Мистерия в парижском омнибусе

"Мне все равно, по большому счёту, умрёт этот пассажир в империале, или нет, но я бы хотел увидеть всю фигуру девушки, которая спит таким глубоким сном. Внизу её ноги выглядят совершенными. Она, должно быть, не купается в золоте, эта малышка, судя по её одежде, и я уверен, что она охотно согласилась бы позировать мне.

"Если она выйдет на какой-нибудь остановке по пути, я не стану её преследовать, но если она выйдет на конечной и пойдёт к площади Пигаль, я пойду за ней и попробую её уговорить дать мне несколько сеансов.

"Буду надеяться, что она откроет глаза до конца поездки.»

Во время этих лихорадочных размышлений омнибус двигался быстрее поезда, стараясь, кажется, посрамить самые резвые фиакры. Два крупных мощных вороных першерона которые его тащили, обгоняли все кареты и повозки, что попались им на пути. Они разгонялись бы ещё быстрее, если бы время от времени какой-нибудь пассажир не дёргал за шнур с просьбой остановиться, чтобы выйти.

На площади возле биржи произошло большое изменение. Три женщины, сидевшие впереди возле выхода, вышли из омнибуса и их сменила буржуазная семья, отец, мать и маленький мальчик. Но пассажиры в глубине салона не двигались.

Девушка все ещё спала, опираясь на свою милосердную соседку, да и торговка апельсинами, наконец-то, задремала. Других женщин тоже сморил сон, так что после остановки на станции Шатодюн, последней перед конечной, когда упряжка омнибуса, усиленная третьей лошадью, стала взбираться вверх по набережной улицы Мучеников, салон омнибуса походил на дортуар в монастыре.

Массивная карета катила, как корабль, потряхиваемый волнами, нежно убаюкивая своих пассажиров, и постепенно почти все они позволили себе закрыть глаза и задремать.

Лишь один только художник продолжал сидеть, выпрямившись, как истукан, и бодрствовал.

Кондуктор следовал пешком рядом с омнибусом, чтобы размять ноги, а кучер размахивал кнутом, чтобы согреться.

В последней трети подъёма, толстая торговка-сплетница проснулась и сразу же принялась кричать, что хочет сойти.

В этом месте не так легко остановиться, потому что подъем является настолько крутым, что лошади начинали скользить, едва только они прекращали движение. Дамы, которые хотят сойти до достижения верхней части подъёма, должны обращаться за помощью к кондуктору.

Тучная женщина так и сделала, продолжая роптать и бормотать неблагодарные слова в адрес этого прекрасного сотрудника транспортной компании, который не достаточно быстро, по её мнению, попал в её объятия, чтобы вытащить из салона. Она бросилась к выходу, безжалостно давя пальцы своих соседей и, как только она попала на тротуар, немедленно закричала, что сошла слишком рано, и ей нужно ещё подъехать до проспекта Трюден, так как она ночует на шоссе Клинянкур, и ещё сотню других упрёков, которые, однако, никого не разбудили и не взволновали.

Тем не менее, торговка решила, наконец-то, перенести своё тело к пункту назначения пешком, и омнибус продолжил своё восхождение наверх, которое, впрочем, уже подходило к концу.

В это время художника, который постоянно размышлял о двух женщинах, сидящих перед ним, вдруг вывел из задумчивости голос с верхней палубы, с империала… звук трёх ударов каблуком, три последовательных удара, отделённых друг от друга небольшим интервалом, и затем последовал ещё один энергичный удар.

—

Ба! — сказал он про себя, — пассажир на крыше, который умеет так стучать каблуками, должен быть опытным армейским офицером. Такие па делает, обычно, учитель фехтования. Кажется, что он все ещё там. Даже несколько градусов ниже нуля не сумели заставить его покинуть свой пост. Ах! Нет, по видимому он решил, что с него достаточно, так как решил спуститься.

Действительно, сапоги, которые только что произвели такой выразительный стук, появились на подножке наружной лестницы с крыши, за ними последовали ноги, затем туловище и, наконец, мужчина, бросив быстрый взгляд в глубь омнибуса, прыгнул на тротуар. Художник, который наблюдал за его движениями, увидел, как он быстрым шагом скрылся вдали на углу улицы де ла Тур де Оверни.

