Мнемозина (СИ)

— Она ездила к нему за город? — предположил я.

— У отца есть еще один домик для… утех. На полпути к нашему. Папочка очень любит удобство, а заехать по пути в еще один загородный домик — что может быть проще. А потом все списать на пробки.

— Что их связывало? — тихо спросил я.

— Секс, — удивленно ответил Глеб. — Я же сказал…

— Я не об этом, — поморщился я. — Юная девочка из богатой семьи. Воспитанная, положительная, не какая-то дорожная шмара, готовая на все ради куска хлеба. Зачем ей было это нужно? Она влюбилась в вашего отца?

Глеб вздохнул и поглядел в окно.

— Я так и не понял. Ксенька была каким-то странным созданием. Не от мира сего. Я сейчас заставляю себя на нее злиться, потому что это ведь предательство, да еще с отцом моим. Но я на нее не могу злиться, а на него — могу. Это же дикость, уложить в койку пятнадцатилетнюю девчонку и спать с ней потом два года. Даже если бы она на него вешалась, он должен был сказать ей нет. А он не стал отказываться. А Ксения… Она же вся была сломанная, как кукла на шарнирах. И порочности в ней не было ни на грош. Она просто… так жила. И отца она, наверное, по-своему любила.

— А вас?

Барсуков издал тихий протестующий писк, но Кеша вовремя погрозил ему кулаком, и главврач вовремя замолчал, насупившись. Глеб пожал плечами, потер пальцем нарисованное лицо и стал прорисовывать глаза, придавая им глубину и объем.

— И меня. Наверное, не знаю. Я думал, что она меня любит, но это было знаете… такая любовь-дружба. Всегда вместе, всюду рядом. Ручка за ручку, поцелуи, постель… На самом деле люди придают слишком много внимания сексу, мол, если ты с кем-то спишь, то ты обязан быть верен только ему. А мы были от этого свободны. Я ведь знал об ее романах, но внимания не обращал, больше скажу, мы часто на эту тему с ней болтали, лежа в постели. Она со смехом про Пашку рассказывала, какой он телок неумелый, спортсмен хренов. Вы бы знали, как мы потешались, когда он раздувался от гордости, что он с ней и они обманывают меня. Я всего раз был зол на нее, когда она решила порвать со мной, потому что собралась выйти замуж за другого мужчину.

— Тогда вы стали встречаться с Алисой? — предположил я. Глеб кивнул, и его длинная черная челка закрыла его глаза.

— Ну да. Назло. Я не собирался это делать на самом деле. Алиска, она… плебейка, вы уж простите. Это не от моего снобизма или высокомерия, но вы должны понимать, что масло с водой не смешивается, как ни пытайся. Она, конечно, повелась. А мне хотелось только Ксюхе отомстить, показать, что она тут не единственная, Алиска мне даже не нравилась никогда. Вот Ксюха потешилась. Я же не знал, что она собралась замуж за моего отца.

— Почему? — резко спросил я. — Он ей что-то пообещал?

— Вряд ли, — помотал головой Глеб. — Ксюха же была… недалекой. Она сама себе придумала эту историю, лишь бы вырваться из дома, да еще с тем, кто ей так нравился. Отец никогда бы не развелся с мамой. Дело не в какой-то любви уже, понимаете. Они двадцать лет вместе.

— И часть его активов записаны на нее? — предположил я. Глеб согласился.

— Деньги, — горько сказал он. — Всегда деньги… Их много не бывает, даже если поймаешь Золотую Антилопу. Бабло, конечно, прежде всего. Ну, и определенное уважение что ли. Родители ведь хорошо живут… То есть, жили, конечно до всей этой истории. Он и раньше изменял… наверное. Я не знаю. А мама знала, но всегда делала вид, что не в курсе. А потом Ксюха получила от отца отказ и пошла вразнос. Она встретилась с мамой и все ей рассказала. Потом была безобразная сцена на выставке, я не понимал, что случилось. А мама мне рассказала. Конечно, она не могла простить такого. Муж трахает свою потенциальную невестку, обоже своего единственного сына. Я тоже не мог простить, даже не Ксюху. Его. Но и ее тоже. Вот, собственно, на этом наша история и закончилась.

Барсуков снова завозился в углу и, поймав мой взгляд, выразительно постучал пальцем по часам. Я ответил ему равнодушным взглядом.

— Расскажите, что произошло в ту ночь, — попросил я. Губы Глеба на мгновение искривились.

