Роль (СИ)

— Шляпу надень, и иди сюда.

Видимо, вуаль, вдохновляла Павлова больше, чем лицо банальной потаскушки. Голос звучал глухо, угрожающе, с легкой хрипотцой. Она надела вуаль и опустилась на колени. Надвинув шляпу на глаза, он предоставил ей действовать самой.

— Шеф, телефон, — по селектору передал Широков.

Павлов взял трубку.

— Да. — Он поморщился, то ли от голоса в трубке, то ли от неосторожных ласк. — Спасибо, все было исполнено блестяще… Приятно работать с профессионалами. — Он отпустил зонт и положил руку ей на голову. — Да, сегодня же, если вы, конечно, не заняты…

Дама что-то промычала, он сомкнул пальцы, сминая шляпку.

Священник в штатском переминался с ноги на ногу у двери.

— Понятно, благодарю. Рад был познакомиться, до свидания. — Левко положил трубку.

— Вы правы, — сказал священник. — Действительно, помогает. — Он сочным басом запел арию Мефистофеля, дирижируя себе рукою. — Люди гибнут за металл, тра-та-та-та-та.

Поставив ногу на стол девушка натянула один чулок, щелкнула застежкой. Павлов потерял к ней интерес, задумался, мелодично позванивая льдом в бокале. Широков изредка поглядывал краем глаза. Она натянула второй чулок.

— Надо отдать деньги, — сказал Широков.

— Разумеется, — сказал Павлов.

Девушка щелкнула резинкой трусиков.

— Надо отдать, коли взять нельзя, — продолжал Павлов. — Мы же порядочные люди.

Она застегнула молнию на платье, надела плащ, взяла шляпку.

— Испортил вещь, противный… — Вульгарная интонация резанула слух, не сочетаясь с изысканной внешностью. — Теперь на помойку выбросить придется.

Павлов достал из бумажника деньги, протянул ей. Она притворно смутилась, беря их.

— Ну, зачем? Я думаю, мы еще встретимся, котик.

— Если встретимся, еще дам, — пообещал Павлов. — Не терплю долгов.

— Только больше зонтиком не надо. — Она нежно погладила костяную рукоятку.

— Договорились. В следующий раз припасу для тебя конский кнут.

На сцене звучали последние такты музыки. Дети в зале нестройно аплодировали, смеялись, переговаривались и стремились наружу. Бежин играл старика. Он вышел на поклоны в огромной седой бороде и таком же всклокоченном парике с сетью через плечо. Аплодисменты неумолимо затихали. Вслед за Бежиным вышла старуха с разбитым корытом подмышкой.

На пороге гримерной Бежина встретил восторженный Савинов.

— Гениально, старик! — воскликнул он.

— Мы хорошо играли? — удивился Бежин.

— При чем здесь играли? — не понял Савинов. — Я давно не смотрю вашу халтуру.

Бежин обиделся.

— Вашу, между прочим, тоже…

Он подсел к зеркалу, щелкнул выключателем. Лампочка не горела.

— Черт, — выругался Бежин и подергал себя за бороду. — Где вазелин?

— Мне пришла в голову судьбоносная мысль, — продолжал Савинов. — Мы поставим «Луну для пасынков судьбы» О'Нила, и выступим на О'Ниловском фестивале. Первая премия сразу наша. Янки обалдеют. Как? По-моему, это как раз для нас. Будешь играть Эдмунда.

— Определенно, для нас, — согласился Бежин. — Пасынков судьбы. Где вазелин, Вов?

— А я откуда знаю? — возмутился Савинов. — Я не гример.

— А где Нина?

— У нее краснуха.

— У Нины?!

— То есть, у ребенка, конечно.

— Понятно. — Бежин подошел к умывальнику, взглянул на себя в зеркало, открыл кран. Тот ядовито зашипел. В глазах Бежина появилась бессильная тоска. — И воды нет…

— Да, ладно, старик, иди так. В «Вертепе» умоешься. У них, наверно, и вазелин есть.

— У них-то все есть. — Бежин стал переодеваться.

— Не стыдно тебе разменивать там свой талант перед пьяными нуворишами?

— Мне здесь перед детьми стыдно.

