Угол падения

…Уже час он сидел в кабинете, разбирая бумаги. Подозреваемые множились, как раковые' клетки. Данные экспертизы не принесли ощутимых результатов, свидетелей, которые видели бы убийцу, так и не нашлось. Конечно, улица не могла быть абсолютно пустынной, есть же на свете и любители гулять под проливным дождем, В розыске велись активные поиски, но работа по анализу всех имеющихся материалов лежала на Леонидове.

В семь часов вечера заглянул Матвеев:

— Сидишь еще, сыщик?

— Да вот, ковыряюсь помаленьку.

— Ну-ну, а чего вид как у блудливого мартовского кота? Говорят, женщины тобой активно интересуются… Он рассмеялся.

Матвеев ушел, а Алексей злорадно придвинул к себе телефон.

— Елена Сергеевна? Добрый вечер, следователь Леонидов беспокоит. Звонили мне сегодня? Да, очень рад, что вспомнили нечто важное. Вот, работа весь день, работа, только сейчас и освободился. К вам подъехать? А не поздновато? Ах, в самый раз? Ну, прекрасно. Где вы живете? Метро «Сокол»? Дом номер? Так, записал. А код? У вас там на «Соколе» небось подъезды бронированные? Так, а номер квартиры? Ну ладно, ждите. Выезжаю.

Он повесил трубку. Не соврала Лана, зазывали его очень уж неприлично. Зато теперь он знает, что она не знает, что он знает…

Леонидов никак не мог понять, почему так любит бывать в районе метро «Сокол». И магазины там доро-гущие, и окружающие дома — ничего особенного, как и в любом другом районе, но-, поди ж ты, тянуло его туда, как попугая на родину. И сейчас, в сгущающихся сумерках, расталкивая локтями людские толпы, он с. удовольствием пробирался по знакомым улицам и глазел по сторонам. Ага, там магазинчик закрылся. Ну, понятное дело, учет. Там у пункта обмена валюты выстроился хвост. И где же тут обитает гражданка Прохорова Елена Сергеевна? Ну да, ну да, приличный домишко. Дверь железная, домофон работает, вахтерша в будке, внимания, правда, не обращает, но факт присутствия имеем в наличии, как сказал бы бюрократ.

На пятый этаж он поднялся пешком, решил держать форму, уж если приходится общаться с такими женщинами. Но погорячился, дыхание сбилось, коленки предательски дрожали, пришлось остановиться перед нужной дверью и привести в нормальное состояние пульс. Нора открыла сразу. Была, она, естественно, в пеньюаре, правда не оливковом, а цвета морской волны, зеленоватые глаза ее были только что подкрашены, а губы свежи, как розовые лепестки. Пахло от нее теми же духами «Кензо».

«Что у них там, сценарий, что ли, написан для подобных случаев? Смелее, парень, похоже, тебя ждет вторая серия».

— Алексей, здравствуйте. Можно мне вас так называть, неофициально?

«Ну, это мы уже проходили», — подумал Леонидов и прежних ошибок повторять не стал. Ответил со всей строгостью, которую вынашивал в себе весь остаток сегодняшнего дня:

— Нет, нельзя, Елена Сергеевна. Я на службе. Пожалуйста: Алексей Алексеевич, и на «ты» мы не переходили. Включите верхний свет, у меня куриная слепота, и я могу споткнуться о ваши чудные напольные вазы: И на кухню пройдемте.

— Может, в комнату? Вы не хотите поужинать или выпить после тяжелого рабочего дня?

— Сыщики — водку не пьют! — гаркнул Леонидов и, отодвинув в сторону прелестную хозяйку, прошел мимо. — Так, стол очистите, пожалуйста.

— Это еще зачем?

— А мы сейчас составим протокол и зафиксируем ваши показания. Все как положено.

— Протокол?. — Нора явно начинала волноваться.

— Ну да. Вы же хотите дать официальные показания по делу об убийстве господина Серебрякова А. С. Вам известны факты, которые могут помочь следствию, и, как сознательная гражданка, вы не можете их скрывать. Правильно я вас понял?

— Но я думала, что в неофициальной обстановке, в процессе доверительной беседы… Можно ведь ничего и не записывать? А после рабочего дня нужно расслабиться, выпить рюмочку мартини, отдохнуть. — Она погладила Алексея по рукаву.

«Хоть бы что-то новенькое придумала», — совсем расстроился Леонидов.

— Нет, пить мы с вами не будем, Елена Сергеевна.

