок за куском в течение всех семнадцати лет своей службы в полиции, но, вопреки этому, несмотря на аресты и задержания многочисленных партий наркотиков, сила гангстеров неизменно росла, а их власть крепла. Пит Росси, который заменил дона Николо на посту повелителя каморры в Восточном Бронксе, жил в роскошном, построенном из песчаника доме на Манхэттене, был женат на женщине потрясающей красоты и имел трех сыновей, которые со временем получат блестящее образование и станут работать в «семейном бизнесе». А Ло Манто сегодня мог похвастаться лишь покрывавшими его тело шрамами.

Джанкарло с возрастом стал все больше походить на своего отца. У обоих были густые темные волосы (вот только у сына они были длинными и закрывали уши и шею) и угольно–черные глаза. Сын со своими шестью футами роста был чуть выше отца, зато имел такую же походку и манеры. А вот улыбка у Ло Манто–младшего была уникальной. Она была выразительной и открытой, как восход солнца, и немедленно завоевывала сердце того, кому была адресована. Прибегая к ней как к испытанному оружию, он сумел вскружить голову многим женщинам, правда, лишь в тех случаях, когда ему было необходимо получить от них важную информацию. Однако Ло Манто редко использовал ее, общаясь с добропорядочными молодыми дамами, с которыми настойчиво знакомила его мать.

Ло Манто пересек дорогу на красный свет, не обращая внимания на злые крики водителя красного «Фиата», и вышел на площадь Данте. Вытащив из кармана новую пачку жевательной резинки, он открыл ее и сунул в рот сразу три подушечки. В большинстве культур давление, оказываемое на молодых мужчин с целью заставить их жениться, было обычным явлением. В Неаполе с его древними традициями оно было почти невыносимым. Однако, как бы ни давили на Ло Манто родственники и коллеги, сам он никогда не рассматривал такую возможность. Он не собирался оставлять после себя заплаканную вдову, а, учитывая характер своей работы и людей, с которыми ему приходилось иметь дело, это был единственный возможный исход его женитьбы.

Джанкарло Ло Манто не хотел, чтобы кто–нибудь растрачивал свою любовь и слезы, рыдая на его могиле.

Глава 4

НЬЮ-ЙОРК. ЛЕТО 2003 г.

Пит Росси сидел за массивным письменным столом из красного дерева, спиной к Гудзону, в неподвижных водах которого, словно в зеркале, отражалась панорама Нью—Йорка. Его пальцы с ухоженными ногтями покоились на ручках кресла, обтянутого итальянской кожей. Он был настоящим красавцем с загорелым гладким лицом и темными, как зимнее небо, глазами. Густые каштановые волосы зачесаны назад, но две непослушные пряди упали на лоб. На Росси был темносиний костюм от Армани, сорочка в тонкую голубую полоску от Дж. Трипплера и кроваво–красный галстук, а также выполненные в одном стиле золотые запонки и булавка на галстуке. Одним словом, Росси можно было хоть сейчас помещать на обложку снобистского журнала «GQ»^[2].

Росси окончил экономический факультет университета в Бостоне и получил степень бакалавра в университете Нью—Йорка, оказавшись лучшим выпускником в обоих вузах. Он являлся президентом экспортно–импортной компании с многомиллионным оборотом, совладельцем трех ресторанов на Манхэттене и одного ресторана выездного обслуживания в Бронксе. Росси сторонился биржи, предпочитая вкладывать свободные деньги в муниципальные облигации, казначейские векселя и акции европейских компаний — операторов мобильной связи. Он был женат и жил в сумасшедшем темпе, его лицо появлялось на страницах скандальных газет Нью—Йорка не реже, чем в солидных финансовых изданиях. Для тех, кто следил за новостями делового мира, Пит Росси являлся молодым бизнесменом, быстро идущим в гору. Что касается преступного мира, то он уже давно находился в его центре.

Самый молодой и наиболее влиятельный из крестных отцов каморры, он активно внедрял в практику новые подходы к контролю над разветвленной преступной империей. Некоторое время назад главари каморры решили оставить место в газетных заголовках и списках арестованных для своих островных коллег — сицилийских мафиози. Они сочли, что вести бизнес прежними методами и щеголять своей принадлежностью к бандитскому братству стало с некоторых пор невыгодно и опасно. Каморра начала продвигать своих членов вверх по социальной лестнице. Она набирала молодежь из семей либо неимущих, либо задолжавших ей, либо просто тех, которые хотели, чтобы их дети вырвались из нищеты, отправились в райскую страну за океаном, получили там прекрасное образование и затем наслаждались жизнью. Старшие каморристы приглядывались к каждому новобранцу и давали ему образование, отвечающее его навыкам и способностям, причем в любой области знаний — от медицины до финансов. За последние четыре десятилетия каморра проникла во все сферы общественной жизни — как в Неаполе, так и в Нью—Йорке, выглядя вполне благообразно и добропорядочно для постороннего взгляда и одновременно верша грязные дела в темноте и молчании. Среди тысяч рекрутов каморры самым лучшим — как, впрочем, и везде — оказался Пит Росси, сын уважаемого дона.