Доллары за убийство Долли [Сборник]

— У вас пока нет никакой зацепки?

— Ищем. В этом деле заняты десять наших сотрудников, иногда подключается еще кое-кто. Работы у нас невпроворот, ведь некоторых свидетелей мы допрашивали по двадцать раз. Люка надеется найти портного, который сшил синий костюм.

В полицию, поскольку дело Стевельса получило широкую огласку, поступали ежедневно сотни писем. Почти все они наводили на ложный след и заставляли сыщиков терять массу времени. Тем не менее любые сведения тщательно проверялись. Выслушивали даже сумасшедших, которые уверяли, будто могут сообщить нечто важное.

Без десяти час Мегрэ вышел из автобуса на углу бульвара Вольтера и, по привычке бросив взгляд на окна своей квартиры, слегка удивился, увидев, что окно в столовой закрыто, хотя солнце светило вовсю. Тяжело ступая, он поднялся по лестнице, толкнул дверь, но та не отворилась. Обычно жена, переодеваясь, запирала дверь. Поэтому Мегрэ открыл ее своим ключом и, очутившись в облаке голубоватого дыма, кинулся на кухню, чтобы выключить газ. В кастрюльке чернела спекшаяся масса, некогда бывшая куриным рагу. Мегрэ открыл все окна, и, когда спустя полчаса явилась, запыхавшись, жена, она застала супруга жующим хлеб с сыром.

— Который час?

— Половина второго, — ответил он спокойно.

Ни разу в жизни Мегрэ не видел свою половину в таком состоянии. Губы у нее дрожали, шляпка сбилась набок.

— Пожалуйста, не смейся!

— А я и не смеюсь.

— И не брани меня. Я не могла поступить иначе. И вообще, хотела бы я видеть, что бы ты сделал на моем месте. Боже мой, подумать только — вместо обеда ты ешь хлеб с сыром!

— Что-то произошло у зубного врача?

— Да я там даже и не была. С одиннадцати часов я сидела в центре Антверпенского сквера и не могла двинуться с места.

— Тебе стало дурно?

— Разве мне когда-нибудь бывало дурно? Нет, это из-за малыша. Когда же он в конце концов начал плакать и топать ножками, я выглядела просто как похитительница детей.

— Какой малыш? Откуда взялся малыш?

— Я рассказывала тебе о даме в синем костюме и о ее ребенке, но ты меня никогда не слушаешь. Я имею в виду даму, с которой познакомилась на скамейке в сквере, пока ожидала своей очереди к врачу. Сегодня утром она внезапно убежала, попросив меня минутку присмотреть за ребенком.

— И не вернулась? Куда же ты девала малыша?

— В конечном счете она вернулась — ровно пятнадцать минут назад, а я схватила такси и помчалась домой.

— Что же она сказала, когда возвратилась?

— Самое интересное, что она вообще не сказала ничего. Как флюгер, вращалась я в центре сквера рядом с ребенком, который орал так громко, что на нас все оглядывались. И наконец заметила, что на углу проспекта Трю-дэн остановилось такси, а затем увидела и белую шляпку. Представь себе, эта особа даже не вышла из машины. Просто приоткрыла дверцу и сделала мне знак рукой. Мальчик бросился вперед, и я испугалась, как бы он не попал под колеса. Но малыш подбежал к машине раньше меня, а когда подоспела я, дверца такси уже закрылась. Дамочка только крикнула: «Завтра! Я вам все объясню завтра! Извините». Она даже меня не поблагодарила. Таксомотор умчался в сторону бульвара Рошшуар, затем повернул налево к площади Пигаль.

Умолкнув, госпожа Мегрэ перевела дыхание и таким резким движением сняла шляпу, что волосы ее растрепались.

— Тебе смешно?

— Нет, конечно.

— Ну признайся, что тебе все-таки смешно. Ведь дама на два часа оставила своего ребенка с незнакомкой. Она даже не знает моего имени!

— А ты знаешь, как ее зовут?

— Нет.

— Может быть, тебе известно, где она живет?

— Я не знаю ничего, кроме того, что не попала к врачу, что мое чудесное рагу сгорело, что ты сидишь за столом и ешь сыр, как… как…

Не найдя подходящего слова, госпожа Мегрэ заплакала и пошла в спальню переодеваться.

