Знахарь. Путевка в «Кресты»

— Ты что, не будешь? — удивился Блондин.

— Нет, — покачал я головой. — Уже согрелся без этого. — И, переведя взгляд на сплавщика, спросил: — А скажи мне, братуха, на сколько мы уже поднялись?

— По течению-та? — без труда понял мой корявый вопрос мужичок, бросил мимолетный взгляд на ближайший берег, однообразно поросший густым сосняком, и, не колеблясь ни единой секунды, дал точный ответ:

— На пять с половиной километров. Это ежли от зоны. — То и имею в виду. Сойти бы нам скоро.

— Дык и сходите. Кто же вас тутока держит. Вот тока искупаться снова придется. Доплывете? На какую вам сторону?

Я молча кивнул на сосновый бор. — Ну дык километра через два мы совсем рядом к нему подойдем. По фарватеру, значит. Тамока и соскочите. Метров тридцать уж доплывете.

Я удовлетворенно кивнул. Еще раз пробормотал:

— Спасибо. Зачтется все это тебе. Как хоть тебя отыскать, если чего?

— Ижменский я. Савва Баранов. Кого не спроси, все тамока знают.

— Найду я тебя, — пообещал я и, растянувшись на бревнах, расслабился, покорно отдал себя в ласковые лучи июньского солнышка, заботливо выпаривавшего из моей мокрой робы влагу.

Как хорошо! Черт, ну как же все-таки хорошо на свободе! Одуряюще пахнущей хвоей и сосновой смолой, речной водой и солярочным выхлопом трудяги-буксирчика. Встречающей меня редкими облаками на бездонном лазурном небе и зарослями тростника вдоль берега Ижмы, мерным рокотом дизельного мотора и терпким вкусом деревенского самогона.

Bay, как мне все это по кайфу!..

Эх, если б я знал, что ломщики кайфа уже набились в три больших лодки с мощными моторами «Ямаха», прихватили с собой парочку злющих ротвейлеров и дюжину автоматов Калашникова и теперь стремительно настигают наш тихоходный караван из плотов… Эх, если б я знал, то не лежал бы так спокойно на бревнышках, не ждал бы безропотно очередных неприятностей.

Мы соскочили бы на берег чуть раньше невозможно, на какое-то время нам удалось бы сбить со следа погоню. И даже добраться до охотничьей избушки, где нас дожидался проводник-таежник с разнообразнейшим снаряжением и богатейшим опытом выживания в местных волчьих условиях. Мы углубились бы вместе с ним в глухую тайгу, и там можно было бы еще загадать, что будет дальше. Возможно, все прошло бы нормально…

Как много «бы»! Какие жалкие бессмысленные стенания: «И почему же я загодя не подложил там, где упал, побольше соломки?! И почему же я, проклятый дурак, позволил себе на какие-то несчастные полчаса преступно утратить бдительность?! Расслабиться?! И дать трем лодкам с цириками и охраной подойти к нашим плотам почти на километр, пока звук их мощных моторов не выделило из однообразного треска буксирного дизеля чуткое ухо Саввы Баранова?!

И почему?!!»

Возможно, заметь я погоню чуть раньше, все было бы совсем по-другому.

Глава 12. Охота на лис

— М-мусора, падлы! — прошипел Блондин, бросив лишь один-единственный взгляд на три стремительно настигающие нас лодки. — Ходу, Коста! В тайгу! — И не произнеся больше ни единого слова, даже не тратя ни секунды на то, чтобы сдернуть с ног тяжеленные кирзачи — и почему, идиоты, раньше об этом не позаботились? — он сиганул с плота и размашистыми саженками поплыл к берегу.

— До встречи, Савва, — на ходу бросил я и кинулся в воду следом за Блондином.

До берега было не более полусотни метров, но когда мы почти достигли его и ломанулись через густые заросли тростника, первая лодка была от нас уже настолько близко, что я, оглянувшись, сумел распознать в одном из сидевших в ней цириков прапорщика Чечева. «Впрочем, эту жирную задницу трудно с кем-нибудь спутать даже с дистанции в полкилометра, — проскользнула мысль у меня в голове. — И, конечно же, никак нельзя было обойтись без этого толстопятого в погоне за мной. Черт, нельзя мне попадать на прицел этому мстительному ублюдку! Ведь он не будет стрелять ни по ногам, ни на поражение. Постарается, сволочь, либо загнать пару пулек мне в брюхо, либо, что еще хуже, прострелить позвоночник».

