Куколка для монстра

– Да. Прости.

– Прощаю. Но только на первый раз. И советую тебе не играть с огнем.

– А может быть, я прирожденная глотательница огня, а также глотательница шпаг и женщина-змея?

– Насчет последнего нисколько не сомневаюсь, – серьезно сказал капитан. – Если ничего не изменится – буду в одиннадцать.

…Закрыв за ним дверь, я взяла со стола пачки денег и отправилась с ними в кровать. Но спать не хотелось. Закинув руки за голову и краем глаза разглядывая деньги, я принялась составлять план действий. Купюры по десять тысяч, на глаз их по сорок-пятьдесят в каждой пачке, итого миллионов восемь-десять. Жалкая сумма, если учесть мою прошлую жизнь и соболью шубу, которая преданно висит в прихожей. Соболья шуба – все, что у меня осталось от Анны до катастрофы, от Эрика до убийства. Но я должна в нее уложиться, будем рассматривать ее как трамплин в лучезарное, полное опасностей будущее – от осознания этого я даже зажмурилась. Ты очень кстати вспомнила об Эрике, девочка, он, пусть даже мертвый, послужит твоим проводником по тебе же самой. Нужно только попытаться восстановить все то, что он рассказывал тебе о тебе, воспринять это как руководство к действию – и тогда все станет на свои места.

Весь наш единственный ночной разговор с Эриком прочно застрял у меня в голове: я помнила почти каждую его реплику, почти каждую свою характеристику, почти каждое замечание, которое касалось меня. Видимо, отдохнувшая за время комы и свободная от ненужных, накопленных за предыдущую жизнь знаний память мертвой хваткой держала все новое, что случилось со мной за последнее время.

Общие характеристики убийственны: вавилонская блудница, хитрая бестия, удачливая сука, всегда выходящая сухой из воды. Алчная тварь, бывшая валютная проститутка и профессиональная минетчица (стоп-стоп, это, кажется, король казино Илья Авраменко. Не нужно путать грешное с праведным, но тоже пригодится!); есть, конечно, нечто утешительное: «Ты знаешь что-то в мужской сути, чего не знает никто. Ты как экзотическая болезнь, да еще в хронической форме…»

На это стоит опереться, прежде чем пуститься в плавание. Пока я не чувствовала себя готовой к таким определениям, но пройдет время, и все станет на свои места, все вернется на круги своя. Если абстрагироваться от философской подоплеки, у меня широкое поле для практического применения этих тезисов. Я уже знала повадки себя прежней, я видела себя прежнюю на фотографиях и в записи, нужно только чуть-чуть подправить макияж, перекрасить волосы в светлый победительный цвет и сделать прическу чуть-чуть небрежной. – Тон помады, след от которой я увидела на шубе еще в машине Эрика, вполне меня устраивал. Над всем остальным придется поработать. Я задалась целью поразить Лапицкого. И не только его. Но сначала Лапицкий. Если уж мы вступили в игру, первую партию которой он выиграл, то вторая должна быть за мной.

…Через полчаса я уже была на улице в предвкушении долгого дня и долгого вечера наедине с самой собой. Легкий мороз приятно холодил щеки, которые так давно не видели никакой косметики, – этот недостаток мы легко устраним. Я пробежалась по самым дорогим магазинам: они гроздьями висели на каждом углу. С трудом удалось найти помаду нужного тона, все остальное далось легче. В каком-то навороченном бутике я купила себе платье от Версаче (никакого Ива Сен-Лорана, я помнила установку Лапицкого) – неброский невесомый кусок ткани, съевший почти половину денег. Туфли сто» или дешевле, а одной пары мне хватит на первое время. Никаких побрякушек, как оказалось, мне нравится стиль престарелой Марго, любовницы Фигаро, любовницы Кожинова, всеобщей киношной любовницы: строгость и лукавая простота. И потом, если у женщины нет драгоценностей, то у мужчины, который рано или поздно окажется рядом с ней, всегда будет возможность их купить.

Здравые мысли, Анна. Неплохо начинается новая жизнь.

