Шесть шестых

– Почему у вас? Я давал расписку Троекурову, а не вам.

– А я ее забрала у него, Коля.

– И он вот так просто вам ее отдал? Даже и не возразил ничего?

– Не совсем так, Коля. Я взяла ее у него тогда, когда он уже ничего не мог возразить.

– Вы... – Ребриков испуганно посмотрел на Жанну. – Вы подходили к нему, когда он был уже мертвый?

– Коля. Вы же ведь умный человек! Неужели вы до сих пор ничего так и не поняли?

Ребриков посмотрел на Жанну с ужасом:

– Вы хотите сказать?..

– Совершенно верно, Коля. Именно это я и хочу сказать!

– Но... по телевизору же говорили, что это был киллер...

– Уж кому-кому, а вам-то надо было бы знать, что нельзя верить всему тому, что говорят по телевизору.

– Это неправда!

– Почему, Коля?

– Если бы... Если бы это было так, вы никогда не рассказали бы об этом!

– Какой же вы все-таки наивный, Коля, – жестко усмехнулась Жанна. – Вот как раз вам-то рассказать это было совершенно необходимо.

– Почему именно мне?

В красивых глазах Жанны неожиданно появился стальной блеск, взгляд стал таким жестким, что Немигайло в подсобке выпучил от изумления глаза и снова искоса глянул на Колапушина, лицо которого больше всего напоминало какую-то неподвижную суровую маску, и только перекатывающиеся желваки на скулах показывали, что это все-таки живой человек.

– Ты что, ничего не понял, болван?! – грубо и резко бросила Жанна. – Чтобы ты не сомневался! Не сомневался в том, что я уже сделала и что я могу сделать с тобой!

Ребриков в панике быстро оглянулся:

– Здесь... Здесь вы этого не сделаете! А я заявлю в милицию прямо сейчас!

– Правда? – насмешливо спросила Жанна. – И что же ты там, интересно, скажешь?

– Что вы убили Троекурова!

– Нет, ты все-таки дурак, Коля! Неужели ты до сих пор так и не понял, что тебе тогда придется объяснять им, почему я это сделала? Тебе же придется рассказать и о расписке, и об игре... То, что вы провернули вместе с Троекуровым, называется мошенничеством в особо крупных размерах. Ты не просто не получишь этих денег – ты сядешь, и сядешь надолго!

– Вы тоже сядете! – панически выпалил Ребриков. – И срок у вас будет побольше моего!

– Да? – Ирония в голосе Жанны все возрастала. – И за что же это, интересно, меня посадят?

– За убийство!

– За какое убийство, Коля?

– За убийство Троекурова! Вы мне сами только что рассказали!

– Я тебе это рассказала?! А ты не слишком ли долго был сегодня на солнышке, Коля? Кажется, у тебя начались слуховые галлюцинации.

Немигайло, в очередной раз взглянув на Колапушина, наконец решился задать вопрос:

– Ну что, Арсений Петрович, будем брать?

– Ребята на местах? – каким-то очень равнодушным тоном поинтересовался Колапушин.

– Конечно, Арсений Петрович! Не уйдут!

– Тогда... зачем нам торопиться? Может, еще что-то интересное услышим. Она права – кроме этого разговора, против нее пока ничего нет. Давай подождем. Вдруг еще что-нибудь интересное проскочит.

– Зачем?! Ну зачем вы это сделали?! – воскликнул Ребриков совершенно потерянным голосом. – Неужели нельзя было обойтись без этого?!

– Нельзя, Коля. Борис стал требовать намного больше, чем мы с ним договаривались. Кричал, что он всем рискует, устраивал мне истерики. Ты же имел дело только с ним и обо мне ничего не знал. Он, в конце концов, мог и вообще ничего мне не отдать. Если бы у меня было побольше времени на все это – поверь, я смогла бы обезопасить себя от таких неожиданностей. Но этого времени у меня просто не было! И что мне нужно было делать, Коля? За что я должна была давать ему больше? Разве он все это придумал?

– Это придумали вы?! Эту радугу?! – изумленно спросил Ребриков. – А я думал, это он сам.