В тот момент, когда я, оставив за спиной тростник, начал карабкаться на довольно высокий песчаный берег, ощетинившийся на меня обнаженными корнями вековых сосен, сзади гавкнула длинная автоматная очередь. Я вздрогнул от неожиданности и тут же попытался стать ниже ростом, сгорбился, пригнул к груди голову.

— Хрен вам, стрелки!!! — проорал во всю глотку Блондин, обернувшись к реке, и его раскатистый бас, я уверен, долетел до ушей мусоров. — Коста, быстрее! В тайгу!

Я наконец преодолел песчаный уступ и, упершись тупым бессмысленным взором в широкую спину Блондина, устремился следом за ним. Вобравшие в себя литры воды сапоги казались пудовыми гирями. Ноги гудели, как линия высоковольтки. И были готовы отсохнуть в любой момент. «С таким балластом не оторвемся не то что от собак или жаждущих десятидневного отпуска солдат, но даже от Чечева, — решил я. — Впрочем, все равно не оторвемся. Слишком много мы до этого кросса уже затратили сил. И все же…»

— Стой, — крикнул я и с разбегу растянулся на спине перед застывшим Блондином. Вытянул ноги. — Сними сапоги.

Он не заставил просить себя дважды и дернул за мокрый кирзач с такой невероятной силищей, что я было решил: «Сейчас ведь вырвет мне из задницы ногу. Заставь дурака…»

— Аккуратнее, ты! Второй! — И чуть не взвыл от боли, когда Блондин от души рванул на себя и другой кирзач.

После чего я избавил от сапог и его.

А потом мы снова бежали через аккуратный и чистенький, как частный парк в окрестностях Лондона, сосновый бор. И даже примерно не представляли, насколько сумели опередить своих преследователей. И давно уже растратили последние силы, но все же тупо, как роботы, передвигали конечностями, подключив для этого какие-то тайные резервы энергии.

Глаза заливали потоки пота. Босые ступни были разбиты в хлам о пеньки и сучки. Но мы совершенно не ощущали боли. Нам было сейчас не до этого. И нашим ногам было совсем не до этого. Они превратились в какие-то свихнувшиеся протезы, бесчувственные и бесплотные.

Перед глазами плыли круги. В горле стоял огромный горький комок. Грудь сперло жестким корсетом. Я впал в состояние полнейшего отупения, и лишь одна мысль свербела у меня в голове: «Вот она, впереди, широкая спина моего спутника. И пока она у меня перед глазами, пока могу на нее ориентироваться, как на маяк, буду заставлять себя двигать копытами. Но как только потеряю спину из виду, так сразу же и свалюсь. И пропади все оно пропадом — и мусора, и побеги, и зоны. Мне уже на все наплевать. Мне уже просто не хочется жить».

— Т-твою мать! Да катись это все к растакому-то дьяволу! — просипел Блондин, остановился и схватился рукой за ствол высокой березы. Из его широко открытого рта свисала вниз длинная и тягучая паутинка слюны. Из его глотки с оглушительным свистом вырывался переработанный измученными легкими воздух.

Я тут же хлопнулся в высокую траву рядом с ним и попытался хотя бы немного перевести дыхание.

— Быля-а-адь! З-задница! М-мать т-твою через то самое! — продолжал материться Блондин. — Приплыли мы, Коста!

«Чего он там? Что такое случилось? Куда мы приплыли?» — Я с неимоверным трудом отжался на руках, поморгал, прочищая от пота глаза, и попробовал осмотреться.

Сосновый бор сменился сырым лиственным лесом, поросшим березами и ольшаником, а я, полностью сосредоточившись на своих ощущениях во время экстремального кросса, этого даже и не заметил. Оказывается, вместо мягкого серебристого мха мои истерзанные до мяса ступни давно уже топтали черную, пропитанную влагой землю и чахлые кустики вереска, растущие вперемешку с острой, как бритва, осокой.

— Что такое, Блондин? — еле-еле выдохнул я из себя. — Где мы? Где мусора?

— Не знаю! Быля-а-адь! Коста, мы уперлись в болото! Нам звездец! Ты в это въезжаешь?!

Нет, пока что я еще ни во что не въезжал. Сперва надо хотя бы немного прийти в себя. И оглядеться получше, посмотреть, куда занесла нас нелегкая. Я зажмурился, от невероятного усилия скрипнул зубами и заставил себя подняться на ноги. Меня повело в сторону, будто пьяного, и, чтобы не свалиться обратно в траву, пришлось вцепиться в ближайшую то ли ольху, то ли осину. Так-то получше. Так-то полегче… Я обвел взглядом окрестности.