К концу дня у меня еще оставались деньги на хорошую парикмахерскую, и я воспользовалась этим. Отросшие за несколько месяцев волосы позволяли делать с ними все, что угодно. Я выбрала свой прошлый стиль и почти радикально перекрасилась. Конечно, остается проблема корней, которые начнут беспощадно вылезать уже через несколько дней, но и с этим можно справиться. Нужно следить за собой. Теперь тебе всегда нужно будет следить за собой.

Я вернулась домой, когда на Москву уже упали сумерки, и, даже не раздеваясь, прошла в ванную, к большому зеркалу: новая прическа изменила внешность, не кардинально, но изменила. Теперь я выглядела посвежевшей и похорошевшей. Немного косметики – и ты будешь в норме. Готова к труду и обороне.

Я разложила косметику на полочку перед зеркалом и начала священнодействовать. Никогда еще за все последнее время я не получала такого удовольствия от прикосновения к своему податливому лицу. Все-таки, по здравом рассуждении, в любой пластической операции есть своя прелесть: собственную физиономию уже невозможно ничем удивить. Провозившись добрый час, я пришла к удивительному заключению: оказывается, во мне живет множество людей. Все они выглядывали из прорезей моего лица, как из бойниц, я так и видела их напряженные силуэты. Подчиняясь неведомой мне силе, я чуть подняла глаза к вискам (как у Эрика), чуть подретушировала скулы (как у Фигаро), чуть усилила линию губ (как у Марго).

Сделав последний штрих, я бесстрашно взглянула на себя в зеркало.

Вполне-вполне. Чуть побольше обворожительной стервозности в глазах, и ты будешь неотразима. Конечно, я понимала, что само по себе лицо ничего не значит, его еще нужно наполнить содержанием, как пустой сосуд вином, вложить кубики один в другой, и пирамида сложится.

Пирамида и жуки-скарабеи. Нет, имя Ева мне ни о чем не говорит. Что же делала эта женщина на шоссе (я почему-то не сомневалась, что в машине была именно она, женщины с таким нестандартным именем и должны погибать так нестандартно). Что я сама делала на шоссе, в машине сомнительного оперативника? Нет, ничего не хочу знать. Пусть будет только «здесь и сейчас».

И больше ничего.

…К одиннадцати я была во всеоружии: из небольшого опыта общения с ним я уже знала, что он удивительно пунктуален, если не занят растворением в серной кислоте очередного врага нации. Но я надеялась, что заинтриговала его. Я даже загадала: если все сложится как должно и он придет, меня ждут великие дела.

Все сложилось. Ровно в одиннадцать раздался звонок в дверь.

Натянув на себя улыбку, которая так поразила прошлой ночью подсадную утку Герберта Рафаиловича, я открыла. Лапицкий стоял на пороге и независимо потирал подбородок. Даже шампанского не купил своей новой очаровательной сотруднице, уныло подумала я.

– Ну что? – спросил он.

– Оцени.

– Ничего телка, – я лишь на секунду заметила огоньки искреннего интереса в его глазах, но он тотчас же погасил их. – Чеки собрала?

– Какая проза! Нет, ты не умеешь ухаживать за женщинами.

– Я вашего брата столько перевидал в самом непотребном виде, включая изнасилования, расчлененку и бытовые убийства предметами кухонной утвари, что с души воротит. Я, собственно, за чеками зашел. Все бабки потратила?

– А как ты думаешь? Одно платье уйму стоит.

– Это, что ли? Да я бы за него гроша ломаного не дал.

– Ну, ты не эстет и не истина в последней инстанции. Понимающие люди оценят.

– Когда еще это будет… Надеюсь, крупных финансовых вливаний больше не понадобится?

– Мне нужны хорошие духи. Только очень, хорошие и очень дорогие.

– Да? – Он почесал переносицу. – Может, обойдемся малой кровью? Я тебе свой одеколон принесу.

– «Красную Москву», что ли? Или «Русский лес»?

– Зачем «Русский лес»? У меня хороший, французский, и запах ничего себе.

Я с тоской вспомнила стену в квартире Эрика, уставленную одеколонами.

– Ты с ума сошел!

– А что? Будешь в модном нынче стиле «унисекс». Легкий привкус бисексуальности придаст тебе дополнительный шарм.

– Ты даже такие слова знаешь? – искренне удивилась я.