Главный свидетель – кошка

– Так что же вы тогда подумали?

– Я случайно раза два видела, как этот самый Крис поджидал его утром возле гаража и с ним разговаривал. Раньше такого никогда не бывало. Оба раза они разговаривали довольно долго. К тому же все эти дни мой зять был сам не свой. Чрезвычайно возбужденный, рассеянный и пил сверх всякой меры. Потому я и решила, что этот молодчик его выследил и потребовал отступного.

– Но вы же знаете, шантаж – это бездонная бочка. Не лучше ли было откровенно поговорить с зятем?

Она кивнула.

– Я и правда все сделала не так. Мне не следовало давать ему денег, а мальчишку надо было призвать к ответу. – Она вдруг остановилась. – Но это, менеер Ягер, вопрос чрезвычайно деликатный. В моей семье было не принято разговаривать с помощником садовника о таких вещах, как супружеская неверность и шантаж.

Вот вам и оборотная сторона богатства, подумал Эрик Ягер. Тот, кто не имеет ни цента, не станет жертвой такого рода шантажа. Но он понимал, отчего старая дама поступила именно так. При своей фамильной гордости она смертельно боялась скандальной огласки.

– А теперь вы, наверно, спрашиваете себя, уж не сама ли я застрелила этого юношу? – спокойно продолжала мефрау Плате. – Уверяю вас, я этого не делала. Правда, не смею требовать, чтоб вы мне поверили.

– В нашей профессии вера ни при чем, – дружески сказал Ягер. – Для нас все решают факты, доказательства… признания, которые в свою очередь должны быть подкреплены конкретными данными… Вы думаете, что Криса убил ваш зять?

Она взглянула на него задумчиво и серьезно. Что-то дрогнуло в ее лице.

– Не знаю, менеер Ягер. И это чистейшая правда.

11

В понедельник пятого сентября словно бы вернулось лето: день стоял безоблачный и яркий. Хотя над лугами, парками и садами уже лежала дымка тумана, предвещающего близкую осень, но ртуть в термометрах к половине двенадцатого поднялась до двадцати пяти градусов выше нуля.

Купальный сезон продлится еще недели две, и, хотя каникулы и отпуска почти у всех закончились, перед кассами открытого бассейна на Парклаан стояла длинная очередь ребятишек и взрослых с купальными принадлежностями и сумками.

Над зелено-голубой водой носился разноголосый гомон старающихся перекричать друг друга пловцов, отзвуки его достигали примыкающего к бассейну Зверинца и солидных домов на противоположной стороне Парклаан. Терраса небольшого ресторана пестрела оранжевыми, голубыми и желтыми зонтиками, все столики и стулья были заняты посетителями.

Зеленая листва росших вокруг старых каштанов, буков и платанов и безоблачное небо создавали впечатление, будто лето только начинается. В известном смысле так оно и было, и поэтому множество людей старались использовать хорошую погоду.

Моложавые бабушка и дедушка Йосинтье и Петры – белокурых девчушек четырех и пяти лет – уже несколько раз по очереди ныряли в бассейн, пока другой наблюдал за детишками, которые барахтались в лягушатнике. К полудню толчея им порядком надоела – они любили плавать на свободе, а тут поминутно натыкались на встречных или на неугомонных ныряльщиков. К тому же среди брызжущей, плескающейся ребятни бабушке и деду становилось все труднее уследить за двумя маленькими девочками, которые на неделю были оставлены на их попечение. Мама с папой – их дочь и зять – уехали в Люксембург, чтобы провести там оставшиеся дни отпуска.

Бабушка Матильда – ей только что исполнилось пятьдесят, и она еще не совсем привыкла к своему новому титулу – около полудня достала бутербродницы и позвала детей завтракать, расстелив купальную простыню на траве, возле ступенек террасы.

Дедушка Леонард, высокий, загорелый, худощавый, вылез из воды и, не глядя выхватив на сумки огненно-красное полотенце, стал вытираться, а стекавшие с него капли падали на ломтики хлеба.

– Осторожней, ты тут все замочил! Отойди в сторонку! – закричала Матильда.