Порой, Левко удивлялся своему звериному чутью — оно не раз выручало его. Он пробрался в мертвый цех через выставленное окно под потолком и попал на застеленную досками стальную балюстраду, опоясывающую периметр. Он двигался мягко, как кошка. Любое неловкое движение отзывалось предательским скрипом досок. Ему пришлось пройти почти половину периметра, прежде чем он нашел, что искал. Снайпер лежал на досках в классической позе. Ствол Стечкина надежно застыл на запястье. Рубиновый огонек лазерного прицела плавал по стене над воротами цеха. Левко вспомнил бабку в метро.

— Эй, матросик, — окликнул он. — Не меня ждешь?

Снайпер повернул голову. Это был строгий охранник, с которым Левко совсем недавно обсуждал достоинства памятников.

— Вы? — удивился охранник. — Что вы здесь делаете?

— Похоронное агентство должно заранее заботиться о клиентах, объяснил Левко.

Охранник оценил, наконец, ситуацию, и перекатившись на спину, попытался всадить в Левко пулю. Однако попытка заранее была обречена на провал. Прогремел выстрел, пуля высекла искры в конструкциях крыши, а пистолет, выбитый ногой Левко, отскочил от стены и упал на доски настила. Охранник на четвереньках метнулся к нему, но получив удар ногой в лицо, отлетел назад, больно ударился спиной об арматуру перил.

— Побеседуем, служивый? — предложил Левко.

Охранник, оценив класс противника, понимал, что шанс остаться в живых неизмеримо мал. Понимал он также, что противник ему этот шанс зачем-то подарил, а от таких подарков не отказываются. Он тяжело встал, цепляясь за арматуру. Охранник был неплохим бойцом, и терять ему было нечего. Левко, легкий как перо и ловкий как китаец, дрался, играя, с удовольствием, выматывал противника до конца. Смертельный балет на узком помосте закончился, когда охранник повис на пятнадцатиметровой высоте, уцепившись рукой за край помоста. Только сейчас ярость в его глазах сменилась мольбой о пощаде и страхом смерти. Левко стало жаль добросовестного служаку. Он поднял пистолет. — Не бойся, тебе поставят самый красивый памятник. Я прослежу. Рубиновый огонек прицела гладил пальцы охранника. Прозвучал выстрел. Охранник вскрикнул, с ужасом поглядел вниз. Дырочка от пыли зияла рядом с указательным пальцем. Левко продолжал стрелять до тех пор, пока пули не отрубили край доски, не задевая руки. Охранник молча рухнул вниз и застыл на грязном бетоне в позе, не вызывающей сомнений в том, что мертвее охранников не бывает.

Троллейбус был переполнен, и гитару в жестком чехле Бежину пришлось держать над головой. На него оглядывались. Огромная борода и всклокоченная седая шевелюра в сочетании с джинсами, кожаной курткой и гитарой делали его похожим на какого-нибудь американского сектанта, приехавшего петь псалмы во спасение душ заблудших россиян.

— Поликлиника, — объявил водитель. Бежин протиснулся к выходу, почти выпал из двери на слякотную весеннюю улицу.

Он ринулся к переходу и налетел на очкастую особу, выходящую из автомобиля. От неожиданного толчка очки упали, он едва успел подхватить их у самой земли.

— Извините, ради Бога! — Бежин протянул очки, взглянул на нее. — Господи, какой я неловкий…

Солнце вдруг прорезалось в синем проеме облаков и осветило лица, блестящие лужи, яркие машины и дома. В ушах Бежина заиграл на рояле благословенный Ференц Лист.

— Ничего, все в порядке, — сказала она, и голос ее прозвучал ангельским пением.

Она невидящим взглядом скользнула по его изуродованному лицу, но этого было достаточно, чтобы сердце Бежина прыгнуло и мощными толчками поднялось к горлу, а внутри, в центре сознания будто щелкнули тайным выключателем, осветив всю его жизнь, прошлую и будущую, невиданным прежде светом. Миг остановился, мир исчез. Осталась только она, летящая над мокрым асфальтом к дверям клиники. Откуда-то извне послышалась ругань водителя автомобиля.

— Ты что, придурок, ослеп?! Куда прешься?

Бежин поморщился, хотел устранить назойливую помеху, отодвинуть в сторону, но переполнявшие чувства ненароком вылились в толчок, от которого водитель отлетел на четыре метра, дважды перекувырнувшись, и собрал собою всю грязь с обочины мостовой. Она исчезла за дверями клиники. Солнце скрылось за облаками. Вокруг зашумело, машины поехали, люди с серыми лицами заспешили по своим делам. Бежин помог водителю встать.