За секунду до взрыва

Уже потом ему пришло в голову: как все-таки странно, что он сразу с такой готовностью поверил, что все мертвы, даже мысли не допускал, что кто-то может быть жив. Ему гораздо легче было предположить трагедию, смерть, чем благополучный исход.

Осмотрев лежащие на полу тела, он обнаружил, что все дышат, все живы. Лишь у самого дантиста обнаружились травмы, да и то поверхностные. Это открытие, совершенно неожиданное, одновременно и обрадовало, и обескуражило его. Поначалу он не знал, что подумать.

Однако по мере того, как напряжение отпускало его, он начал понимать, что означает нагота одной из женщин. Как только весь смысл этого дошел до него, он выскочил в холл. Не дожидаясь лифта, помчался по лестнице, перескакивая через три ступеньки. Левин автоматически обернулся на звук шагов.

— Женщина! — прокричал Дэггет. — Ищем женщину!

— Ну да, — отозвался какой-то весельчак примерно в пяти шагах от него, — мы все всегда ищем женщину. Ты прав, приятель.

Следовало бы вызвать «скорую помощь», но в Вашингтоне «скорая» всегда приезжает слишком поздно, если вообще приезжает. Поэтому Дэггет вызвал врача из ВРО, их врача, из ФБР. Правда, тот посоветовал в любом случае вызвать «скорую». К тому времени, как она приехала, женщины практически пришли в себя. Все, кроме Ли, ассистентки доктора Розена. Она все еще оставалась под действием слишком большой дозы анестетика. Все женщины, кроме всего прочего, были под действием сильнейшего шока. Всех четверых увезли в больницу.

Полиция выпустила бюллетень о розыске человека в одежде медсестры, но это, конечно же, ничего не дало. Дэггет и не ждал результатов. Ему не терпелось допросить пострадавших. Время для него тянулось страшно медленно.

Он позвонил Кэри, но ее не оказалось на месте. Когда-нибудь она бывает на месте?! Он оставил ей сообщение на автоответчике. Потом позвонил миссис Кияк, та пообещала, что побудет с Дунканом до его возвращения. Что скорее всего произойдет очень не скоро. Покончив с личными делами, он вместе с Левиным отправился в закусочную по соседству, где они молча проглотили по гамбургеру и запили пивом. Обоих угнетало сознание очередной неудачи. Вернулись на Баззард Пойнт к семи — на этот час были назначены интервью с Розеном и его сотрудниками.

К великому неудовольствию Дэггета, все женщины явились в сопровождении мужей и адвокатов, готовые к защите и настроенные против доктора Розена. Практически готовые возбудить против него дело. Это, в свою очередь, побудило Дэггета вызвать одного из адвокатов, работавших по договорам с ФБР. Это была женщина средних лет, она ездила каждый день из Александрии. Разбирательство продлилось несколько часов, и за это время адвокатам общими усилиями удалось свести показания потерпевших практически к нулю.

Домой Дэггет отправился в час ночи, зная ненамного больше, чем вначале. Он был зол до последней степени на весь мир. Приехав домой, он сразу отпустил миссис Кияк, налил себе стакан виски и вышел на открытую веранду за кухней. От виски депрессия его еще больше усилилась. Он бессмысленно смотрел в небо, на звезды, на следы реактивных самолетов. Прошел в дом, налил себе еще стакан и сел перед телевизором послушать программу Си-эн-эн.

Пейджер и телефон зазвонили одновременно.

— Пап! — хрипловатым голосом позвал сын из спальни.

— Да, я слышу, сынок.

Прикрыв глаза, он поднял трубку. Хоть бы ошиблись номером.

Но нет, звонили ему.

— Привет, Мичиган, — услышал он голос Палмэна. — Долго же пришлось тебя разыскивать. Сначала я было хотел послать кого-нибудь другого, но потом подумал, тебе будет наверняка интересно узнать об этом первому.

— В чем дело, Пол? — Господи, ну неужели на сегодня с него еще не хватит?!

— Меня разбудили, Мичиган. Но это твое, дарю. Этот твой доктор Розен, он так и не вернулся домой. Жена с ума сходит. Я подумал: чем поднимать на ноги полицию, мы лучше сами его поищем.

Доктор Джон Розен первым вышел из здания ФБР. Он так до конца и не пришел в себя после пережитого днем, а многочасовой допрос окончательно доконал его. Ему хотелось выпить, ему хотелось плотно пообедать, ему страшно хотелось спать. И еще он думал о детях, о жене. После такого начинаешь по-иному относиться к жизненным ценностям. Эх, если бы не обязанности перед пациентами, купить бы сейчас два билета на самолет и поехать с женой на недельку к родителям, в Коттонвуд! Пить джин с тоником и заниматься любовью столько, сколько позволит его половой орган. Сегодня жизнь показала ему свой отвратительный оскал, сегодня вечером он чувствовал себя старым и очень-очень уязвимым.