Леонард из-за полотенца скорчил Петре гримасу, малышка так и покатилась со смеху, а Йосинтье бросила в него хлебной коркой. Дед, изображая щенка, кинулся за коркой и налетел на какую-то толстую даму. Дама восприняла это вполне добродушно, однако Матильда сочла своим долгом пожурить шалунов. После чего все молча позавтракали.

– Уйдем лучше отсюда, слишком уж тут людно, – предложила вскоре Матильда. – Неприятно, когда столько людей толкутся в воде одновременно.

Леонард усмехнулся, а девочки запротестовали.

– Ой, бабушка, еще немножко!

– Баб, я не хочу домой! Что нам там делать?

– А в Зверинец мы пойдем?

– Да, да, я хочу на качели.

– Нет, мы пойдем к слонам! Чтоб качаться на качелях, незачем ходить в Зверинец! – закричала Йосинтье.

– Ну, тогда к тиграм, хочу к тиграм! – завизжала Петра, поняв, что сестра права. – Р-рр…

Она изобразила рычащего, готового к прыжку тигра и наступила пяткой на горящий окурок, который кто-то из купальщиков небрежно бросил в траву. Тут рычанье стало настоящим и продолжалось целую минуту, не меньше. Но, после того как бабушка вылечила ножку, а перепуганный виновник несчастья загладил свой промах потоком извинений и двумя порциями мороженого со сбитыми сливками, драматическое происшествие было забыто. И снова заговорили о Зверинце.

– Пойдем, дедуля! Прямо сейчас!

На этой неделе они уже три раза были у слонов и у тигров и качались на качелях. Но бабушка с дедом охотно согласились уделить еще несколько часов прогулке с двумя резвыми девчурками.

Все четверо быстро оделись и стали в очередь в кассу Зверинца.

– Похоже, чуть не половина города вознамерилась провести целый день именно тут, – вздохнула Матильда.

– Не половина, а весь город, – поправил ее Леонард, утирая со лба пот.

Было не то что тепло, а просто жарко.

Все осмотрев – от скучных змей и крокодилов, на которых, по мнению Йосинтье, и глядеть не стоило, до розовато-красных фламинго, свежими букетами выделявшихся на фоне темно-зеленого кустарника, обступавшего со всех сторон пруд, – наша четверка пресытилась зрелищами. Петра даже покаталась на качелях на детской площадке и подралась там с каким-то мальчиком, которому непременно хотелось сидеть на том конце качелей, где Петра, потому что он-де выше взлетает.

Было уже половина третьего.

– Давайте съездим на пляж в Нордвейк, – предложил Леонард. – Хоть отдохнете в машине. Подышать свежим морским воздухом нам всем не помешает, а к обеду будем дома.

Матильда не возражала. Огромный заряд свежего воздуха, который получат девочки, обеспечит ей долгий спокойный вечер.

Петра и Йосинтье встретили этот план неистовым индейским кличем и ринулись к выходу, даже не глядя на обезьян, львов и слонов, которые так недавно их пленяли.

– А теперь успокойтесь, – приказала Матильда, когда они подошли к автостоянке. – Садитесь тихонько на заднее сиденье и перестаньте трещать, дайте мне хоть немного передохнуть. Шататься по такому пеклу – ужас как утомительно.

Тишина в машине длилась недолго – только пока они доехали до конца Парклаан, то есть метров сто пятьдесят. Там начинался Рейнвег, с левой стороны находился ресторан для шоферов с просторной стоянкой для грузовых машин. Справа – метрах в восьми – десяти – чернели обугленные стены лачуг, сгоревших еще весной.

– Хочу писать, – заявила Йосинтье.

– И я тоже, – сказала Петра, которая ни в чем не отставала от сестры и даже наоборот – хотела ее превзойти.

Леонард уже сталкивался с подобными проблемами и не пытался уклониться от ответственности. Не говоря ни слова, он отъехал к пожарищу, где, видимо, было всего удобней оправиться.

Он остановил автомобиль неподалеку от развалюх, и Матильда пошла с девочками поискать укромное местечко.

Вблизи развалины выглядели еще угрюмее. Обугленные, почерневшие стены были, правда, снесены, но большущие обломки громоздились кучами в человеческий рост высотой, а между ними – выбоины и ямы, наполовину прикрытые остатками обгорелых дверей и оконных рам.