Замок на гиблом месте. Забавы Танатоса

— Что вы имеете в виду, сын мой? — нахмурился отец Ксенофонт.

— Я имею в виду последние слова покойной, которые она успела прошептать мне за несколько секунд до смерти, — отчеканил я, наслаждаясь произведенным эффектом.

— И что же она вам сказала? — побледнев, спросил Кубацкий, резким движением давя папиросу в тарелке.

— Эти слова я могу сообщить только следователю, — я с улыбкой покачал головой, отмечая дернувшуюся щеку Скальцова, сузившиеся до размеров булавочной головки зрачки Кубацкого и тяжелый немигающий взгляд отца Ксенофонта. Господи, что за страсти кипели вокруг этой дикой красавицы! Неужели все трое могут быть как-то причастны к ее убийству?

— Глупости! — встряхнувшись, решительно отмахнулся Кубацкий. — Вы блефуете, милейший Павел Владимирович, и я вам просто не верю.

— Отчего же? — осторожно поинтересовался я. — Уж не оттого ли, что вам крайне выгодно было бы молчание покойницы?

— Вы забываетесь, сударь! — ледяным голосом молвил Вадим Викентьевич. — Что до покойной, то я даже не имел чести быть с нею знакомым, и это может подтвердить кто угодно, хотя бы ее отец. Вы же, как мне кажется, просто хотите казаться интересным, а для того и придумали всю эту историю с якобы имевшей место предсмертной исповедью бедной девушки…

— Господа, господа, не будем ссориться! — примиряюще заговорил Аркадий Матвеевич, до этого лишь водивший глазами то в мою сторону, то в сторону Кубацкого. — Кажется, у меня появилась идея. Верстах в восьми отсюда есть именьице отставного судебного следователя, некоего Юрлова Михайлы Яковлевича. Мы не то чтобы хорошо знакомы, но, помнится, как-то раз он даже бывал у нас.

— Да, был такой… — с неохотой промямлил Скальдов, похоже, неплохо знавший Юрлова во время своей службы «на поприщах».

— Я сейчас пошлю кого-нибудь к нему, авось верхом-то и доскачет, а там и поглядим! — восторженно, довольный собой и своей сообразительностью, закончил Кашин.

— Идея-то неплоха, — тоже заулыбался Скальдов. — Да только как Юрлов сей к нам-то попадет, даже ежели и согласится? Экипаж — не доедет, а верхи он, поди, отродясь не сиживал, да и к тому же сам уже не мальчик.

— Не будем медлить, посылайте, — вздохнув, махнул рукой отец Ксенофонт. — Если Юрлов ваш — человек дельный, то изыщет способ, как доехать!

— Вот и я так думаю, — хлопнул в ладоши Аркадий Матвеевич и вышел из залы, громко призывая старого дворецкого Василия.

— А что он такое — сей Юрлов? — негромко спросил Кубацкий, мельком стрельнув по мне холодными глазами. — Вы ведь* Сергей Диомидович, сколько я понял, знавали его?

— Верно-с, имел удовольствие, — скривил в усмешке губки Скальцов. — Что он такое, говорите? Да, пожалуй, что ничего особенного! Чудак и неудачник, каких в провинции хоть пруд пруди. Служил ни шатко ни валко, звезд с неба не хватал, никого не слушал — знай, свое гнет! Не деловой человек! В последний год службы завел дело на сына полицмейстера Игнатия Васильевича — помните, шумок был, когда молодежь побаловала легонько, какого-то штатского слегка помяли? Ну, так вот, за дело взялся Юрлов, и хоть намекали ему — замни все, забудь, он — нет, ни в какую, не дозволено, говорит, никому так вести себя. Что там, сам полицмейстер к нему приезжал, деликатно так намекал, что ты, мол, Михайло Яковлевич, брось это дельце-то, а там, глядь, к пенсиону-то и в достойные чины выйдешь, да и сам Игнатий Васильевич обещал в долгу не остаться… А тот — все упрямится! Ну, в общем, дело передали более покладистому человечку, а строптивцу быстренько коллежского секретаря дали да раньше времени на пенсию спровадили… Вот такая птица господин Юрлов!

— Он что — глуп или все же умен? — продолжал допытываться Кубацкий.

— Пожалуй, что и умен, — неохотно признал Скальцов, наливая себе водки. — Помните историю, когда целое лето купцы пропадали с деньгами? Так это Юрлова рук дело, он убийц-то на чистую воду вывел.

