Игра в безумие. Прощай, сестра. Изверг

Но обещал поговорить с Брайаном. Задумчиво разглядывал стройную фигуру Поля, редеющие, но довольно длинные волосы, модный пестрый галстук. Возможно, Валери ему обоснованно не доверяет, уж слишком он безупречен.

— Как вам живется в Роули? Вы уже освоились?

Поль сказал, что это изумительно — переехать из Лондона, но его восхищенный тон звучал и откровенно, и в то же время неубедительно. Элис говорит, что в Роули совсем по-другому, но и ей там, разумеется, нравится.

Лоусон, все еще полный довольства собой, раздумывал о Поле. Все-таки есть в нем нечто странное. Кто он, собственно? Актер, играющий несколько ролей, не справляясь как следует ни с одной?

— А как дочь, Джейн?

— Приемная дочь, Дженнифер. Меня бы не удивило, если бы она вдруг расправила крылья и вылетела из гнезда. Знаешь, какова молодежь. Хочет жить в Лондоне.

— Если у Элис возникнут проблемы, пусть позвонит, Валери с радостью ей поможет. Она уже записалась в городской женский клуб? Валери там в правлении.

— Полагаю, еще нет. Она записалась в бридж-клуб.

— Ну, это не к спеху. Вначале освойтесь.

— Как только мы все приведем в порядок, приходите к нам на ужин.

— Успеется. Ты ведь говорил, что играешь в теннис? Мог бы записаться в клуб. Салли там состоит.

— Собираюсь. Но в ближайшие дни у меня будет полно работы.

— Знаю. Но ты не хочешь включиться в светскую жизнь, войти, так сказать, в струю…

Поль встал.

— Не забудешь?

— Что? Нет, нет, оставь это мне.

Оставшись один, Боб Лоусон закрыл глаза. День выдался весьма утомительным, и он едва не заснул. Но тут на столе замигала зеленая лампочка и тонко пискнул телефон. Звонил коммерческий директор одного из европейских филиалов «Тимбзлса». Речь шла о сбоях в экспортных поставках, и этим должен был заниматься О’Рурк, но директор хотел говорить с ним. Лоусен несколькими фразами попытался его успокоить, сообщил, что в конце года собирается выбраться в Европу, и переправил его к О’Рурку. Полю он позвонил уже около пяти.

— Поль, полагаю, что всю проблему ты видишь несколько не под тем углом. Дело в том, что ресторан предназначен для директоров. На тот случай, когда они принимают клиентов. — Смех его звучал сердечно, звонко и непринужденно. — Собственно, и директорам бы не следовало туда ходить без клиентов, хотя, ручаюсь, некоторые все равно будут.

— Блейни и О’Рурк не директора. В этом все дело.

— Нет, конечно. Но Блейни отвечает за внутренний рынок, а О’Рурк — за экспорт. Брайан объяснил мне, что оба принимают клиентов, приносящих нам большие доходы. Ты же понимаешь. В отделе кадров таких клиентов не бывает.

— Понимаю.

— Если ты будешь принимать гостей, которые этого заслуживают, только скажи мне об этом, и я устрою, чтобы тебя с ними допустили в ресторан.

— Но моего имени в списке не будет?

«Вот этого тебе говорить уже не стоило, — подумал Лоусон, — нужно было все оставить, как есть».

— Поль, я не против время от времени обойти правила, но менять их не собираюсь. И потом, не я установил эти правила, а Брайан, хотя я думаю, что в этом случае он поступает вполне разумно.

На это Поль ничего не сказал, только поблагодарил. Боб Лоусон еще некоторое время думал о нем. Составь он список неверных шагов, которые Поль наделал из-за этой ерунды, начиная с того, что вообще заговорил с ним об этом, то заполнил бы им целую страницу. Но он чувствовал себя слишком довольным, чтобы позволить подобной ерунде вывести себя из равновесия.

Лифт был полон. Поль очутился спина к спине с пожилой толстухой из бухгалтерии. Джой Линдли улыбнулась ему от другой стены лифта. Когда оба они направились к станции метро, она шла следом за ним, и Поль остановился, давая себя догнать.

— Мистер Вэйн, это было очень любезно с вашей стороны. Что вы не сказали мистеру Хартфорду насчет циркуляра.

— Ерунда. — Разговорившись с ней, он узнал, что живет она у родителей в Хайгейте, что мать ее прооперировали и теперь она почти инвалид, что собиралась учиться в университете, но оценки оказались слишком низкими. — Такая я уж глупая.

