По ту сторону волков (полная версия)

Я прошелся по окрестностям, так чтобы ногами к ним привыкнуть, перекинулся тут и там парой словечек - да, новый участковый я, да, буду порядок наблюдать. Около водочного ларька группка парней стояла - присмотрелся к ним, стараясь запомнить, потому как почти не сомневался, что многие моими клиентами окажутся. Один из них, заметив мой пристальный взгляд, рванулся даже ко мне, вроде как угрожающе - чего, мол, выпялился, - но второй схватил его за рукав, тихо зашептал что-то, и тот успокоился. Видно, дружок его уже успел пронюхать, кто я такой, и знал, что пялиться и присматриваться - моя обязанность.

Тоже странно - вроде и безлюдно почти на улицах, и мало с кем я поговорить успел, а уже все вокруг знают, кто я такой, словно я - камень, брошенный в воду, и от меня расходящейся рябью бежит этакое шу-шу-шу; и ощутил я, как же здесь жизнь взаимосвязана и замкнута на себя и таится посторонних. А я - словно чужеродное тело, заноза какая-нибудь, попавшая в палец, и вокруг меня образуется волдырек, предупреждая весь организм о моем вторжении и защищая его от меня. По всем клеточкам, нервам и артериям весть бежит - но мне, занозе, никогда тем же путем не пройти и не перехватить весточку. Волдырек, припухлость, что потом отторгнет меня вместе с капелькой гноя.

То, о чем, в общем, и Творогов говорил - что я зубы обломаю, пока узнаю всем здесь известное. Даже не заговор молчания, что-то еще похлеще.

Я вернулся в участок - в конторское помещеньице, расположенное в небольшом отдельном домике. Те несколько дней, что прошли между смертью моего предшественника и моим прибытием, здесь пара солдат дежурила. И армейскому патрулю поручено было совершать обходы. Патруль - это пять человек - должен был оставаться со мной до тех пор, пока постоянный милицейский штат не сложится. Впрочем, и отозвать их могли в любой момент. Людей не хватало, и где-нибудь они могли еще больше понадобиться.

Я открыл сейф и вытащил ворох всяких служебных бумаг, которые только начал просматривать накануне, заступив на должность. Сейчас меня больше всего интересовали записи и рапорта, связанные с убийствами. Проглядев бумаги, я нашел то, что мне надо, - и журнал записи происшествий, и кой-какие доклады. Просмотрев журнал, я выяснил вот что:

5 декабря 1945 года. Хулиганское проникновение на территорию конезавода и убийство трех лошадей.

7 декабря 1945 года. Один из работников конезавода, Викторов Степан Артемьевич, согласился подрабатывать по совместительству ночным сторожем и был зверски убит в ту же ночь. Раны нанесены в области шеи колющими и рвущими предметами. Лежал у самого входа в конюшню, возле своего стула; к стулу было прислонено ружье, которым сторож так и не воспользовался. Осмотр места происшествия дополнительных улик не дал. Прибыла следственная бригада московского областного управления. Дальше вполне казенным языком излагался тот факт, что бригада уехала несолоно хлебавши.

2 января 1946 года. Обнаружен на дороге труп Занюка Егора Панкратьевича, тридцати восьми лет, с рваными ранами в области горла. Как выяснилось, в новогоднюю ночь, приблизительно около двух, Занюк вышел из дому, поскольку собирался догулять остаток ночи не в семье, а со своими друзьями, жившими по другую сторону железной дороги, в деревне Митрохино. Когда он не вернулся домой ни на следующее утро, ни к вечеру, жена особенно не встревожилась, поскольку с ним случалось загулять. Сказала, что задаст ему, когда он домой вернется. Рано утром на труп наткнулась старушка, шедшая на станцию, - направлялась на московский рынок продавать молоко. Труп был полузасыпан снегом, и вообще обильный снегопад, последовавший уже после убийства, уничтожил все возможные следы. Имя старушки я выписал.

16 января 1946 года. Приблизительно в 8 часов вечера школьники прибежали с дальнего пруда, где катались на коньках, с криком, что «Ваньку Брагина оборотень съел!» Взрослые кинулись туда, извлекли тело школьника из-под проломившегося льда. Причиной смерти был явно несчастный случай. Но школьники продолжали утверждать, что Ивана Брагина под лед утащил оборотень, в доказательство указывая на то, что можно было принять за две ранки на шее. К сожалению, взрослое население проявило себя не сознательней школьников, и слухи об упыре быстро распространились по всей ближней округе.

