Дело о кониуме

— Заходи, пижон, заходи.

Профессор Башкирова, прислонившись к стене, молчала.

— Что случилось? — приземлившись на стул, спросил Ершов.

— Молодость вспомнил. — Иерихон чмокнул губами. — Я под утро подремать лег, сморило меня, и так прилично соснул. Потом Татьяна Семеновна сварила кофе, напекла всего, мы с ней побеседовали, женщина она интересная.

— Ага, — поддакнул Ершов, а про себя подумал: «Тебе все, кто болтать самому не мешают, — интересные».

— Стемнело уже, — продолжил Иерихон, поглощая пирожное. — Тут в дверь звонок. Татьяна Семеновна пошла открывать. Вдруг треск, удар, крик и двое при ножах, но я же старый морской пехотинец.

— Вы и там побывать успели?

— Конечно, ты разве не знал? После того, как фрицы наш катер подбили, я полгода их по берегу гонял. Так слушай дальше, я, как этих увидел, как чайник с кипятком хватану и в пробки — бах! Свету кранты, кипяток им на голову, а я как заору: «Ложись!» Да как схвативал утюг за шнур и по головам им: чмок! чмок!

— Чмокнули что надо, — бесшумно появившийся из-за спины Ершова Переднее вздохнул. — Доктор говорит, что если они и выживут, то раньше, чем недели через две, их не допросишь.

— А я не разведчик, не приходилось мне языков брать, — сказал Быченко и стукнул кулаком по столу. — Наше дело — врага уничтожить, сметать, гнать, топить. Черноморский флот — это вам не… собачий.

Переднее обратился к Ершову:

— На сегодня у меня допросы, а у вас?

— Наверно, все.

— Забирайте тогда героя, сюда я свою охрану приставлю. А завтра приглашаю вас на пятнадцатый километр бетонки. Мы к рассвету там должны уже быть. Захватить вас?

— Профессор Быченко ходит лишь на своем катере и под флагманским флагом, — не унимался Иерихон. — Я и пижона завтра привезу.

И верно, следующим утром Иерихон Быченко приехал к Ершову на своем купленном еще при застое и два раза битом «Запорожце».

По дороге разговорились.

— Зря они убили парня, зря, — вздохнул Быченко. — Да и он шумел напрасно. За эту неделю все переменилось. Облздравы победили кафедры, теперь ранги врачам вешать начнут не за диссертации, а за категории. В другое место взятки потекут.

— Но я до сих пор не верю, что дело заключается в ваших чертовых степенях, — возразил Ершов. — Не то! Кого ваши кандидатские могли волновать? Людей мягких, неприхотливых, законопослушных. Сейчас, когда и на высший ваш ранг позволительно лишь впроголодь существовать, убить из-за такой мелочи мог лишь озверевший сумасшедший.

— Глупый ты. Наоборот, богатый тысячу в карты проиграет, а нищий — за сотню удавит.

— Не верю, не верю и все. И потом, зачем-то его добивали… Зачем? И свет на ученом совете как-то странно погас. Почему?

Когда Иерихон причалил, милиция уже работала. Переднее в форме стоял на краю мостовой с неизвестным майором, а по дну оврага бродили Френкель с сопровождающими.

— Ну как? — поинтересовался Ершов.

— Всю ночь не спал. Топят с Аратюновым друг друга. У этого тот за рулем сидел, у того — этот.

— А здесь что? — указал рукой вниз Ершов.

— Пока ноль, хотя копаются уже с полчаса. — Переднее шмыгнул носом и достал сигарету. — Эй! — крикнул он вниз. — Выводи Френкеля, сейчас второго прикатят.

Вскоре прибыла еще одна машина, на которой привезли горбоносого кудрявого брюнета Аратюнова.

— Показывай, — приказал Переднее, и конвоируемый Аратюнов начал спускаться в овраг.

Когда они остановились, Переднев присвистнул.

— Вот черт, к тому же месту вышли, а там ничего. — Подумав, он гаркнул в овраг: — Выводи! Ну что, майор, можешь этих забирать, а я еще поищу.

Подследственных увезли, а милиционеры стали копать снег в овраге, тыкать в него прутьями. Тело не находилось, Ершов с Быченко залезли в «Запорожец» и молча в нем сидели. Быченко просто не хотел смотреть на мертвеца, а Ершову стало страшно. Умом он давно знал, что Муханов убит, но пока трупа нет, всегда можно надеяться на «вдруг»… Сам же Сергей может потому-то и вляпывался в подобные дела, что слишком священно относился к дарованному человеку чуду — к жизни.