– Ну конечно, я. Разве этот самовлюбленный павлин был способен на это сам? А для меня это было не так сложно, Коля. Я же сама придумала эту игру и знаю ее наизусть! И связаться с тобой Борису посоветовала тоже я. И чтобы он договаривался с тобой только по телефону. И получил от тебя расписку только в день съемки.

– А почему вы выбрали именно меня?

– Потому что ты безвольный пьяница! – жестко объяснила Жанна. – Нет, я не отрицаю, ты человек умный, но совершенно безвольный, Коля. Как раз такой, который и был нужен для всего этого. Как видишь, я не ошиблась.

– Да, вы не ошиблись! – горько подтвердил Ребриков. – Вы совершенно безжалостный человек...

– Ну почему же безжалостный! Ты должен был отдать половину выигрыша, как это написано в твоей расписке, – ты ее и отдашь. Только мне, а не ему. А миллион долларов останется тебе – где же тут безжалостность? И расписку твою я тебе сразу же верну, как только получу деньги, мне она больше не будет нужна, а ты с ней все равно никуда пойти не сможешь. А вот ты меня обмануть не сможешь! Это сделать я успела! Даже и не пытайся! Давай лучше поговорим о том, как ты будешь отдавать мне деньги. Это тоже не так просто, Коля, – передать незаметно такую огромную сумму.

– Вам так нужны были эти деньги? – беспомощно спросил Ребриков. – Любой ценой?

– Да, Коля, мне очень нужны деньги... В конце концов, ты ведь тоже согласился получить деньги преступным путем, не забывай об этом, пожалуйста!

В подсобке Колапушин протянул руку и выключил оба видеомагнитофона.

– Пожалуй, этого хватит. Тут уж к нам и Мишаков придраться не сможет.

– Будем брать, Арсений Петрович?

– Да, думаю, пора. Интересно, конечно, что она там придумала с передачей денег, но это же все равно никогда не случится. Пойдем, Егор...

Жанна поняла все сразу, как только увидела подходящего к столу Колапушина, но в безнадежной попытке спастись попробовала блефовать.

– Арсений Петрович? – криво и жалко улыбнулась она. – Не ждали... А меня вот Николай пригласил в ресторан – отметить его выигрыш.

– Ошибаетесь, Жанночка! – пробасил вынырнувший из-за спины Колапушина Немигайло, доставая из кармана наручники. – Эта картина Репина называется «Приплыли»! Дайте-ка сюда ваши ручки! И сумочку мы тоже заберем – а то вдруг там еще какой-нибудь маленький пистолетик завалялся?

Глядя на наручники, защелкнувшиеся на ее руках, и на подходивших со всех концов веранды оперативников, Жанна невнятно произнесла несколько бессвязных слов:

– Я... нет... это ошибка!

– Перестаньте, Жанна Витальевна, – устало произнес Колапушин. – Весь ваш разговор записан на видеопленку.

Продолжая смотреть на наручники, Жанна пробормотала что-то уже совершенно невнятное.

– Вы что-то сказали, Жанна Витальевна?

– Да... я сказала – шесть шестых... Я поставила на кон слишком много и проиграла все!

– Вы поставили на кон то, что ставить нельзя вообще, – человеческую жизнь!

– Он все равно скоро бы умер! – истерически закричала Жанна.

– Так вы, значит, знали об этом, Жанна Витальевна?

– Да! Знала! Он сказал мне об этом месяц назад! Я хотела ему помочь, а он решил меня обмануть!

– Даже если все было так, как вы говорите, все равно никто не имеет права лишать другого человека жизни! Впрочем, боюсь, что для вас это не более чем громкие слова. – Колапушин повернулся к обступившим их со всех сторон оперативникам: – Уводите их обоих в машину!

Проводив долгим взглядом небольшую группу, в центре которой шли Жанна с накинутой для маскировки на скованные руки ее же собственной косынкой и превратившийся в какой-то полурастаявший студень Ребриков, Колапушин повернулся к Немигайло:

– Егор. У меня к тебе одна просьба. Ты не мог бы сам оформить их помещение в ИВС [7]? Что-то я правда как-то плохо сегодня себя чувствую. Голова очень болит.

– О чем речь, Арсений Петрович? Сделаю, без вопросов! Может, мы вас домой подкинем?

– Нет, Егор, мне еще в Управление надо заехать.