Пуля для бизнес-леди

— Что ты теперь будешь делать, Анастасия Игнатьевна? — поинтересовался Фофанов, принявший её немедленно.

Обращение на «ты», видимо, призвано было обозначить демократичность, а по имени-отчеству — уважительность.

Настя пожала плечами:

— Пока то же, что и раньше — писать.

— Не будешь же ты, миллионерша, ездить в командировки по нашим провинциальным захолустьям…

— Почему? Вполне могу и поехать в захолустье, как ты изволил выразиться, если будет интересная тема. А вообще-то и в Москве для журналиста работы достаточно.

Фофанов давно уже обосновался в кабинете главного редактора и чувствовал себя в нем вполне уверенно. Он неожиданно предложил:

— Заглянем в комнату отдыха.

— На диван не станешь валить? — с любопытством поинтересовалась Настя.

— Таких мыслей нет. А хотелось бы…

— Как-то не совпадает, — развеселилась Настя. — Мыслей, говоришь, нет, а желания имеются…

У крупных руководителей «при большевиках» были «комнаты отдыха», имелась она и у Главного газеты. Настя никогда в ней не была, но знала, как и вся редакция, что она существует и ведет в неё дверь за рабочим столом — почти незаметная, «вписанная» в деревянные панели отделки.

Настя прошла за Фофановым в комнату и с любопытством огляделась. Ничего особенного: обеденный стол, два мягких кресла, стулья, сервант с баром, холодильник, шкаф для одежды, книжные полки, телевизор. Еще одна дверь вела в ванную комнату с туалетом.

— Персональный сортирчик? — спросила ехидно. — Вместе с родным коллективом не можешь, Юрий Борисович?

— Язва ты, Соболек! — Фофанов не стал обижаться, наоборот, тихо гордился, что вот у него теперь есть комната отдыха и персональный туалет, и Настя заметила это. Кто-то ему сказал, что на Западе наличие подобных «удобств» определяет статус руководителя.

Фофанов нервничал, это Настя заметила сразу. Он не знал, как следует разговаривать с нею, все ещё его подчиненной, сотрудницей газеты, которой он руководит, но неожиданно обретшей новый статус — богатой дамы. К тому же молодой и красивой.

Он был в редакции, когда из телетайпной принесли сообщение о миллионах русской журналистки. Новость была ошеломляющей, в правдоподобность её не верилось, и Фофанов распорядился её не печатать. И в то же время уже тогда у него появилась смутная надежда — может быть это и есть выход из ямы, в которую попала газета? Он очень хотел, чтобы сообщение о миллионах оказалось правдой. Ведь не случайно же говорят, что дуракам всегда везет. Ну, в данном случае не дурак, а дура — какая разница?

Юрий Борисович открыл бар — там была вполне приличная батарея бутылок.

— Присаживайся к столу, Анастасия. Коньяк, виски, водка?

— Хорошо, широко живут демократы! — вроде бы одобрила Настя. — Водочку, будь любезен.

Он налил ей водки, а сам хлопнул рюмку коньяка, заел, загрыз конфетой. Настя, выпив, посидела тихо, задумчиво разглядывая «комнату отдыха».

— Все-таки ленивые вы, русские мужики, — сделала вывод.

— Наблюдение интересное, — отметил Фофанов. — На чем основано?

— У вас сколько в спецбуфете трудится-вертится девиц? Три? На десять начальников — три прислужницы! И не маши руками… Вы, борцы с привилегиями, спецбуфеты для себя сохраните, не сомневаюсь. Так поручи одной из этих обслуживать твою комнату отдыха — чтобы были чай, кофе, лимоны ломтиками, фрукты и цветочки в вазочке. Да выбери ту, что помоложе, Варварой, по-моему, её зовут. Потребуется тебе вечерком «тепленького», Варька не откажет, вся редакция знает, что она добренькая.

— Хоть и злая ты, Настасья, а совет даешь дельный, — Фофанов снова плеснул в рюмки.

— За фирму обидно! Негоже главному редактору такой большой газеты хлестать коньяк из грязных рюмок и рукавом вытираться-закусывать!

— Хорошо мыслишь! Несколько дней провела на Западе, а уже кое-чему научилась.

— То ли ещё будет! — в тон Фофанову ответила Настя.

