Приговоренный

Клыка вернули на место, где уже стоял завтрак не хуже вчерашнего. Сытный «геркулес» с маслом, белая булка, два бутерброда с сервелатом, кофе! Да они его тут на убой кормят! Скоро паштет из омаров принесут, если из них, омаров этих, паштеты делают…

— Ну как, — спросил Трепло с заботой в голосе, — откушал, Петенька? Покурить не хотца? На вот, сегодняшняя пачка.

Вчерашний «Беломор» еще был, но от пачки отказываться не стоило. Хоть и вежливенько говорил Трепло, а издевка чуялась. Но пока Клыку не мастило, надо было утираться.

— Спасибо, командир, — ответил он, — век доброту не забуду.

— Стараемся, — осклабился Трепло. — Сегодня к тебе гости придут…

Порадовал, сука, нечего сказать! И кого же Бог послал? Иванцова, Черного или обоих вместе? Хотя, может быть, ни того и ни другого не появится, а придут какие-нибудь тихие и молчаливые мальчики, семь на восемь — восемь на семь, и начнут нежно так, не ломая костей и не сворачивая шеи, мотать Клыка из угла в угол. Чтоб он популярно объяснил им, куда же подевалась эта самая несчастная нычка, из-за которой кое-кто уже преставился по ходу дела. Очень это скучная и неинтересная процедура, опять же здоровью немного вредит.

И хотя в общем-то ничего неожиданного в заявлении Трепла не было, Клык почуял себя неуютно, даже папироска после сытного завтрака не порадовала. Опять, как позавчера, сиди и жди. Только тогда можно было точно знать, чего дожидаешься: коридорчика, пули в затылок, освобождения от всех скорбей. А тут — хрен знает, как и чем все закончится. Может, не надо было маляву эту кидать? Черт его знает, ведь могли повторное ходатайство не отклонить? Но все, поздно, поезд ушел. Набрал скорость, не спрыгнешь. Повеситься на простынке? Западло, да и не на что накинуть. Потолок гладкий, лампочка не удержит, к тому же эти наверняка смотрят. Не проспят, им за это деньги платят.

Клык выкуривал одну «беломорину» за другой. И старую пачку добил, и из новой четверть высмолил. Да, пожить бы чуть-чуть. Еще бы покрутить. Иванцов, конечно, меньшее зло. Навряд ли будет он особо изгаляться. Отведешь к нычке — вернет в тюрьму и шлепнет. Быстро и без хлопот. А Черный — тот мстить будет. И за то, что увел «дипломат», и за то, что курьера подставил. Там легко не отмучаешься. Хотя… как еще посмотреть. От прокурора после того, как он запросто сообщил о своей дружбе с Володей, жизни не дождешься. Для него Клык — лишний человек, как Евгений Онегин. Кость в горле, которой, если вовремя не выхаркнешь, можно подавиться. Он, конечно, может и покормить напоследок, и куревом обеспечить, и даже сто граммов налить, но в конце концов точку поставит обязательно. А вот Черный — ему закон не мешает. Чтобы прокурор был подобрее, можно Клыка спрятать на всякий пожарный случай. Захочет прокурор Черного поприжать, снять с него лишний жирок, а тот раз — и скажет: «Ты что, в натуре, начальник? У меня на тебя свидетель имеется, и ежели что, в Москве может кому-нибудь попасться на глаза. Схавают тебя без масла». Так что если передаст его Иванцов Черному, то это всяко может повернуться…

Прошло немногим меньше часа, и броневая дверь открылась.

Вошли четверо — те же и Иванцов. Трепло принес для прокурора стул и услужливо подставил его под начальственный зад.

Клык вытягиваться по стойке «смирно» не стал. Как сидел на топчане перед столом, так и остался сидеть.

— Ну, как вам на новом месте, гражданин Гладышев? — спросил Иванцов. — Претензий, жалоб, заявлений не имеете?

— Пока не придумал, — ответил Клык. — Надо поразмышлять…

— Некогда нам размышлять, Петр Петрович. Пора за дело приниматься. Для начала, чтоб вам кое-что пояснить, дам вам ксерокопию одного документика… — Иванцов вытянул из внутреннего кармана своего штатского пиджака бумагу, сложенную вчетверо, развернул и, прихлопнув ладонью, положил на стол.

Клык поглядел. То, что во время сидения в камере приходило в голову, но казалось все-таки полубредовым, невероятным и невозможным, стало явью. Бумажка оказалась копией оформленного по всем правилам и за всеми надлежащими подписями актом о приведении в исполнение смертного приговора в отношении гражданина Гладышева П. П… Стало быть, Клык уже был юридически мертв.