— Ну, господа, все в порядке! — вошел довольный Кашин и, зябко поежившись, тоже плеснул себе какой-то ароматной настойки. — За пять целковых вызвался Силантий ехать — бедовый мужик! Нужда, говорит, у меня большая, барин, так бы, говорит, — ни за что! Я уж ему и коня хорошего дал…

— Может, и вашу Анну такой вот Силантий зарезал, — пожал плечами Кубацкий. — Тем более сам признался — нужда! Такие за полтинник зарезать могут.

— Не было на Руси такого, чтобы мужик невинную девушку за полтинник жизни лишил, — сурово пошевелил густыми бровями отец Ксенофонт. — Барина — могут, а душу божью, и не пожившую еще, — не верю! Вы, сударь, народа-то своего не знаете и судить о нем — не можете! А так вот — ножиком по горлу — это все больше барская забава!

— Да вы сами-то, святой отец, говорили, что тоже не из крестьян! — ехидно заметил Кубацкий. — Откуда ж такие познания?

— А я, сын мой, не гнушаюсь с народом поговорить, когда он с бедой и с радостью ко мне в церковь приходит, и потому точно знаю, что злодейство давешнее — не мужицких рук дело.

Мне, к тому времени уже чрезвычайно уставшему от перипетий прошедшего дня, отчаянно захотелось спать, и я, не скрываясь, зевнул столь широко, что на звук обернулись все присутствующие.

— Пардон, господа! — Я встал и церемонно раскланялся со всеми. — Позвольте удалиться, ночь уже, думаю, что господина Юрлова мы дождемся не ранее утра, а толочь далее воду в ступе — не вижу никакого смысла. Покойной ночи!

Поднявшись к себе, я быстро разделся и нырнул под одеяло, пытаясь согреться, укрывшись от пронизывающего холода, проникающего сквозь щели в окне. Дождь и не думал заканчиваться, с неистовством стуча ледяными брызгами в стекла и стены. Поистине, убийца, кто бы он ни был, дождался просто дьявольской погодки для воплощения своего замысла! Я представил себе неизвестного мне Силантия, мчащегося на мокром коне сквозь природное безумие в кромешной тьме на поиски господина Юрлова, и в ужасе закутался в одеяло еще плотнее. Интересно, если Силантий таки доскачет до имения бывшего следователя — что тот ему скажет? Неужто, и в самом деле, оденется и поедет? Я бы, наверное, отказался или, по крайней мере, повременил бы до утра… Хотя… Бедная Анна… Хр-р…

Разбудили меня непонятные сперва звуки — спросонья показалось, что в первый этаж усадьбы пробрался наглый огромный хряк и, изъясняясь почему-то на чистейшем русском языке, перемежает вежливую речь обыкновенным свинским хрюканьем. «Очень рад… хрюк-хрюк… позвольте… хрюк… это ужасно… хрюк-хрюк… спасибо, не откажусь… хрюк…» Перевернувшись на другой бок, я нехотя стал припоминать, к чему может присниться такая нелепица, но так ничего и не вспомнил. Голоса снизу тем временем становились все отчетливее; я приподнялся и, вслушавшись, понял, что хряк вполне реален, как реальны доносившиеся из залы знакомые интонации Аркадия Матвеевича и Авдотьи Михайловны. Так как предположение о внезапном прибытии в Медынское гастролирующего цирка-шапито с говорящей свиньей в качестве гвоздя программы я отмел сразу, оставалось последнее — вероятнее всего, появился еще один гость, и почти наверняка это — господин Юрлов.

Потянувшись как следует, я вскочил с постели, умылся, небрежно накинул на новую белую сорочку мундир и спустился вниз. Никакого хряка, конечно, не было, вместо него за столом в компании князя и его супруги сидел накрытый шотландским клетчатым пледом, так что из него торчала только округлая взъерошенная голова, мужчина лет шестидесяти и беспрестанно чихал. По всей видимости, это его носовые звуки я и принял за хрюкание. Несмотря на красное лицо и болезненный вид, мужчина тем не менее улыбался и весьма-весьма благосклонно взирал на меня, прихлебывая дымящийся чай и черпая ложечкой малиновое варенье.

— Познакомьтесь, Михайло Яковлевич, племянник мой, Павел, сын покойной сестрицы, — любезно представил меня Аркадий Матвеевич.

— Крайне приятно… чхай!.. Извините, руки не подам, князь раздел меня до исподнего… Промок, знаете ли, пока к вам добрался… — благодушно кивнул мне Юрлов.

Я тоже ласково кивнул веселому старичку и присел рядышком, намереваясь позавтракать и посмотреть за реакцией на появление бывшего судебного следователя остальных обитателей второго этажа.