Иггинс и Кgrad

Почти в то же мгновение у ворот появился высокий мужчина.

– Это ты, Тэрнизьен? – спросил мой друг.

– Я.

– Приняты все меры предосторожности?

– Да. В доме никого нет.

– Прекрасно! Оставь дверь открытой. Мы сейчас придем. По дорожке, усыпанной гравием, мы подошли к дому.

Дальтон огляделся и толкнул входную дверь. Я последовал за ним.

В холле нас ждал Тэрнизьен. По просьбе Дальтона он зажег свет и проводил нас в кабинет сенатора, указав, где находились трупы в момент их обнаружения.

Дальтон подошел к окну, наклонился, осмотрел ковер. Подобрал что-то, чего я не заметил, и положил в карман. Затем очень внимательно осмотрел комнату.

– Я узнал все, что мне было нужно. Идем, Валлорб, – сказал он и направился к двери.

Но в это мгновение раздался звонок. Мы переглянулись. Тэрнизьен побледнел.

– Открой, – приказал ему Поль. – Мы поднимемся на второй этаж и спрячемся там. Поторапливайся!

Встревоженный Тэрнизьен повиновался. Дальтон поволок меня на лестницу. Несколько секунд спустя мы оказались в комнате, расположенной как раз над кабинетом сенатора. Поль подошел к окну, чтобы посмотреть, кто приехал. У входной двери стояли Жиру с секретарем и какой-то человек с красной розеткой [1] в петлице.

– Однако он здорово взялся за дело, – шепнул Дальтон. – В первый раз, кажется, снимают печати всего через двое суток после того, как они были наложены. А этот человек из министерства иностранных дел, должно быть, никогда в жизни не торопился так, как сегодня.

Тэрнизьен открыл дверь и впустил посетителей. По звуку голосов мы догадались, что они прошли в кабинет.

– Как услышать, о чем они говорят? – пробормотал Дальтон.

Он лег на паркет и приложил ухо к полу. Затем, раздосадованный, поднялся.

– Ничего не слышно! Ладно, я спускаюсь.

Поль вышел из комнаты и направился к лестнице. Через несколько минут я не выдержал и последовал за ним. Ведь мой друг не приказывал мне остаться! Я тихо спустился вниз, стараясь не привлечь внимания людей в кабинете к своей персоне.

Дальтон сидел на нижней ступеньке лестницы. Я уселся рядом. Он даже не посмотрел на меня, прислушиваясь к тому, что происходит в кабинете.

Жиру говорил громко и внушительно:

– Все бумаги в порядке, и нам нужно только убедиться, не попало ли какое-нибудь дело в другую папку. Посмотрим. Испанское дело… Немецкие предложения… Английские…

– Я забираю эти бумаги, господин следователь, – послышался звучный голос сотрудника министерства. – Мы внимательно рассмотрим их. Если в них обнаружатся хоть малейшие указания на причины драмы, не сомневайтесь, все будет сообщено вам.

– Пожалуйста, забирайте, – ответил Жиру. – Впрочем, маловероятно, чтобы это дело имело политическую подоплеку. Стоп! Вот пачка писем, кажется, совершенно не дипломатического свойства и фотографии… Взгляните на эту фотографию… Кажется, никакой такой королевы нет. Впрочем, может быть, это какая-нибудь королевская любовница. Знаете вы эту красавицу?

Наступило долгое молчание.

– Как, господин следователь! Вы не знали Жаклин Дюбуа?

– Жаклин Дюбуа? Нет, я не знаю Жаклин Дюбуа. Я провинциал, и уже имел честь сообщить вам это по дороге. Кто такая эта Жаклин Дюбуа? Женщина легкого поведения?

– Хм… Пожалуй, вы правы, но она талантлива, а талант – всегда прекрасное прикрытие!

