По ту сторону волков (полная версия)

Врут считающие, будто

Докопались до причин.

Он - убийца отлученных

От активных дел мужчин.

И бездетных женщин тоже

Он немало погубил.

Он - как клапан для отвода

Невостребованных сил».

«Что за ужасы, мой милый?» -

Говорит ему жена.

- «Я смотрел мисс Ги. Похоже,

Что не вылезет она.»

В лазарет ее забрали,

И она ждала конца,

И лежала, одеяло

Подтянувши до лица.

Вот на стол ее выносят.

Прыснул, вырвавшись, смешок

Средь студентов. Мистер Роуз

Ее скальпелем рассек.

Мистер Роуз, он к студентам

Повернулся: «А теперь

Мы запущенной саркомы

Видим редкостный пример».

Со стола ее убрали,

В морг учебный отвезли,

И два вдумчивых студента

На занятия пришли.

С потолка она свисала,

Да, свисала там мисс Ги.

И два вдумчивых студента

Иссекли ей часть ноги.

1937

Беженский блюз

В десятимиллионном городе у каждого есть жилье,

Хоть особняк, хоть конурка - главное, что свое:

Но не для нас, дорогая, нам здесь пристанища нет.

Мы жили в стране, которая была для нас всех милей,

Теперь лишь над картой Европы мы можем взгрустнуть о ней:

Заказан для нас, дорогая, возврат в родную страну.

На деревенском кладбище в нашей родной стране

Тис расцветает снова по каждой новой весне:

Но не оживут, дорогая, просроченные паспорта.

Консул по столу грохнул, не дослушав меня до конца:

«Без паспорта, юридически, вы мертвей мертвеца!»:

Но мы ведь живем, дорогая, мы ведь с тобой живем.

В Комитете по беженцам вежливо я был выслушан; но в свой черед

Они меня попросили обратиться к ним, через год:

А сейчас как нам быть, дорогая, куда нам сегодня пойти?

Пошли на митинг - оратор был злобен: «Закрыть им въезд!

Иначе они нас выпихнут с наших рабочих мест!»:

Он о нас говорил, дорогая, он о нас с тобой говорил.

Ты слышишь? - в ушах от грома ломит, Гитлер гремит

Над всей Европой: «Каждый из них должен быть убит!»:

Он нас с тобой, дорогая, он нас имеет в виду.

Ухоженный пудель в жакете гуляет, а хитрый кот

В полуприкрытую дверку, не зля никого, прошмыгнет:

Ведь, дорогая, никто из них не еврей, не немецкий еврей.

Спустились к портовой гавани, смотрели с пристани вниз,

Где плавали рыбы, свободные от паспортов и от виз:

В трех метрах от нас, дорогая, всего лишь в трех метрах от нас.

В лесу мы завидуем птицам: легко им петь на ветвях,

Не зная, что значит политика, не зная, что значит страх:

Не зная того, дорогая, чем разумна разумная тварь.

Уснул я, и мне приснилось в тысячу этажей

Здание, с тысячью окон и тысячами дверей:

Но нашу дверь, дорогая, мы бы зря там стали искать.

А на необъятной равнине, запорошенной снежком,

Всю местность десятки тысяч солдат прочесывали кругом:

Ища нас с тобой, дорогая, в погоне за мной и тобой.

1939

* * *

Что ты плачешь, глядя в сумрак

На распутье? Милый твой,

С ловчим соколом, с борзыми

Промелькнул перед тобой?

Птиц задобри, чтобы с веток

Не звенели голоса,

Подожди, покуда солнце

Тьме уступит небеса.

Зимний ветер зол, беззвездна

Эта яростная ночь;

От своих тоски и страха

Ты стремглав помчишься прочь.

Мчись туда, где вечно плачет

Океанская волна;

Океан глубок и горек,

Но испей его до дна.

Ключик золота литого

Средь обломков кораблей

Ты отыщешь, все обшарив

В темных пропастях морей.

А затем - до края Света.

Поцелуем уплати

Жутким стражам - и над бездной

Утлый мостик перейди.

И в давно забытой башне

Мрамор лестниц одолей,

Чтобы ключ вложить в замочек

Крепко запертых дверей.

Прочь сомнения и страхи!

Ты пройдешь сквозь бальный зал.

На себя прощально взглянешь,

Паутину сдув с зеркал.

Все. За деревом панели

Перочинный нож нашарь

И себя без сожаленья

В сердце лживое ударь.

1940

Песня для Хедли Андерсон

Уймите тиканье часов, пусть телефон молчит,

Пусть пес, терзающий мой слух, над костью не ворчит,

Пусть пианино замолчат, весь мир умолкнет, чтоб

Был глухо слышен барабан, пока выносят гроб.

Он мертв! Об этом в небесах пусть каждый самолет

Выводит надпись и навзрыд моторами ревет.

Нарежьте узких черных лент на шеи голубей,

Пусть в черном каждый полисмен дежурит у дверей.

Он для меня был мой восток, мой запад, север, юг,

Мой вечный свет, он для меня был всем и вся вокруг!

Мой труд и отдых, день и ночь, и песня, и слова,

Теперь он мертв, он мертв, он мертв - моя любовь мертва!

Взорвите солнце - пусть навек угаснут небеса!

Сотрите звезды и луну, сведите все леса!

Пусть в океанах и морях иссохнет вся вода!

Нет больше жизни, раз его не будет никогда!

Из «Новогоднего письма»

А год назад, попав в Брюссель,

Я видел беженцев: постель

К постели, робкие надежды,

Пугливый вздох, витавший между

Кроватей, умолявший ночь,

Чтоб с ней века промчались прочь,

И эхом тщетных заклинаний

Европа полнилась - на грани

Того, что, притаясь во мгле,

Мелькало тенью на стекле,

Скреблось по окнам, лезло в двери,

И все запоры против зверя

Уже опробовали, но

По каждой лестнице Оно

Взбиралось, смертоносной тенью

Событий меряя ступени.

Но человек среди времен

Бывает с жизнью примирен

Хоть солнцем августа, всех ровно

Теплом одаривавшем, словно

Не замечая с высоты

Приметы странной суеты,

Когда, послушны скрытой силе,

Суда маршруты изменили,

Встал поезд посреди равнин,

Толпа громила магазин,

Неясный страх густел помалу,

Достигнув крепости кристалла,

Пустые толки сжались как

На карте танковый кулак,

Едва с зарей, не медля дольше,

Война обрушилась на Польшу...

1940