— Вы не могли бы звать меня Норой?

— Не мог бы. Присаживайтесь, рассказывайте. Ваши фамилия, имя, отчество?

— Прохорова Елена Сергеевна. — Год рождения?

— Тысяча девятьсот семьдесят второй.

— Прописка московская есть? Давайте ваш паспорт.

— Ну зачем сразу паспорт? Положила куда-то, не помню. Может, не будете так настаивать?

— Буду. Идите поищите паспорт, в шкафчиках поройтесь, а бутылки со стола уберите; мне вся эта ликеро-водочная симфония писать мешает.

— Ну ладно, — обиженно фыркнула Нора, но за паспортом пошла.

Прописана она была, конечно, где-то в Дальних Лихоборах и в Москве не регистрировалась, но акцентировать внимание на этом факте Леонидов пока не стал и перешел ко второму действию.

— Так, теперь рассказывайте или признавайтесь, что все это липа и вам нечего сказать.

— Вовсе есть чего. — Нора закусила губы. — Уж Серебрякова я знала хорошо. И если не будете так грубо себя вести, то я скажу, кто его пришил.

— Что ж, выкладывайте вашу версию и считайте, что отныне я белый и пушистый, как созревший одуванчик. Так кто, по-вашему, убил?

— Кто-кто, Сергеев Паша, конечно.

— И за какие такие грехи, интересно?

— Знаете, Алексей — ну хорошо, пусть Алексеевич, — Паша должен был Серебрякову большие деньги, за несколько дней до убийства тот свой долг потребовал назад.

— Когда это было? Вы слышали разговор?

— Да, представьте себе. Они так орали, что мне стало интересно и я, ну, прислушалась. Вообще-то Серебряков Пашу нещадно эксплуатировал. Официально на него все записал и, как какая-нибудь налоговая полиция или проверяющие, посылал Отбрехиваться по всем инстанциям. Сам вроде ни при чем, чистенький. Я думала, что Паша наконец-то решил показать зубы и уйти из фирмы, но говорили они о деньгах. Никогда бы не подумала, что у него столько долгов! Мне он говорил, что все просто замечательно, только что приехали из роскошного круиза, я попросила новую шубу. Он, конечно, поморщился, но не отказал. И тут я слышу, как Серебряков на него орет и говорит, чтобы он завтра же принес деньги, все пятьдесят штук. Представляете? Остальное, мол, можно попозже, а эти деньги срочно нужны и ждать он, Серебряков, ни дня не собирается.

— Когда все это было?

— Подождите-ка… Ну да, двадцать восьмого августа. Мы заехали к ним домой, было воскресенье. Ирина почему-то не вышла, я заглянула к ней в спальню, она даже головы не подняла, лежала как труп. Пришлось самой суетиться на кухне, закуску сделать, накрыть на стол. Как раз, когда я вносила поднос в комнату, они и начали отношения выяснять, ну я не стала входить, постояла немного в коридоре.

— Значит, Серебряков велел Павлу Сергееву на следующий день, двадцать девятого августа, вернуть пятьдесят тысяч долларов. Правильно?

— Да, А вечером в этот день его убивают, Я сразу подумала, что это Паша.

— Что еще было, в тот вечер?

— Да, ничего интересного. Я вошла, они замолчали, Мы выпили, закусили, но настроение было не то. Паша, разговаривал сквозь зубы, Серебряков думал о чем-то своем. Мы уехали.

— Паша остался у вас?

— Нет, конечно… Довез до дома, даже не поднялся. Я только в подъезд вошла, его и след простыл. Уехал, дела устраивать, понятно.

— А почему вы не живете вместе?

— У мужчин любовница ассоциируется с понятием «личная свобода»: когда хочу, тогда и приезжаю. А если люди живут вместе — это уже брак, пусть даже и гражданский.

— Блестящее объяснение. Значит, инициатива с раздельным проживанием не ваша, так и запишем. В машине он вам ничего не говорил, когда от Серебряковых ехали?

— Мы молчали. Я понимала, что лучше к нему с вопросами не лезть, а он нервничал и думал о своих делах, так что пару раз чуть в задницу кому-то не въехали.

— А может, он достал деньги?

— Может, и достал. Хотя вряд ли. Паша в последнее время из доверия вышел. Я видела, что к нему переменилось отношение знакомых. Знаете, косые взгляды, перешептывания. Я думаю, что проще ему было избавиться от шефа, поводов хватало.