—

Итак! — думал он, — у этого доброго мужчины, обутого в такие тяжёлые сапоги, совсем нет тех намерений, которые я ему приписывал. Мне казалось, что он будет ждать на выходе даму, которая заняла его место, и попытается заставить её принять вновь его помощь и пожать руку. Вовсе нет. Он спокойно уходит совсем один. Он прав, потому что эта дама кажется совсем не расположенной знакомиться с господами такого типа.

Когда он произносил про себя такую мудрую речь, омнибус достиг точки, где улица Мучеников пересекает две другие улицы, достаточно оживлённые: улицу Лаваль, слева, и Рю Кондорсе, справа.

На этом месте омнибус всегда останавливается для того, чтобы кучер подтянул лошадиную упряжь, а также потому, что в этой точке маршрута частенько бывает, что омнибус опустошается. Пассажиры, и особенно пассажирки, спускаются в массовом порядке.

И в тот вечер все было как обычно. Почти все одновременно встали и сразу же наперегонки направились к выходу.

Исход был настолько массовым, что после него в салоне остался только смуглолицый художник и две женщины, сидящие перед ним.

Тем не менее, та, которая поддерживала спящую, тоже собиралась покинуть омнибус.

—

Месье, — сказала она быстро, — это бедное дитя, которое полагается на меня, чтобы спать столь хорошим сном… я бы корила себя, если бы разбудила её … а мне уже нужно выходить … Я живу здесь недалеко и уже поздно … Могу ли я попросить вас заменить меня, и принять из моих рук обязанности в качестве временного алтаря для этой уставшей девушки?

—

С большим удовольствием, — ответил молодой человек, садясь на место рядом со спящей девушкой, которое только что покинула тучная торговка апельсинами.

—

Подождите немного, прошу вас, — воскликнула милосердная дама, обращаясь к кондуктору омнибуса, который уже собирался подать сигнал отправления.

В то же самое время она приподняла, с бесконечными предосторожностями, голову девушки, которая лежала у нее на плече, и осторожно положила её на плечо темноволосого художника, уже приготовившегося принять её.

Спящая позволяла проделывать с собой эти манипуляции, не подавая никаких признаков жизни, и позволила попасть своему телу и голове буквально в объятия своего нового соседа, который нежно обхватил её за талию.

—

Благодарю вас, месье, — сказала завуалированная дама. — Мне стоило бы труда оставить её одну, но раз вы следуете до конечной остановки, я спокойно могу уйти. Если бы вы могли проводить мадемуазель до двери дома, где она живёт, вы бы, конечно, сделали доброе дело, так как в это время суток этот квартал опасен для молодой одинокой девушки.

И, не дожидаясь ответа своего сменщика на благородном посту доброго самаритянина, она быстро выскользнула из омнибуса, который только что остановился на улице Лаваль. Кондуктор склонился в углу, у входа в карету, возле счётчика, проверяя в мерцающем свете уличных газовых фонарей последние цифры его баланса.

Художник, таким образом, остался один-на-один с красивой спящей девушкой, и никто не мешал ему с присущей ему вкрадчивостью и мягкостью в голосе попросить незнакомку о сессии для создания её портрета, но чтобы сделать это, следовало для начала разбудить её, и он хотел сделать это как можно более нежно.

Юноша тихо прижал девушку к своей груди, надеясь, что, немного приласкав её, ему удастся вывести спящую красавицу из состояния оцепенения.

Он ошибался. Напрасно он задерживал немного больше положенного свою руку на теле этой молодой девушки, как будто невольно касаясь её упругой груди, но будущая модель, которая, по идее, не должна была позволять в отношении себя такие откровенно нескромные объятия, и должна была возмутиться и уйти. Никак не реагировала на такую вольность. Тогда в голову художника пришла идея, что эта умная девушка отнюдь не спала, а лишь прикидывалась спящей, и хотела довести ситуацию до того момента, когда он уже будет обязан ей… и может быть деньгами.