ГЛАВА 2. ЗАБОТЫ ВЕЛИКОГО ТЮРЕННА [2]

У Мегрэ выработалась особая манера подниматься на третий этаж дома на набережной Орфевр. В самом начале лестницы, куда еще проникает дневной свет с улицы, комиссар сохранял безразличное выражение лица. Потом, по мере того как старое мрачное здание засасывало его в свое нутро все глубже и глубже, безразличие сменялось озабоченностью, словно служебные неприятности тем больше волновали комиссара, чем ближе он подходил к двери своего кабинета.

Миновав дежурного, Мегрэ обычно обретал начальственный вид. А в последнее время у него появилась привычка, прежде чем пройти в свой кабинет, заходить в комнату инспекторов, а потом, все еще не снимая пальто и шляпу, — к Великому Тюренну.

Это была новая шуточка на набережной Орфевр. Ее породил тот размах, который приобрело дело Стевельса. Старший инспектор Люка, в чьи обязанности входило добывать, сопоставлять и обобщать факты, был буквально завален работой, поскольку помимо всего прочего еще и отвечал на телефонные звонки, сортировал поступавшую в связи с делом Стевельса почту и вообще принимал всю новую информацию. Естественно, что работать в общей комнате, где постоянно толклось много народа, Люка было неудобно, отчего он и перебрался в смежную комнатушку, на двери которой некий остроумец немедленно начертал: «Великий Тюренн».

Едва кто-либо из инспекторов заканчивал свои дела или возвращался с задания, как один из коллег спрашивал:

— Ты свободен?

— Да.

— Тогда зайди к Великому Тюренну. У него наверняка есть для тебя работенка.

И действительно, коротышке Люка постоянно недоставало людей для всевозможных проверок, так что во всем отделе не осталось, наверное, никого, кто хотя бы единожды не побывал на улице Тюренна, где помещалась переплетная мастерская Стевельса. По сей причине все сотрудники отдела уже знали о существовании трех кафе, расположенных рядом с домом переплетчика. Прежде всего, это было кафе ресторанного типа на углу улицы Фран-Буржуа, затем — кафе «Великий Тюренн» в доме напротив и, наконец, немного подальше, перед самой площадью Вогезов — кафе «Табак Вогезов», которое превратили в свою штаб-квартиру газетные репортеры, освещавшие дело Стевельса. Что касается сыщиков, то те пропускали свой стаканчик-другой в «Великом Тюренне», откуда удобно было наблюдать за мастерской фламандца. Таким образом, кафе «Великий Тюренн» выступало в качестве штаб-квартиры сыщиков, а кабинетик Люка был лишь своеобразным ее филиалом.

Наиболее же парадоксальным было то, что добряк Люка, загруженный по горло сортировкой поступающих к нему сведений, один из всех не побывал на улице Тюренна (если не считать, конечно, того первого его визита к переплетчику). И тем не менее именно Люка лучше всех разбирался в топографии места преступления. Он помнил, например, что по соседству с кафе «Великий Тюренн» имеется винный магазинчик «Погреба Бургундии», а стоило Люка заглянуть в одну из его многочисленных карточек, как он тут же мог сообщить, какие ответы давали на вопросы каждого из тех, кто с ними беседовал, супруги-хозяева этого магазинчика.

Правда, супруги как раз ничего не знали и ничего не видели, ибо по субботам обычно отправлялись в долину Шеврез, где проводили на своем дачном участке все уикэнды.

К «Погребам Бургундии» примыкала сапожная мастерская господина Буске. В отличие от соседей ее владелец был весьма говорлив, но имел при этом существенный недостаток — каждому он рассказывал разное. Содержание его сообщений зависело от времени суток, когда задавались вопросы, а также от количества вина, выпитого им в одном из трех близлежащих кафе.

В соседнем доме находился писчебумажный магазин «Фрер», занимавшийся мелкой оптовой торговлей, а во дворе этого дома — небольшая картонажная фабричка.

Над мастерской Франса Стевельса, на втором этаже старого особняка, помещалась фирма «Сасс и Лапинский», занимавшаяся штамповкой ювелирных изделий. Тут трудились двадцать работниц и четверо или пятеро рабочих-мужчин. Фамилии последних были абсолютно непроизно-симы.