Я — убийца

Хлопнула входная дверь, и по коридору со слоновьей грацией прошествовал Константин. При виде Татьяны его физиономия вытянулась, как у дядюшки Тыквы из знаменитого мультфильма про Чиполлино.

— О! Какие люди! Мое почтение! — Он церемонно поклонился.

— Здравствуйте, Константин Михайлович, — произнесла Татьяна.

— Забастовка пролетариев умственного труда? Или прогул? — хохотнул Бар, махнув рукой Максиму. Не дожидаясь ответа, он протопал к своему кабинету. У двери остановился и, обернувшись, спросил: — Татьяна, а ты, часом, не ко мне? А то — прошу!

— Нет, Константин Михайлович, нет, — поморщилась гостья. — Я к Кире. А ее, оказывается, нет.

— Ладно, — кивнул Баргузов. — Если что, я у себя. — Он прикрыл за собой дверь.

Максим с изумлением смотрел на Татьяну; в его глазах читался немой вопрос.

— Да, — нехотя кивнула она. — Мы знакомы. Я работаю у Константина Михайловича. Свободный рынок диктует свои законы и навязывает свои правила игры.

— Работаете? У него? Где? — срываясь на фальцет, воскликнул ошеломленный Максим.

— Домработницей, — развела руками Татьяна. — Болезнь сына — вещь дорогостоящая, а педагоги нынче не в фаворе у правительства. Моей зарплаты и на лекарства не хватило бы. Я пойду, пожалуй, — добавила она после неловкого молчания.

— Да, конечно, — кивнул Максим. — Всего вам доброго, Татьяна Павловна. Что-нибудь выясню — обязательно позвоню.

— Спасибо вам, Максим, еще раз спасибо. — Она виновато улыбнулась и ушла, унося с собой ауру спокойной мудрости и долготерпения. А Максим стоял, точно истукан, стоял, тупо глядя на давно закрывшуюся дверь и чувствуя, как что-то давно забытое, доброе коснулось его крылом — и улетело. Он давно не встречал таких людей. Они были реликтами, посланцами из далекого прошлого, описанного великими романистами. Их еще удавалось встретить в советскую эпоху, редко, но удавалось.

А сейчас… Максим был уверен до сегодняшнего дня, что они вымерли, как вид, абсолютно не способный строить свою жизнь на базе товарно-денежных отношений. Они являлись выходцами из той эпохи, когда людей оценивали по силе духа, таланта, по способности сопереживать. Если, конечно, была когда-нибудь такая эпоха.

В непроглядной тьме наших «измов» они, как первые христиане, несли людям свет, не думая о том, что большинство — то самое молчаливое большинство всегда или слепо, или заражено очередной идеей очередного вождя. И ему, большинству, все равно, свет вокруг или тьма.

Глава 13

Это непонятной природы пятно на роскошном покрывале не давало ей покоя уже несколько дней. Рискнуть, что ли, и попытаться выстирать его в машинке? С другой стороны, надпись на этикетке однозначно запрещала это делать. Наверное, все-таки придется нести в химчистку. А в чем нести? Покрывало огромное, с толстым ворсом и длиннющей бахромой. «Нужен чемодан», — решила Татьяна. Во время уборки она где-то видела несколько чемоданов. Но где? Точно, наверху.

Татьяна встала на стул и открыла верхний ящик встроенного в стену шкафа. Огромный черный чемодан на колесиках отпадал — слишком уж велик. Чуть подальше, в глубине, — другой, попроще, из добротного кожзаменителя. Она с силой потянула чемодан на себя и чуть не свалилась со стула. Тяжелый, хоть и пустой на вид. Она с трудом опустила чемодан на пол и отстегнула ремешки. Замков не было, только длинная «молния», проходящая по всему периметру. Татьяна открыла чемодан. В нем лежал большой «дипломат». Старый, потрепанный. Никаких кодовых замков, никаких ключей. Она нажала на кнопку, подняла крышку — и тотчас же захлопнула ее. Несколько минут сидела не шелохнувшись, инстинктивно прижимая рукой крышку и чувствуя, как кровь стучит в висках, как все лицо заливается пунцовой краской. Потом осторожно, двумя пальцами, снова приподняла крышку и со страхом заглянула внутрь.

Такого количества денежных знаков стодолларового достоинства она не видела никогда. Сорок семь тысяч долларов, лежащие ровными стопками в сейфе Сережиного кабинета, показались ей каплей в море.