Через час доставили собаку, но та лишь покрутилась по оврагу, села и, виновато глядя на проводника, заскулила.

Переднев постучал в стекло, Ершов открыл дверь.

— Что думаете, орлы?

— Гммм… — промычал Иерихон.

— А они точно сюда его привезли? — задумчиво произнес Ершов.

— Мы их по отдельности допрашивали* и оба одинаково показали место.

— А давайте спустимся вниз, — предложил Сергей.

Легко выдергивая ноги из мокрого липкого снега, Ершов с Передневым сбежали на дно. Иерихон, проваливаясь по колено, медленно спускался следом. Овраг у шоссе прерывался, а в противоположную сторону, слабо повиливая и погружаясь в недра, тянулся сколько хватало глаз. Переднее закурил, а Ершов начал рассуждать вслух:

— Для чего кому-то из них сюда возвращаться и труп перепрятывать? Нереально, глупо. Психически ненормально. Волки, медведи тело съели? Да их перебили почти всех, рядом шоссе, да и кости где? Собаки? Тоже кости останутся, да и не будут они есть человека, я так думаю. А вдруг он все же жив и сам ушел? Это глупость, но… Но даже о вероятности такой мысли никто не должен знать.

— Почему?

— А зачем его добивали? Случайно именно вчера бандиты к его тетке врывались? Вылезаем наверх — вы уезжайте, а я останусь один и найду его… Мертвого или живого.

— Как? — изумились и Переднее, и Быченко.

— А меня ведь тоже один раз цепью и дубинкой били, и если он остался жив, я просто почувствую, куда он мог пойти, я возьму его след.

— А я? — изумился Иерихон.

— Да вы с вашими полутара центнерами веса по колено проваливаетесь.

— Пускай бредет один, — усмехнулся Переднее. — Он возьмет след Муханова, а мы его след, вернемся вдвоем через часок, другой, но с лыжами.

— «Запорожец» только в стороне поставьте, чтобы не совсем рядом с оврагом.

Оставшись один, Ершов снова спустился вниз, закрыл глаза и погрузился в воспоминания. Несколько минут он стоял не шевелясь, а потом встрепенулся и решительно зашагал вниз по оврагу. В дальнейшем, во всех тех случаях, когда на возможном пути возникала развилка, Ершов проделывал подобное. Примерно через час он вышел к ручью и двинулся вдоль него. Снег стал мягче, глубже, сырее, ноги намокли до колена, но Ершов шел и шел по замысловатому серпантину заросшего мелким кустарником берега. Он уже не замечал времени, когда ложбина, по которой он пробивался, внезапно оборвалась и нависла над длинной низиной, тянущейся вдоль незамерзшей извилистой речушки. Ручей стремительно понесся вниз, а следом за ним под гору заскользил Ершов, узревший слева за рекой две жидкие струйки дыма.

Домиков стояло десятка три, но жизнь теплилась лишь в двух — окна остальных были заколочены, а сами они и окружающие их дворы завалены снегом. Лишь у первого жидкого дома Ершов вступил, наконец, на расчищенную дорожку. Из-за плетня выскочил пес, зло залаял. Ершов остановился. Дверь хаты открылась, на крыльцо вышла бабка в валенках, в синем ватном пальто.

— Здравствуйте, — раскланялся Ершов.

— Здравствуй.

— Где я?

— Деревня Петровка была.

— А погреться бы?

— К соседке зайди, — сказала старуха и пронзительно заорала: — Дарья!

С соседнего двора ответил женский голос:

— Чего орешь, как оглашенная? Вижу. Эй, ты, заходи, я кобеля держу.

За забором ожидала кряжистая простоволосая женщина в коротком ватнике:

— Чего мнешься, беги быстрее, а то не удержу.

Скосив глаза на оскалившуюся, рычащую мохнатую широкомордую собаку, достигающую своей хозяйке до пояса, Ершов проскользнул в дом.

То, что увидел здесь Сергей, поразило его: он был типичным жителем города, и если и выезжал куда-либо, то лишь на дачи таких же, как и он, горожан. Наличие совсем незнакомого уклада жизни у таких же как он русских людей, говорящих на том же языке, живущих в то же время и так близко, просто под носом, удивило его.