— Надо же! — пофиглярничал он, хотя читать про себя такое было неприятно. — Стало быть, я уже сутки как в раю живу! То-то, думаю, кормить стали хорошо и в сад на прогулку выводить.

— Да уж стараемся, — нехорошо улыбнулся Виктор Семенович, — к покойникам надо уважение проявлять. А то будешь по ночам во сне приходить и кричать: «Обижаешь, начальник!»

Клык тоже хихикнул, хотя и нервно.

— Ладно, — посерьезнел Иванцов. — Раз ты уже знаешь, что задокументирован как расстрелянный, то должен понимать: жизнь твоя теперь ни полушки не стоит. Тебя нет. И мне можно в любой момент твой формально-юридический статус превратить в фактический. Откровенно говорю, прямо…

— … По-партийному! — вставил Клык.

— Если хочешь, — не моргнув глазом сказал прокурор, — можно понять и так. Я сейчас ничем не рискую. Бог с ней, с твоей нычкой, не захочешь говорить — и не надо. Любой из вот этих ребят, — Иванцов мотнул головой в сторону мордоворотов, — вышибет из тебя мозги. И печку мы для тебя найдем. Конечно, если ты окажешься совсем идиотом. Но ведь ты же не такой, верно? У тебя котелок варит. Я тут на досуге поглядел твой послужной список — не скажешь, что дурачок…

— Мы же все это обговаривали, Виктор Семенович, — вполне серьезно произнес Клык, — но как только я, извините за некультурность, поинтересовался, какой будет мой навар, вы мне сказали, что условия ставите вы. Это же неприятно. Берете человека и говорите: «Колись, падла, а то шлепнем. А расколешься — только замочим, и то не больно». Вы со мной согласны, гражданин прокурор? Есть у меня, выражаясь совсем культурно, стимул к сотрудничеству?

— Стимул, между прочим, это такая острая железная палка, можно сказать, заточка, которой в Древнем Риме быков подгоняли. Кольнут в задницу — он и побежал, — блеснул эрудицией прокурор. — Может, тебе тоже такую стимуляцию провести? Ты ж ведь немало в людях прожил, и в КПЗ бывал, и в СИЗО, и в зонах. Знаешь примерно, что помогает наладить сотрудничество.

— Знаю, Виктор Семенович, — вздохнул Клык, — и ужас как боюсь. Потому что мальчики у вас очень уж большие и могут меня случайно до смерти поломать. Опять же если я еще сам головой об стену стукнусь, то при таком раскладе про нычку вы ни хрена не узнаете. А кроме того, не очень хорошо у вас перед Черным получится. Вдруг ему кто-то расскажет, как и что было? Или у вас на все страховка есть?

Иванцов хохотнул и сказал:

— Значит, тебе хочется, чтоб я с тобой поторговался? А что, может, мне и впрямь продать тебя Черному? Он за тебя, пожалуй, лимонов тридцать выложит. Деревянных, конечно, больше ты не стоишь. Он ведь не за тебя будет платить, а за удовольствие. Мне говорили, что за тот «дипломат» из поезда он своего собственного курьера выпотрошил как судака и в речку пустил без глаз и без ушей.

— Вы мне даже фотку показывали, — кивнул Клык. — Но только я, конечно, извиняюсь, гражданин начальник: это называется на понт брать. Как со мной товарищ Черный поступит — его дело. А вдруг, извините, он добротой переполнится? Возьмет да и оставит жить. Ведь я ж несуществующий человек! Уникальный случай в медицинской практике. Юридический труп, & в случае чего может показания дать…

Прокурор улыбнулся широко и безмятежно.

— Ей-Богу, Петр Петрович, порадовал ты меня! Жалко, что придется тебя, возможно, все-таки ликвидировать. Голова-то толковая. Учился бы вовремя, так небось сидел бы у меня в конторе старшим следователем.

— А что, Виктор Семенович, — воскликнул Клык, — клевая мысль, ей-Богу! Мне ж еще тридцать четыре, аттестат о среднем образовании купить не проблема. Напишете направление в юридический. Приеду — всех воров пересажаю. Идет такое предложение? Сразу отдаю нычку!

— Хорошо, — уже без усмешки произнес Иванцов. — Допустим, что я совсем добрый и готов тебя выслушать без шуток. Что ты хочешь за нычку?