Четыре степени жестокости

Голос принадлежал женщине. Она назвала номер, по которому нужно было перезвонить. Я набрала его. После трех гудков мне ответил мужчина. Я даже не знала, что сказать.

— Вы звонили по этому номеру?

Какое-то шуршание и легкий смешок. Кто-то выключил телевизор. Я почему-то представила себе комнату в мотеле.

— Где вы? — спросил голос.

— Еду домой. — Я не была уверена, что он понимает, кто ему звонит. Наш разговор напоминал зашифрованную беседу.

— На тридцать шестом шоссе есть заправка с ночной парковкой и круглосуточным кафе. Можете занять любой столик, минут через тридцать или сорок к вам приедут.

Вдалеке я услышала женский голос:

— Да, это я тебе говорю. Я с места не двинусь! Что? Да заткнись ты!

«Милые бранятся», — почему-то подумалось мне.

Внезапно связь оборвалась. Возможно, это было своего рода прощанием. Или они забыли обо мне и выключили телефон. Я закрыла крышку мобильного и выехала на дорогу. Мое дыхание стало прерывистым, а руки слегка дрожали.

Я села за столик у длинного окна, накинув на плечи парку. Мои пальцы сжимали фарфоровую кружку с кофе без кофеина. Сейчас я должна была лежать в кровати, читать книгу или смотреть шоу Джона Стюарта. Что я здесь вообще делаю? На заправку подъезжали все новые машины. Я думала, что автозаправочные станции в пригороде служат лишь для экстренных случаев. Идущие по темным дорожкам люди казались мне странными, словно прилетели с другой планеты. Такое впечатление, что я попала в чужую жизнь.

Неподалеку от кафе остановился большой зеленый «шевроле». Из него выглянул мужчина в зимней шапке, и я вдруг подумала, что это и есть человек, с которым у меня назначена встреча. Однако машина исчезла за углом. Прошло еще около десяти минут. Я посмотрела на часы и решила заказать себе что-нибудь. В эту минуту молодая женщина в джинсовой куртке с пушистыми шерстяными манжетами и зимней шляпе с помпоном и завязками под подбородком уселась напротив меня. Она улыбнулась и сняла куртку, продемонстрировав светлую татуировку на плече. Ее ногти были окрашены синим лаком с мелкими, чуть осыпавшимися звездочками. Я вдруг почувствовала себя лет на пятнадцать старше ее и бесконечно глупее.

Девушка заказала два кофе и воду. Я хотела сказать, что у меня уже есть кофе, но затем поняла, что вторая чашка не для меня.

— Пойду пописаю, — заявила девушка и встала.

Я ждала. Мне тоже хотелось в туалет, но последние полчаса я боялась покидать столик.

Колокольчик на двери звякнул, вошел еще один посетитель — мужчина в клетчатой куртке. Высокий, под два метра ростом. Он передвигался широким шагом. Я тут же узнала эту походку — так ходят зэки на прогулке. Мужчина огляделся по сторонам: в кафе было занято всего три столика. Не глядя на меня, он сел за мой столик, оттолкнув куртку девушки к стене.

— Она в уборной. — пояснила я и поняла, что сказала глупость.

У мужчины были светлые брови и резко очерченные надбровные дуги. Он отхлебнул кофе. Затем порвал четыре упаковки сахара и щедро высыпал себе в чашку, после чего стал затапливать сахар уголком свернутой упаковки. На костяшках его пальцев красовались квадратные зеленые татуировки — тюремные наколки.

— Ужасный сральник, — возмутилась девушка и села, прижавшись к мужчине.

Тот нагнулся, словно хотел завязать шнурок или поправить носок.

— Товар находится за кафе. Парень в библиотеке заберет его у вас завтра вечером после восьми, перед закрытием. Не заставляйте их ждать.

Библиотека? Вероятно, он имел и виду библиотеку в Дитмарше, но у меня не было времени выяснять подробности.

— За кафе?

— Выйдите на парковку, — подсказала девушка. — обойдите закусочную. За мусорным баком есть старый пень. Переверните его. Он пустой. Товар находится внутри. Затем поставьте пень на место.

Я ждала.

— Вы шутите?

— Правда, неплохо придумано? — с самодовольным видом спросил мужчина и улыбнулся впервые за время разговора. — Я видел это в одной передаче про историю.