Ей было любопытно, зачем Юрий Борисович зазвал её в комнату отдыха, угощает водочкой, ведет дружескую беседу. Не для того же, чтобы попытаться трахнуть, должен ведь понимать, что это пустой номер. Если бы два-три года назад, когда редакционные начальники могли куражиться над любой корреспонденткой, хотя бы и с приставкой «спец», тогда бы она ещё подумала — чего не сделаешь ради карьеры. А так… Не тот мужик Юрий Борисович, чтобы барышни вешались гроздьями ему на шею. Должен это понимать, пусть рвет клубничку с редакционных грядок, а она, Настя, перед такими, как он, теперь надежно прикрыта своими миллионами. Что, в таком случае, ему нужно? Спросила прямо:

— Что тебе от меня нужно, дорогой Юрий Борисович? Словечко «дорогой» прозвучало с изрядной долей иронии.

Фофанов ответил, улыбаясь:

— Мне требуется, чтобы вся редакция знала, что мы с тобой уединились в моей комнате отдыха и пропустили по паре рюмок. Ты ведь теперь — знаменитость во всероссийском масштабе.

— А если серьезно?

— Газета шатается… Понимаешь, Анастасия Игнатьевна, газету тянут то влево, то вправо… А я боюсь, что — в пропасть. У меня на такие вещи чутье развито. Время ныне хмурое, тусклое. Не за себя опасаюсь, в конце концов у меня приятелей много, дадут возможность зарабатывать на хлеб с маслом… А газета может погибнуть…

— Но, кажется, сейчас свобода и демократия наступили? Печатай, что хочешь, но и живи, как можешь…

Не совсем понятно было, говорит это Настя всерьез или иронизирует.

— Вот, вот… Свобода для всех, — Фофанов голосом подчеркнул это «для всех», — и задала нам задачку. Ты знаешь, мы всегда были с нашим издательством единым целым, а теперь они хотят отделиться, стать самостоятельными… Понимаешь, что это значит для нас?

Дальше можно было и не объяснять. Издательство — это типография, полиграфическая база, снабжение бумагой, распространение газеты. В советские времена издательство и газета рассматривались как единый комплекс: дело редакционного коллектива было готовить газету, а все остальное делало издательство. Газета считалась правительственной, и правительство именно через издательство её финансировало, вкладывая огромные средства. Издательство — это не только производственная база, но и жилые дома, дачные поселки, пионерские лагеря, дома отдыха. Без издательства газета — это всего лишь редакционный корпус, пара-тройка других редакционных зданий, если их оттяпают по суду.

— Можно помешать прекратить эту междоусобную войну? — спросила Настя.

— Боюсь, что нет. Они, издательские, как взбесились, решили, что мы у них на шее сидим. И, главное, заводилы из руководства почуяли большие деньги. Бо-о-льшие!

— Откуда?

— Конечно, не от верблюда, — хмуро усмехнулся Фофанов. — Я их хатки все вижу насквозь… Отделятся и начнут продавать… Хозяйство, сама знаешь, богатое. Один дом культуры с отделкой из мрамора чего стоит! А дачи, дома отдыха под Москвой и на Черноморском побережье! Да знаешь ли ты, что в Петрово-Дальнем есть редакционный особняк, который принадлежал ещё сподвижнику Берии Абакумову? И вокруг него два десятка гектаров земли с корабельными соснами! Все это стоит бешеных денег!

— Как же они могут все это распродать?

Настя сказала «они», не зная, кто имеется в виду — просто «они», как воплощение недобрых сил.

— А запросто! Большой хозяин — Президиум Верховного Совета СССР, изволил помереть, не оставив завещания… Все от кого-то отделяются, вот и эти…

— А как ведет себя директор издательства?

Настя хотела представить себе реальную картину. Директор издательства по должности входил в состав редколлегии, то есть вроде был в подчинении у Главного газеты и обязан был бы выполнять его указания.

— Они его спаивают, — безнадежно махнул рукой Фофанов. — Взяли в плотное кольцо и не дают просохнуть. Он и раньше не отказывался, а сейчас тем более, когда бояться стало некого. Уже дважды кровь перекачивали…

Опять «они»! И Настя прямо спросила Фофанова, кого он имеет в виду.

— Два его зама, — Юрий Борисович назвал фамилии. — Главбух, начальники ведущих отделов — планового и бумаги, главный инженер, начальник отдела экспедирования…