Ему посчастливилось почти сразу же поймать такси. По радио вещали о событиях на Ближнем Востоке. Еще вчера его бы это заинтересовало, но сегодня вечером — нет. Ему хотелось поскорее попасть домой к жене. Поскорее сжать ее в объятиях, сказать, как он ее любит. Боже мой, как же он ее любит!..

— Здесь? — спросил таксист.

— Да, хорошо, — рассеянно ответил он. Заплатил, кажется, чересчур много.

Мир просто кишит преступниками, подумалось ему. Добраться до своего автомобиля — собственно, из-за этого он сюда и вернулся — можно было двумя путями: либо пройти через здание, поднявшись и спустившись на лифте, либо обойти его вокруг по улице. Он выбрал второй вариант. Частный гараж для парковки, где он всегда оставлял машину, был ярко освещен. В такой поздний час там стояло всего несколько машин. И тут он заметил эту женщину. Она стояла, склонившись над спущенной шиной, совсем рядом с его автомобилем. Дергала, тянула за шину обеими руками.

— Нет, так у вас ничего не получится, — сказал он. — Если хотите, у меня в машине есть телефон, я могу позвонить в автосервис. — Он полез в карман за ключами.

Она подняла голову. Прехорошенькое лицо в рамке черных волос, волнами спадающих на плечи. Огромные темно-карие глаза, высокие скулы, ярко-красные влажные губы. Обворожительная улыбка.

— Ну, если это вас не затруднит…

Она произнесла это с французским акцентом, и его внезапно пронзила острая тревога. А что, собственно, она здесь делает, одна, в такой поздний час? Кто она такая? Он знает всех здесь в лицо, ее же видит в первый раз. Мозг его лихорадочно заработал, пытаясь найти приемлемое объяснение происходящему. В этот момент он почувствовал за своей спиной еще чье-то присутствие. Мужчины. Его! Того самого! Он услышал знакомый голос:

— Молния иногда ударяет дважды.

Колени под ним подогнулись, в глазах потемнело. Даже дыхание как будто остановилось.

— Смотри-смотри, он сейчас потеряет сознание, — в панике проговорила женщина. Почему-то эти слова привели Розена в чувство.

— Не потеряет, — спокойно сказал мужчина. — Все будет нормально.

Рука в перчатке сгребла его за шиворот и поволокла к лифту. Ему показалось, что они поднимались наверх целую вечность. Он сам вскрыл полицейскую печать на двери, сам открыл шифрованный замок и сам запер дверь за собой.

— Вам придется докончить свою работу, — произнес пациент с заражением в семнадцатом зубе. — Она проследит. — Он похлопал его перчаткой по плечу. — Если что, она вас кокнет.

Женщина снова обворожительно улыбнулась. Сердце Розена колотилось с такой силой, что, казалось, сейчас выскочит.

— И на этот раз давайте новокаин. Без фокусов.

— Но… почему? — спросил Розен.

— Потому что болит, — ответил страшный незнакомец. — Болит у меня зуб.

— Нет… Я спрашиваю, почему именно я?

— Потому что никому и в голову не придет искать меня здесь, — он кивнул самому себе и добавил, усмехнувшись: — в этом самом кресле.

Усмешка была слишком принужденной, глаза отсвечивали холодным голубым блеском. Контактные линзы, догадался Розен. И почувствовал, что у него опять подгибаются колени. Пистолет казался непомерно огромным в изящных руках женщины.

— Я не могу работать, когда эта штука направлена прямо на меня, — сказал Розен.

— А вы все-таки попытайтесь, — ответил страшный пациент.

Как тяжело, оказывается, работать без ассистентки! Как медленно идет без нее работа! А он и не замечал, насколько привык к ней. Внезапно его охватило меланхолическое настроение, ностальгия по тем годам, которые он провел в этом и других кабинетах за частной практикой. Волной нахлынули воспоминания. Приятные и удручающие. Ему никак не удавалось полностью сосредоточиться на работе. А впрочем, какая разница? Он уже понял, что это будет последняя в его жизни работа. Последнее представление. Он всегда так думал о своей работе — как о представлении. Последнее представление, а значит, по логике вещей, не стоило бы и приниматься за эту работу, раз ему все равно не выжить. Может, вместо того, чтобы лечить этого, лучше долбануть его прямо в мертвый глаз, а потом вырвать из глазницы. Но он знал, что не способен на такое. Он всего лишь дантист. Правда, чертовски хороший дантист. И чтобы еще раз, в последний раз, доказать это, он продолжал работу.