Глубокие мотивы: повести

Рябинину попалась одна из тех старушек, которые искренне хотят помочь следствию, и чем сильнее это желание, тем больше они путают. Она смотрела на него всепонимающим взглядом, как смотрит безъязычный иностранец, и терпеливо отвечала вроде бы на его вопросы, но больше отвечая на свои мысли и свои бог весть какие ассоциации.

В дверь заглянула — уже второй раз — помощник прокурора по общему надзору Базалова. Видимо, ей что-то было нужно, но прервать допрос не решалась.

— Где он находился?

— Находился, там и находился.

— Где «там»?

— На дорози.

— А вы где были?

— А я пошла в чащобу за лесной лыкой.

Рябинин согласно кивнул, хотя смутно представлял, что это за «лесная лыка», — пока логика в показаниях была.

Базалова опять приоткрыла дверь, секунду постояла и ушла.

— Дальше что? — устало спросил он, видимо, уже в пятый раз.

— Глядь, столб на меня идёт…

— Какой столб?

— Да этот Петька-то. Ну прямо столб.

— Вы десять минут назад сказали, что его не знаете и никогда не видели. А теперь называете Петькой.

— Петьку-то не знаю? — удивилась она. — Да он из простых лягушек…

— Каких лягушек?

— Да из наших, из деревенских.

— Значит, односельчанин? — обрадовался он наконец-то появившейся ясности.

— Из нашей, а то из какой же, — подтвердила старушка, заглянула в свой паспорт, разглядывая себя молодую, пятидесятилетнюю, и тихо добавила: — А может, столб-то был и не Петька…

Рябинин сдался: если он даже просидит с ней ещё два часа и получит какие-то связные показания, то в суде они рассыплются, потому что ни у каких судей не хватит терпения на вторичное получение этой информации. Старушка ушла. И тут же появилась Базалова, словно ждала её ухода за дверью.

— Что случилось? — спросил Рябинин. — Пятёрку или десятку?

У Базаловой было трое детей, поэтому она частенько занимала деньги на какие-нибудь колготки или пинетки, обнаруженные в окрестных магазинах.

— Да нет.

Она улыбнулась полными губами. От хорошего здоровья, а может, от тех же самых магазинов, по которым приходилось бегать каждую свободную минутку, плотный румянец лежал на щеках и не уступал цвету подкрашенных губ. На этот румянец он не обратил бы и внимания, но утром во время бритья вдруг как-то отчётливо увидел свою бледную вялую кожу, не тронутую ни румянцем, ни загаром. Ещё не был в отпуске, а уже осень, последний её моросящий кусок. Интересно, что вреднее для здоровья: иметь троих детей или заниматься следствием?

— Интересно, что вреднее для здоровья: иметь троих детей или заниматься следствием?

— Моему здоровью от детей одна польза, — не задумываясь, ответила Базалова. — Только хлопот много…

— На следствии хлопот тоже много, а пользы здоровью нет.

— Серёжа, я к тебе за советом…

— Что-нибудь по выпуску недоброкачественной продукции?

— Нет, ко мне соседи обратились…

Соседи обращались и к Рябинину. Чаще всего по жилищным делам, иногда по семейным и реже по уголовным. В последнее время раза три приходили с одним раздражающим вопросом — на каком основании в городе много собак. Вечерами лают.

— На моей лестнице живёт симпатичная пара. Он вроде бы учёный, а она преподаватель в младших классах. Детей нет. Молодые ещё люди. И вот в последнее время стали ей приходить анонимные письма. Не знают, что и делать…

— Письма о чём?

— О любви.

— И прекрасно. Лишь бы не о ненависти.

— Мужу-то каково? Неизвестный тип шлёт фривольные послания и чего-то домогается…

Базалова полезла в свою объёмистую пузатую сумку, похожую на поросёнка, и достала пачку писем:

— Вот, уже шесть прислал.