В тусклом свете, льющемся из окон кафе, я отыскала пень и засунула в него руку. Нащупала мешочек и вытащила. В машине внимательно рассмотрела его. Внутри было не меньше пятисот пилюль. Я выехала с парковки. Мне ужасно хотелось в туалет, но я боялась возвращаться в кафе, где девушка и высокий мужчина доедали свои западные омлеты. Дома я открыла пакетик и внимательно изучила содержимое. Целый набор красных, желтых и зеленых таблеток, круглых и продолговатых, некоторые помечены номерами. Я не ожидала, что пилюль будет так много.

Девушка велела набить их в презерватив, завязать его ниткой и засунуть себе во влагалище так, чтобы нитка свисала вниз.

«Никто не сможет дернуть за веревочку, кроме тебя», — так она завершила инструктаж.

Я понимала, что была новичком в этом деле. Но они явно ожидали снова увидеть меня. Чтобы продолжить сотрудничество.

Я спрятала мешочек в ящик для белья, где хранила свои драгоценности, и надела домашние брюки. Я почистила зубы, хотя трудно было представить, что кому-то придет в голову чистить зубы после всего, что пришлось пережить за этот день. Лежа в кровати, я бессмысленно переключала каналы телевизора, чувствуя себя слишком усталой, чтобы читать. Мое сердце бешено колотилось, я никак не могла уснуть. Ужасно хотелось позвонить брату Майку или даже Рею Маккею и поговорить с кем-то, кто мог бы понять, каким сложным и порой двусмысленным бывает наш мир. В конце концов я призвала на помощь химию и приняла две таблетки снотворного. Вскоре уснула мертвецким сном.

30

Джошу снился отец. Они сидели в ресторане, полном мужчин, и целовались. Другие посетители были геями, но, несмотря на легкое смущение, Джош сразу объяснил себе, что их с отцом это не касается, они всего лишь отец и сын. Их близкие, нежные, интимные чувства вполне естественны. И все это понимают.

Однако после пробуждения все утро он ходил подавленным и расстроенным из-за странного сна. Ему казалось, он все еще чувствует, как щетина на подбородке отца царапает ему лицо, видит его благосклонную улыбку. Затем, примерно в десять часов утра, когда мыл пол в комнате для медперсонала, Джош наконец сделал вывод. Он дался ему нелегко. Это был сон о его желании обрести любовь отца, а не о гомосексуальном влечении. Во сне его окружали мужчины намного старше, от них он зависел и боялся их. Кроме того, Джош уже полтора года не целовал девушку. Оказавшись в тюрьме, он многого лишился, но больше всего переживал из-за отсутствия общения с противоположным полом. И дело не только в сексе. Больше всего ему недоставало чувства привязанности и любви. Он тосковал по нежным прикосновениям, переживал из-за непонимания отца. Все эти чувства нашли отражение во сне.

После обеда Рой заглянул к нему в камеру, но не зашел, а остался стоять в дверях.

— Пора заняться делом, — объявил он. — Хватит уже ходить вокруг да около.

Джош ждал, пока он объяснится.

— Я хочу, чтобы ты рисовал для меня, — продолжал Рой. — Как в свое время Кроули. Мы с ним неплохо заработали. Я был его посредником. Ты, наверное, еще не знаешь, как полезно иметь посредника. Тебе не нужно ни о чем тревожиться. Нет необходимости переживать по пустякам. Посредник тебя всегда прикроет.

Джош подумал, что Рой плохо справился со своей работой и не смог защитить Кроули. Но не это стало причиной отказа.

— Я не хочу рисовать ни для тебя, ни для кого-нибудь еще.

Временами ему хотелось бросить рисование. Брат Майк утверждал, что у него Божий дар, но Джош боялся, что, напротив, его талант подобен червоточине, вирусу, поразившему его прогнивший мозг.

Джош думал, что скорее всего Рой сейчас отпустит ехидную шутку, а затем явится снова и повторит попытку. Он не ожидал увидеть такую обиду на лице Роя. Пожилой мужчина открыл рот и посмотрел на него, потрясенный.

— Я не верю своим ушам. — проговорил Рой. — И это после того, как я оказал тебе поддержку? После всего, что я сделал, пытаясь сберечь тебя? Я спас тебя от Элгина. Спас от Льюиса Купера. Я шесть дней копался в твоих бумагах, словно какой-нибудь Перри Мейсон [5]. И что я получил взамен?