– Позвольте, я взгляну на подпись… «Тому, кого я буду любить всегда; люби меня – а не то берегись!» Что скажете, сударь? Но я представить себе не могу, чтобы эта надпись относилась к сенатору. Господин Пуаврье вел достойную жизнь. Ну ладно, давайте займемся его перепиской. Опять чувствуется человек системы. Даже конверты сохранены. Посмотрим… Жаклин Дюбуа, Авеню-де-Турвиль, 2… «Когда я вас покинул час назад…» Письмо с объяснением в любви. Подписано… Жак Данблез… Вам это имя знакомо?

– Конечно, и вам оно знакомо также. Жак Данблез, авиатор, сын ученого Ренэ Данблеза.

– Извините, но требуется уйма времени на то, чтобы узнать имена всех ваших парижских знаменитостей. Значит, Жак Данблез – авиатор, а его отец ученый?

– Быть может, самый крупный ученый нашего времени, и я себе представить не могу, чтобы его имя не было известно вам.

– Не забывайте, что я не так давно живу в Париже. Ну ладно, в ящиках письменного стола мы все осмотрели. Остается сейф. Не думаю, чтобы ключ помог. Впрочем, попробуем. Как!? Он открывается без всяких секретов?..

– О, господин Пуаврье был хитрым человеком. Он хранил бумаги в письменном столе, а сейф служил для того, чтобы отвлекать внимание. Так, впрочем, поступает большинство провинциальных нотариусов. Воры, как правило, лезут сразу в сейф, а ценности лежат в каком-нибудь более доступном месте. Недурной психологический прием, не правда ли?

Послышалось легкое поскрипывание, и Жиру продолжал:

– В сейфе только обрывок бумаги с цифрами: «27002». Может быть, цифры эти ничего не обозначают, а может быть – очень многое. Во всяком случае, я забираю бумажку. Ну, теперь можно уходить.

– А другие комнаты мы не будем осматривать?

– Зачем? Этим уже занималась полиция. Наверху три комнаты, ни в одной нет ни письменных столов, ни каких-либо других предметов для хранения бумаг. К тому же все уже осмотрено. Парижская полиция достаточно искусна.

Больше я ничего не услышал. Дальтон коснулся моей руки, и мы поспешно поднялись наверх. Когда мы вошли в комнату, хлопнула входная дверь. В окно я увидел Жиру с туго набитым портфелем под мышкой. Чиновник министерства иностранных дел нес объемистые папки. Шествие замыкал толстый секретарь. Он не нес ничего.

Через несколько минут, убедившись, что следователь и его спутники уехали, Поль торопливо сказал:

– Уйдем, уйдем немедленно! Первое посещение принесло кое-какие плоды. Нужно благодарить небо за то, что Бог одарил Жиру таким зычным голосом. Но второе посещение может разрушить все мои планы. На улице расстанемся. На перекрестке тебя ждет Казимир. Поезжай в редакцию «Времени», отдай им вот это и возвращайся.

Он вырвал листок из записной книжки и написал: «Выпущенная мадам де Шан пуля попала в сенатора случайно».

Я направился к двери, но Дальтон остановил меня.

– Послушай, ты запомнил цифры, которые назвал Жиру?

– 27002.

– Отлично! Я хотел проверить свою память, – он записал эти цифры. – 27002. Верно.

Мы спустились по лестнице. Тэрнизьен ждал нас в холле.

– Еще немного, и мы бы попались. Ну и натерпелся же я страха, господин Дальтон!

– Вот тебе пятьдесят франков за страх, – Поль протянул ему деньги.

На улице мы молча разошлись в разные стороны. Я сел в такси, за рулем которого был Казимир. В ответ на распоряжение отвезти меня в редакцию он молча кивнул и нажал на газ.

Мне удалось попасть в отдел объявлений до его закрытия. Я сдал объявление, не обращая внимания ни на озадаченное лицо принимавшего его служащего, ни на слова, с помощью которых он пытался завязать разговор. Дальтон сказал: «Возвращайся», и я спешил вернуться. Дальтона нельзя было ослушаться. И, вспоминая о влиянии, которое он имел на окружающих, я представить себе не могу, что он погиб. Даже сейчас, в то время как пишу эти строки, всякий раз, как слуга открывает дверь, мне кажется, что Поль Дальтон войдет, сядет и заговорит со мной.