Ведьма для инквизитора

— Пока нет. Но нашли одно письмо с угрозой и ей: «Когда комар пищит, его прихлопывают». Охрана говорит, что вроде были и другие письма, но нам ничего не удалось найти. А где обещанная вторая чашка? Я честно отработал!

— Несу, Петрович, несу… Иными словами, выходит, что с девушкой истерика приключилась, и она решила таким экстравагантным способом заявить о своей невиновности на всю страну? — поставив перед Серегой чашку, спросила Александра со странной интонацией.

— Очень возможно, что так оно и есть. Конечно, другому бы в голову не пришло, но Майя эта журналистка, хоть и не работает…

— Да нет, она вдруг недавно сподобилась на несколько статеек.

Серега бросил внимательный взгляд на Александру поверх чашечки, которую неуклюже держал в своей ручище.

— Чую я, «статейки» тебе не по вкусу… Профессиональное соперничество? — прищурился он.

— Побойся бога, о чем ты? Пару месяцев назад она попросила меня прочитать ее статью и высказать мнение. Статья была с претензией на проблемность, — видимо, поэтому она и обратилась ко мне, я же «проблемная» журналистка. Майя проанализировала ряд романов, написанных женщинами, и заявила, что у русских женщин очень плохо со вкусом.

— А у них на самом деле хорошо?

— Дело не в этом. Хорошо ли, плохо ли, но Майя лихо назвала плохим вкусом все то, что попросту не соответствует ее личному. Иными словами, она сделала ровно то же самое, что и критикуемые ею дамы: навязала свой личный вкус как эталон.

— Вполне типично для женщин!

— Для домохозяек, — да. А в журналистику лучше с такими представлениями не соваться. Что я ей и посоветовала. После чего она все-таки опубликовала глупый матерьяльчик в глупом журнальчике для женщин. Как делать макияж: лицо «до», — лицо «после». Надо заметить, что «до» было куда лучше… Хотя это уже вина специалиста по макияжу. Или вот: «В этом сезоне будет модно белое…» Будет модно — где? В каждой стране своя мода, которую задают свою модельеры. Если это мода из Парижа, — так и пиши, если ты в Америке или в Италии подсмотрела — тоже не худо бы указать; если ее отечественные искусники предлагают, — так фамилии называй! Погода, даже в моде, указывается вместе с ее географическим положением!

— Все вы, бабы, злюки и друг друга ненавидите! — ухмыльнулся Серега.

— Я говорю всего лишь о профессионализме, — вернее, о его отсутствии. А если рассуждать, как ты, милый мой, — то любое негативное мнение нужно считать проявлением зависти. Когда ты, Петрович, говоришь о ком-то «он козел», я же не подозреваю тебя в том, что ты этому «козлу» завидуешь?

— Сдаюсь, ты права, беру свои слова обратно, — поднял руки Серега. — Твои статьи умные и философские, и я в них ни бельмеса не понимаю. Никакого сравнения с дамскими советами. В них я, правда, тоже ни хера не смыслю.

— Я должна считать, что ты мне польстил?

— Несомненно! — горячо воскликнул Серега.

Александра улыбнулась и покачала головой.

— Меня другое беспокоит, — продолжала она. — Если девушка действительно по глупости или из-за истерики схватилась за пистолет и к убийству непричастна, то Алеша непременно возьмется это доказать. Он же у нас защитник вдов и сирот. И тогда он просидит с этой девицей невесть где и невесть сколько времени…

— Ты чего, Сашка, ревнуешь, что ли ты? — изумился Серега.

— Тебе не надоело мне приписывать то соперничество, то ревность? — возмутилась Александра.

Серега прищурился с загадочным выражением.

— За «соперничество» я уже извинился и взял свои слова обратно… А вот насчет ревности… Она хорошенькая, эта девчонка, правда? — хитро улыбнулся он. — Такая прямо ладненькая, сладенькая! Грудки такие симпатичные из-под маечки торчат, и животик такой аппетитненький снизу маечки видать…

Александра мрачнела на глазах. Гнусный Серега, все так же хитро улыбаясь, продолжал свои гнусные речи:

— Я бы эту славную малышку не пропустил…

— Ты пошляк, это всем давно известно!

— А Кис не такой, верно?

— Еще бы! Никакого сравнения с тобой, половым разбойником!

— Так чего ты волнуешься?

— Я вовсе не волнуюсь, — пожала плечами Александра. — Просто немного беспокоюсь… Есть такой синдром… «Стокгольмский» называется…

— Что еще за шмасть такая?

— Экстремальная ситуация киднаппинга располагает при некоторых условиях к эмоциональному сближению между заложниками и похитителями… Один американский психиатр назвал это явление «Стокгольмский синдром» [6] … Нужно как-то сказать об этом Алеше, — психиатр утверждает, что если заложник знает о существовании синдрома, то он сможет противостоять его воздействию…

— Иными словами, «эмоциональному сближению»? — ухмыльнулся Серега. — Вот ты и попалась, голубушка! Ревнуешь ты, ревнуешь! Я тебя расколол! Все Кису расскажу!

— Не вздумай, поганец!

— Настучу, заложу, — пропел Серега, уворачиваясь от запущенной в него чашки, к счастью, пустой. — Великолепная Александра, невозмутимая королева — ревнует! Ура!

— Дурак. Больше кофе не дам.

— Дай. Я пошутил, — сделал Серега серьезную мину.

— Не дам. Врешь.

— Чессна слово, пошутил.

— Мерзкий мачо.

— Согласен, на все согласен, даже друга родного готов продать! За чашку твоего кофе: у меня кофейный синдром!

— Держи свой кофе, продажная душа…

Прощаясь, Александра не удержалась и, заглядывая в лукавые Серегины глаза, переспросила: «Не скажешь? Обещаешь?»

Серега расхохотался и съехал по широким деревянным перилам. «Так и быть!» — прокричал он откуда-то снизу. — «Только теперь тебя шантажировать буду! Бархатным кофе!»

В жизни заложника есть, пожалуй, своя прелесть: никто не предлагает помыть посуду или вынести мусорное ведро. Наоборот, приглашают к уже накрытому столу, просят присаживаться и уговаривают не делать лишних телодвижений.

Кис позавтракал в компании Майи и Вениамина, которые были странно молчаливы. Лица их были то ли мрачны, то ли просто сосредоточены.

Аль не выспались? Чем, интересно, ночью занимались, кроме разговоров? Кто и куда на машине ездил?

Ясно одно: Вениамин теперь полностью в курсе происшедшего. И, возможно, куда более полно, чем Кис. Впрочем, если он ее сообщник, то он в курсе уже давно…