Катастрофа на шоссе

– Микропленка. Он побежал в лабораторию проявлять. Обещал сообщить, как только проявит. Что с вами, товарищ капитан? Вам плохо?

– Нет, нет, это пройдет, – ответил Шимчик. – Давайте по порядку.

Они разобрали разговор с Бауманном и прослушали магнитофонную запись вечерней беседы с Сагой.

– Рассуждая о причинах обмена Голианом квартиры, мы не должны забывать о том факте, что Ульрих сбежал за границу. Это может играть какую-то роль в данном деле, хотя и не обязательно. Однако во всем следует основательно разобраться, особого труда это не составит. Го-лиан, вернувшись из Мюнхена, попросился сюда, к нам. Ну, что ж, его право – хотел быть с сестрой, Анна к этому времени уже жила здесь, хотя и в полуподвале. Но если бы оказалось… Погодите, может быть, мы все узнаем сейчас же.

Он взял телефонную книгу и набрал номер. На другом конце провода ответил сонный женский голос. Шимчик назвал себя и попросил позвать к телефону мужа.

– Это вы, товарищ Сага?

– Я. Тебе чего? Я уже сплю.

– Извини. – В тоне Шимчика не было раскаяния. – Мне надо разобраться в истории с квартирой инженера Голиана. Речь пойдет не о последней, а о той, другой. Голиан, когда вернулся из Германии, подавал заявление на квартиру?

– Инженер? Ну, конечно, в горсовет, мне об этом сразу же сообщили. Ему ответили, что нет никакой надежды.

– Ответили, как только он подал заявление?

– Вероятно.

– Ну, а дальше как было дело:

– Не могу тебе сказать, не знаю. Но думаю, что Голиан с этим смирился.

– Почему ты так считаешь?

– Почти на каждом собрании речь идет о жилплощади. Положение сложное, за Голиана никто не ходатайствовал. Он и сам не очень-то просил. Наверное, понимал, что есть более нуждающиеся, есть очередники, да и по другим причинам ему.светит мало. Хотя бы из-за жены, она ведь осталась в Германии, а они к тому времени еще не были разведены…

– Понятно. И еще один вопросик, коль скоро я тебя разбудил… Помнишь о том, что ты когда-то привез Донатам из Вены консервы?

– Не Донатам, а девочке, – не очень уверенно возразил Сага.

– Пускай девочке, какая разница. Что это были за консервы?

– Почем мне знать… кажется… Нет, не сардины и не мясо, внутри что-то плескалось… Точно не помню, пожалуй, фруктовый сок.

– Гм, а сгущенное молоко не могло быть?

– Возможно, – допустил директор, – две продолговатые банки, то ли сок, то ли молоко.

– Значит, две банки.

– Две, – решительно сказал Сага.

– Ты передал их девочке из рук в руки?

– Конечно. И шоколад, и остальное.

– И что она?

– Поблагодарила и все. Шоколад схватила и тут же стала грызть, а консервы взяла та женщина.

– Понесла в чулан?

– Не знаю, наверное, унесла в чулан.

– Она унесла только консервы?

– Насколько мне запомнилось – да, – сказал Сага, – но я все время наблюдал за девочкой, для нее существовал лишь шоколад, она ела и смеялась, я еще подумал: бедняжка – уж очень она бледненькая.

– А сами Донаты?

– Квартира великолепная. Обстановка, ковры, цветы… одеты… Они же не знали, что я приду.

– А какая тогда была погода, не помнишь?

– Точно не помню, но дождь не лил, это уж факт. В парке перед Авионом играли дети, кормили голубей… Начало мая – пятого-шестого, пополудни. Кажется, так.

Он расчувствовался. Словно бы через два года все еще видел перед собой майский садик возле автобусной станции, голубей, скамейки, детей… «Его гложет совесть, – усмехнулся Шимчик, – поет, лишь бы не молчать!»

– Спасибо, – сказал он, – спокойной ночи, – и медленно положил трубку.

Лазинский тоже усмехнулся.

– Значит, банки были получены инженером от жены, – заметил он. – Через несколько лет после развода. Если Сага не лжет, то она просила ничего не говорить бывшему мужу об их встрече в Вене. Чтоб он, бедняга, не затосковал… Из Братиславы еще ничего не было?

– Насчет Доната? Сообщили, ищут его, вроде бы ушел вечером с женой в кино. Так он сказал соседям.

– А в его квартиру звонили?