— Ну что вы. Будь вы глупы, не продержались бы у Хартфорда и недели. — В присутствии этой длинноногой лошадки, гарцевавшей рядом с ним, он чувствовал себя молодым и полным сил. — Пойдем выпьем по рюмочке. Так, на ходу.

И вдруг неожиданно она состроила ему глазки, сказала: «Пригласите меня завтра», помахала и припустила через улицу. Он был очарован. Только позднее, в поезде, ему показалось, что в стуке колес он слышит слова: Вэйн, Вэйн, ты готов… «Нет, — сказал он, — уж этой маленькой стервочке я не поддамся».

Больница находилась у магистрали МѴІ, неподалеку от Датчета, типичный викторианский загородный дом, к которому вела извилистая буковая аллея. Вечер стоял прохладный, пациентов в саду не было. Хартфорд поднялся на второй этаж и поздоровался с дежурной сестрой.

— Добрый вечер, мистер Хартфорд. Сожалею, но сегодня самочувствие неважное. Но так уж бывает — то лучше, то хуже.

— Да, конечно. — Шагая по коридору, он еще плотнее, чем обычно, сжал тонкие губы. На картонной карточке на двери значилось: «Миссис Эллен Хартфорд». Карточка давно пожелтела. Жена его находилась здесь уже восемь лет.

Эллен сидела за столиком у двери на балкон. С порога и в профиль казалась все той же девушкой, которую он взял когда-то в жены. Но, приблизившись, можно было заметить дряблые щеки и увядшие губы. И глаза, как увядшие цветы. Она словно совсем не замечала Хартфорда. Он окликнул ее, поцеловал, но она отмахнулась, словно от мухи, потом показала на сад:

— Там никого нет.

— Нет. Очень холодно.

— Но они там были.

— Ты сегодня не гуляла?

— За мной следили. Весь день. Два шпиона, так и расхаживали взад-вперед, все хотели попасть внутрь. Через балкон. — Она слабо взмахнула рукой. — Я все время начеку, но не могу больше. Нужно же и поспать.

— В самом деле.

— Хочу, чтобы убрали балкон. Пусть его снесут. Тогда я буду в безопасности.

Возражать ей было бесполезно, он знал это по долгому опыту. Так что предпочел промолчать. Жена непрерывно сплетала пальцы — бесспорный признак, что более нервничала, чем обычно.

— Ты мне что-нибудь принес?

Хартфорд достал из пакета полукилограммовую плитку шоколада. Отломив кусок, жадно его проглотила.

— Меня хотят уморить голодом. С утра я ничего не ела, и не говори, что я лгу, это неправда. — Подняла руку к глазам, словно боялась, что он ее ударит. — Мне не нравится здесь, хочу вернуться в Бейли.

В Бейли они жили до катастрофы.

— Посмотрим, что можно сделать.

— Что?

— Я сказал, посмотрим. Еще вернемся к этому. — Знал, что через полчаса она забудет все, о чем была речь.

— Они захотят помешать, но у меня уже есть план. И неплохой. Рассказать? Ты не слушаешь?

— Слушаю.

— Ничего я тебе не скажу. У меня тут есть помощница. Прекрасная помощница. По крайней мере, мне кажется. У нее только один недостаток, и он меня беспокоит. Видимо, прогневала Бога, и он ее отметил. Знаешь, как наказал ее Бог? — Склонилась так близко, что на лицо ему попали капли слюны. — Превратил в негритянку.

Хартфорд взглянул на часы. Восемь лет назад она везла их десятилетнюю дочь Еву на утренник, выехала на главную дорогу, не посмотрев, нет ли машин, и врезалась в автобус. Эллен тяжело пострадала. Только гораздо позднее ей решились сказать, что Ева в катастрофе погибла. Вернувшись из больницы, никак не могла справиться с простейшими домашними делами, но только через полгода стало ясно, как серьезно пострадал ее мозг. Эти полгода провела дома под присмотром сиделки, но, когда подожгла дом, пришлось поместить ее в больницу. Хартфорд любил говорить, что нужно смириться с фактами, но для нее это означало — смириться с жизнью в больнице. Иногда она вела себя вполне разумно, но в такие вечера, как этот, приходилось честно признать, что никогда уже отсюда не выйдет. Может быть, теперь он уже и не хотел, чтобы она вернулась домой.