Рябинин смотрел на длинненькие расцвеченные конверты и аккуратные буквы — всё правильно, любовные письма и должны быть красивыми.

— Муж ко мне приходил. Говорит, такое ощущение, будто в квартиру забрался вор.

— Сочувствую, — заметил Рябинин, посматривая на календарь: через пятнадцать минут должен прийти очередной свидетель.

— Что же им делать?

— Пусть заявят в милицию.

Письма лежали на столе, и она их не брала — сосредоточенно смотрела на яркие конверты.

— Они боятся огласки. Милиция начнёт проверять знакомых, на работе…

— Как же иначе?

— Серёжа, — неуверенно начала Базалова, — а ведь я обещала.

— Чего обещала?

— Что ты поможешь.

— В каком смысле? — удивился Рябинин.

— Разберёшься, ну и найдёшь этого писаку.

— Возбудить уголовное дело?

— Да нет, в частном порядке, что ли…

— Не могу, — отрезал Рябинин, цепляясь взглядом за календарь. — Во-первых, нет времени. Во-вторых, тут нужна оперативная работа. Да я и не Шерлок Холмс.

Полные губы Базаловой тревожно округлились. Румянец вдруг стал утекать со щёк, оставив на них светлые пятна.

— Не могу, — повторил Рябинин мягче.

— Не хочешь, — теперь отрезала Базалова, но тут же вздохнула: — А ведь я им обещала. Семья может развалиться.

— Ну как ты эту помощь представляешь?

— Серёжа, не мне тебя учить. Поговори с ними, письма посмотри, кое-что разузнай…

Разузнать кое-что было не в его характере — он мог либо делать, либо не делать.

Письма сиротливо лежали на краю стола. Они уже не принадлежали тому, кто их написал. Они не принадлежали и тому, кто их получил, — получатель эти конверты не принял. Письма были ничьи. Теперь Базалова искала человека, который бы ими заинтересовался.

— Серёжа, людям помочь хочется…

И кажется, нашла.

— Ладно, — буркнул он. — Посмотрю.

— Спасибо, — сразу успокоилась Базалова, застёгивая сумку и уплотняя её на коленях: дело сделала, и теперь её мысль, видимо, уже ринулась по своему обычному, хозяйственному руслу.

— Но ничего не обещаю, — предупредил он, зло хватая письма.

Видимо, злился на них, потому что злиться на Базалову не мог — она лишь просила. И не мог злиться на себя, чтобы окончательно не осознать ненужность этих конвертов, когда все дни и часы забиты до минут.

— Им приходить? — спросила Базалова, поднимаясь.

— Нет, я понюхаю письма, встану на четвереньки и побегу по следу.

Глеб начал делать зарядку. Обычно на неё уходило минут десять, но сегодня была суббота. Он лениво выжимал гантели, тянул резиновый пояс и шумно дышал, пытаясь набирать воздух в три приёма, как учат йоги.

— Можно завтракать, — сообщила Вера.

Но он ещё выполнил три упражнения, сидя на полу. В ванной тоже не торопился — душ бежал долго, окропляя тело мелкими струйками. Потом брился. И на одевание ушло время — не на брюки и рубашку, а смотрел в зеркало на своё розовое блестящее лицо.

— Ну и копуша, — заметила Вера, всё это время мелькая где-то за его спиной.

— Я готов, — невнятно произнёс он, отходя от зеркала.

Он был готов. В квартире пахло кофе и его любимым салатом из свежих огурцов. Механическим шагом, каким обычно хаживал по выходным дням, Глеб вышел из ванной; так же автоматически взял ключи и уже дотронулся до дверной ручки… И понял, чем у него тайно испорчено это субботнее утро и почему он тянул с зарядкой и умыванием. Почтовый ящик. Нужно было идти к почтовому ящику за газетой, без которой завтрак не в завтрак. Но лучше завтракать без газеты, чем…