Татьяна захлопнула крышку «дипломата», закрыла чемодан, перетянула его ремнями. С трудом подняла чемодан и забросила в недра шкафа. Пошла в ванную и долго, очень долго мыла руки, намыливая их снова и снова. Затем вышла на лоджию и закурила. Со второй сигареты начала соображать… Сколько же там денег? В одной банковской упаковке — десять тысяч. А сколько их там? Пятьдесят? Да нет, больше. Может быть, сто, а то и двести. Откуда же у Константина такие деньга?

«А мое-то какое дело? — спросила она себя. — А такое! — Какая-то частица ее „я“ не хотела успокаиваться. — Здесь на двадцать Илюшиных операций! А Константин их в казино просадит!»

Она вспомнила счета из модных ресторанов, валявшиеся на столе, — счета на две, три тысячи долларов. Почему бы не попросить у него в долг? Не зверь же он, в конце концов.

Татьяна позвонила Сергею, предупредила, что задержится, и принялась гладить костюм.

Константин явился около восьми вечера. От него попахивало потом и — совсем чуть-чуть — спиртным.

— О!.. — с удивлением пробасил он. — Мажордом при исполнении! Что, Танюша, мужик выгнал? — Он неприятно хохотнул, скинул пиджак, снял галстук, расстегнул до пупа рубашку и плюхнулся в кресло. Не давая ей ответить, весело продолжал: — Не переживай! У меня оставайся, только ненадолго. Я одну и ту же женщину больше недели не терплю. Надоедает. — Он снова расхохотался.

— Юмор у вас, Константин Михайлович… — Татьяна с усилием улыбнулась, пытаясь ему подыграть. — Непривычный. Дел много, вот я и решила закончить основное как можно быстрее.

— Ну смотри, как знаешь, — Константин плотоядно ухмылялся, пожирая глазами рубенсовские формы Татьяны. — Если что — я как пионер: всегда готов!

— Вы выпили, Константин Михайлович. — Она по-прежнему старалась через силу улыбаться. — Очень жаль. Я хотела с вами серьезно поговорить.

— А разве можно серьезно говорить с одетой женщиной?.. — опять хохотнул хозяин, но, наткнувшись на ее взгляд, осекся. — Да ты извини, это я так, треплюсь просто. Что там у тебя — выкладывай!

— У меня — беда, Константин Михайлович. Не знаю, рассказывала ли вам Кира о моем сыне…

— Погоди, погоди… — Константин нахмурился. — Нет, не рассказывала.

— У моего сына тяжелая травма. Он срочно нуждается в операции, которую могут сделать только в Израиле… — Татьяна помолчала, собираясь с духом. Мерзкая ситуация. Никогда в жизни не просила в долг денег.

— И что? Визу не дают?

— Да нет, визу дают. Денег не хватает. Хочу попросить у вас в долг. — Татьяна почувствовала, как запылали щеки. Хотелось встать и убежать.

— У меня? — В голосе Константина слышалось искреннее удивление. — А почему — у меня?

— Потому что мне не у кого больше просить. Наши друзья — люди небогатые, от получки до получки с трудом дотягивают. — Татьяна пыталась сдержать слезы, но было уже поздно. Тонкая соленая струйка затекла в уголок губ, и она украдкой ее вытерла. — Вы человек известный и, наверное, богатый. Я верну все до копейки, честное слово!

— А почему ты не попросишь у Киры? Она что — бедная? Дачу продайте, квартиру. Я-то тут при чем? — Его удивление уже переросло в раздражение. — Много надо-то?

— Двадцать пять тысяч. Долларов. — Татьяна глядела прямо перед собой и боялась пошевелиться. Краем глаза заметила, как у Константина отвисает нижняя челюсть и образуется вертикальная складка на лысине.

— Сколько?! — Константин смерил ее ледяным взглядом. — Ты, мать, что сегодня съела? — Он вскочил, быстро прошелся по комнате. Остановился у двери и провел ладонью по черепу. — Нет, вы ее послушайте! Отдаст она! Интеллигенция! Клоуны драные! Совсем охренели в своих академиях! Живут впятером на сто баксов в месяц, а оперируют суммами, которые им и во сне не снились!

Он снова уселся в кресло и ударил кулаками по подлокотникам — ударил так, что они затрещали.

— Тебе за эти деньги четыре года пахать, не жрамши! И это — у меня. Другие меньше платят. Двадцать пять штук! Что, сладкого нашла? За идиота меня держишь?