27 января 1946 года. На дороге между полустанком и конезаводом обнаружен труп неизвестного мужчины, убитого тем же зверским способом перебития шеи рвуще-режущим предметом. Документов при нем не было. При сборе свидетельств быстро выяснилось, что этот мужчина утром побывал на конезаводе в поисках работы и согласился занять место ночного сторожа.

Я выписал из рапорта моего предшественника одну фразу, весьма меня заинтересовавшую: «Мужчина был прилично одет и, по всей видимости, неплохо питался.» Я поставил знак вопроса - в самом деле, зачем человеку, имеющему приличные средства к существованию, искать себе место ночного сторожа?

9 февраля 1946 года. Оборотню приписали смерть конюха на конезаводе, убитого лошадиным копытом в состоянии сильного алкогольного опьянения. Сверху получен приказ строго взыскивать со всякого, кто причину любой смерти, происходящей в районе, станет искать в неподобающих для советского образа мысли объяснениях.

22 февраля 1946 года. Не вернулась домой с ночной смены одна из работниц фабрики, Сверченко Наталья Леонидовна. Записана в розыск, местное население считает, что и она стала жертвой оборотня и что еще через какое-то время ее найдут с оторванной головой.

Погибшим конокрадом был скорее всего Дмитрий Алексеевич Зюзин, девятнадцати лет. Найден замерзшим в снегу. По всей видимости, упал спьяну и уже не проснулся. В рапорте было отмечено, однако, что лицо его было искажено и поза особым образом скрючена, что дало возможность некоторым несознательным элементам утверждать, будто он в ужасе удирал от чего-то жуткого и упал, выбившись из сил.

Прилагался и рапорт, в котором сообщалось, что действительно приблизительно с середины декабря практически каждую ночь слышится волчий вой непонятного происхождения. Попытки проследовать к месту, откуда доносился вой, и установить его причину успеха не имели, хотя предпринимались несколько раз.

- Ладненько, - сказал я себе, - если кто тут и воет, то от меня он не уйдет. И, собственно, об оборотне действительно больше выходило пустых сплетен, чем опирающихся на факты доказательств. Оборотню, кто б он там ни был, можно было с натугой приписать убийство трех человек, а остальные девять, попавшие в список, явно были приплетены ни к селу, ни к городу. Если откинуть все наносное и насочиненное, у меня оставались два убийства, которые мне необходимо было раскрыть, чтобы предъявить «оборотня» всему белому свету. Два убийства - не двенадцать, и я не сомневался, что справлюсь с этой задачей.

На том я убрал все документы и выпил сладкого чаю, прикидывая, с чего мне начать. Решил, что навещу с утра конезавод, а потом и ту старушку, что возит молоко на колхозный рынок. Интересно, как ей корову удалось сохранить? - Тоже вопросец. Я поглядел на часы. Шесть вечера. Через час мне предстояло мое первое дежурство на танцплощадке.

Летом танцы проводились на утоптанной земляной площадке под открытым небом, при которой сколочены были подмостки для оркестрика. Но больше одинокий гармонист-инвалид на этих подмостках играл, с оркестрами в наших местах после войны стало туго. Зимой, в ненастье или в холода, танцы проводили в длинном неотапливаемом амбаре.

Как я зашел в амбар, так сразу понял, что зреют какие-то неприятности. В воздухе пахло грозой. Гармонист-инвалид наяривал на подмостках какую-то музычку, старательно делая вид, будто не чувствует витающего напряжения и что его дело - сторона. Две хмурых группки молодых парней стояли при входе, и танцующие все время на них боязливо оглядывались, непрестанно из-за этого сбиваясь с такта.

Одну из компаний составляли те ребята, которых я уже видел днем возле водочного ларька. Они словно бы высматривали кого-то среди танцующих, и высматривали явно не с добрыми намерениями. Какую роль собирается сыграть другая группка, я точно определить не мог - но и догадываться не надо было, что вовсе не мирную.