– Кто? Наши сотрудники или соседи?

– Наши сотрудники.

– Я думаю о ребенке, – ответил Лазинский колко. – Полагаю, что тринадцатилетние девочки не ходят вечером в кино. Наши сотрудники звонили, но им никто не открыл. Вам не сказали, в котором часу это было?

– Говорили, что-то около половины десятого, наши собираются еще раз туда зайти.

– Следовательно, мы можем предположить: первое, что у девочки очень крепкий сон и звонок не разбудил ее, второе – вчера вечером ее не было дома, и третье… – Лазинский умолк, – и третье – что девочка камуфляж. Донаты от жены Голиана знали о том, что должен прийти Сага, и на этот день пригласили чужую девочку. Соседскую или с улицы. Естественно, лишь в том случае, если Сага не солгал.

– В чем вы его подозреваете? – Шимчик быстро выпил кофе и отодвинул чашку.

– Еще и сам не разобрался. Но Сага жил в одном доме с Ульрихом, потом с Голианом, привез из Вены эти банки. Он по ходу следствия постепенно сообщает все новые факты. Пока ведется следствие – по каплям. Я не могу избавиться от подозрения, что каждый раз, как только становится горячо…

– Кому горячо? Ему?

Лазинский пожал плечами.

– Кто знает!

– И еще кое-что: срочный телефонный разговор с Михалянами велся из переговорной в Карлтоне. Телефонистка сообщила, что вызывала женщина, уже немолодая, блондинка. Она эту женщину видит впервые и не обратила на нее внимания. На переговорной было много народу, шумно, люди вызывали Чехию, заграницу, разве упомнишь женщину, говорившую с какой-то деревней! Поиски, конечно, ведутся, но сомневаюсь, что удастся выяснить, кто она. С Донатом дело более верное – телеграмма у нас в руках, он не сможет утверждать, что не знает никакой Вероны. Бренч проверил, может быть, вас удивит, по Го-лиан действительно выиграл в спортлото двенадцать тысяч восемьсот шестьдесят кроя. Сестра говорила правду. И еще мы сравнивали четвертые отпечатки пальцев на документации и отпечатки в «трабанте». Справа от шофера. Их оставил Бауманн, тут правда ваша. На документации – Сикора. Но только нас это не интересует, документация Бауманна – тоже камуфляж, – Шимчик победоносно взглянул на Лазинского, – как предполагал я.

– Это ничего не меняет, а, с моей точки зрения, объясняет причину убийства. – Лазинский говорил размеренно: – Шнирке понял, что Голиан хочет его обмануть, вероятно, Голиан сказал, что я показывал ему фотографии, и тот не стал рисковать, рассудив, что его могут выдать…

– Оставьте в покое Шнирке. Насчет Голиана вы уже промахнулись, не промахнитесь еще раз. Тот факт, что Голиан обманул наших сотрудников в Праге, еще не делает его чисто автоматически шпионом. И полученные от жены консервы – тоже. И даже то обстоятельство, что формулы переписал, безусловно, он, а не Сикора.

– Честно говоря, не понимаю. – Лазинский поднялся со стула.

– Я, честно говоря, тоже не совсем понимаю. Но почтовая открытка и еще некоторые детали не дают мне покоя. Например, эта австрийская газета и вечернее прощание Голиана с Бачовой. От официантки нам известно, что перед этим прощанием он напился. Если подсчитать весь выпитый им алкоголь за последние двенадцать-шестнадцать часов, то это составит внушительное количество и разнообразный ассортимент. Для активизировавшегося шпиона более чем достаточно. Бехеровка и бикавор, ронда и пиво, кроме того, еще и водка. И все – один или в обществе, где пить не обязательно. Сам покупал, сам платил. Дальше – новая рубашка, это заметил Гаверла. Он сказал Бренчу, что рубашка у Голиана была абсолютно новая, в ней даже булавка торчала – доказательство, что надета она в большой спешке. Купил он рубашку тоже второпях и без ведома сестры; та бы непременно все булавки вынула. И он, если б так не спешил, внимательно осмотрел бы рубашку, прежде чем надевать. – Шимчик улыбнулся, встал и, подойдя к умывальнику, вымыл чашку и напился воды. – Вот, значит, каковы дела, – сказал он с некоторым злорадством и вернулся к столу. – Есть еще кое-какие неясности, над ними надо еще пораскинуть мозгами. Спокойной ночи, ступайте-ка спать. Я вас жду к шести утра.