— Да нечего рассказывать, — вздохнул он. — Мама рассказала мне о том, что отец спит с Ксюхой. Я напился. Все не мог понять: как он мог? И как она могла? Он же совсем… старый. А я молодой, перспективный, богатый в конце концов. Чем я хуже? И зачем ей я был вообще? Ну, я и решил выяснить. Хотел поехать сам, но ноги не держали. Я же не пью особо. Позвонил Алиске, она меня отвезла. А дальше, как в тумане. Проснулся утром, Алиса меня вывела через гараж, там Леля ждала. Она нас домой подбросила. Алиса у меня осталась на весь день. Помню, как она лежала рядом, гладила меня по груди, и все повторяла: бедный, бедный. А меня аж передергивало. Я позвонил прислуге и попросил выставить Алису вон. Она на меня посмотрела, как на ублюдка. А оно так и было. Ну, а вечером приехал отец и сказал, что все кончено, Ксения выбросилась из окна. И нам надо быть очень осторожными в своих словах и действиях. У меня началась истерика. Я кричал, что это он ее убил и что хочу, чтобы он тоже сдох… ну, и много такого. А потом как будто лампочку вывернули. Проснулся тут. Тут и сижу. Наверное, скоро уеду. Лучше всего во Францию. Мне хотелось бы посидеть где-нибудь на Лауре. Там чувствуешь потрясающее умиротворение. А мне хочется спокойствия, чтобы все это пережить.

Теперь я во все глаза смотрел на его рисунок, где, как оказалось, была запечатлена вовсе не романтическая история. Рваные линии становились все толще, штриховка темнее. С картинки сочился ужас, медленно сковывающий сердце. Я почувствовал, как ледяные пальцы провели по моему хребту, а холодные губы шепнули в ухо нечто нечленораздельное, сухое, как шепот ветра.

— Когда Ксения крикнула вам: «Он у меня тоже попляшет!», она имела в виду вашего отца? — резко спросил я, разрывая наваждение. Призраки отпрянули, оставив чувство онемения. Я потер руки. Глеб поднял голову и мне показалось, что в его глазах я вижу понимание.

— Наверное, — безразлично ответил он. — Я плохо помню, я ж в мясо был. Она ведь даже не оправдывалась. Мне так хотелось сделать ей больно, что я влепил ей пощечину. Она упала и меня это как-то отрезвило, даже хотел помочь ей встать, а она меня отпихнула и велела убираться. Я и ушел. Надо было остаться. Она ведь плакала поначалу, хотела обнять, говорила, что кроме меня у нее никого нет. А я ее оттолкнул. Мне просто было очень…

Он замолчал, и стал судорожно глотать. Глаза Глеба заволокло слезами, и они в один миг брызнули и покатились по худым щекам. Барсуков встал и решительно замахал руками у меня перед носом. Но я снова проигнорировал, потому что видел, видел, чёрт побери, что нарисовал этот мальчишка!

— После того, как вы ушли, к Ксении поднялась ваша мать? — спросил я.

Вот тут Глеб испугался. Да так, что даже карандаш выпал из рук.

— Почему вы так решили? — прошептал он. Я медленно вынул из-под его руки рисунок, на котором одна женщина держала другую за горло. Нарисованные женщины кричали: одна от боли, вторая — от ярости. Глеб с ужасом уставился на дело рук своих и замотал головой, не в силах даже что-то отрицать. Он попытался вырвать рисунок из моих рук, но я оттолкнул его, и Глеб неуклюже сел мимо стула, рухнул на пол. Его лицо плаксиво искривилось. Тогда я понял, что пора заканчивать допрос. Главврач, воспользовался паузой и, не видя больше возражений с моей стороны, торопливо поднял Глеба и вывел из кабинета. Из коридора тут же донесся хриплый вой отчаяния и боли. Пот градом катился с моего лба. Я молчал и разглядывал смятый рисунок в своей руке. Меня колотило, как в лихорадке. Мертвые голоса нашептывали мне в уши слова, которых я не понимал.

Наваждение сгинуло через мгновение, когда в коридоре смолк этот нервный крик. Главврач вернулся через несколько минут, вытирая потное серое лицо. Мне оставалось надеяться, что с Глебом все в порядке, и никому не придется вынимать его из петли. Кеша нервно переступил с ноги на ногу, а я понял, что пора уходить. Мне было больше нечего делать здесь. Я двинулся к дверям, когда меня остановил голос хозяина кабинета.