Голая королева

вых сумерках дымок потянулся над крышей.

…Сколько удовольствия и уюта ощутить зыбкую, тонкую плоть жара, исходящего от камина, где пламя сосредоточенно пляшет свой шаманский танец среди почерневших камней! Золотые отблески бегали по гостиной; Кис с Алексом удобно вытянулись в глубоких креслах; коньяк в рюмках ответно вздрагивал искрами огню, и к терпкому запаху поленьев примешивался изысканный запах дорогих сигар, которые Алекс предложил Кису опробовать.

Они философствовали. Разговор плавно и непринужденно скользил от одного предмета к другому; каждый был волен высказаться или молчать. Но это была только видимость, неправда, прикидка: на самом деле Алекс все заворачивал разговор на Алину, на их отношения, на попытки объяснить случившееся, а Кис подыгрывал, снисходительно прощая собеседнику эту слабость.

– Я не сторонник, – мудрствовал в ответ Кис, – самокопаний, Алекс. И ты теперь тоже пустился в самоедство, хочешь все разобрать на части и заново собрать. Как и твоя жена. Все это, конечно, неплохо… Но до некоторой степени, только до некоторой степени, в меру! Отчего люди вечно бросаются в крайности?

– По-другому не умеют, наверное.

– А мозги на что? Чтобы ими шевелить, нет? Иногда достаточно только руку протянуть для ласки, только твердо слово сказать для отказа… Ан нет, руку заробеют протянуть, слово не осмелятся сказать, а когда уже совсем невмоготу станет – проще революцию устроить, жизнь всю перевернуть, все сначала начать! Крайности имеют разрушительную силу, скажу я тебе…

Кис думал о поведанной Катей истории, и, позволь он себе поделиться мыслями с Алексом, он сказал бы: «Вот, например, сумей тогда Алина решительно сказать «нет» дяде – то, возможно, он бы отступился? Хотя бы из страха огласки. Но она не сумела, она смолчала, скованная страхом, привычкой послушания, отсутствием опыта, боязнью позора… И, пожалуйста, – у нее остался только один возможный выход: банка с маринованной волоконницей Патуйара…»

Боже упаси, Кис вовсе не осуждал Алину – она защитила свою честь и свою душу, как сумела; он просто философствовал. Уж если на то пошло, это вообще типично для русского характера, стоит только в отечественную историю заглянуть, такой вот национальный генотип: кушаем дерьмо, кушаем, а то даже и от удовольствия причмокиваем, и в придачу спасибо говорим, и в ноги батюшке диктатору (как он ни зовись) плюхаемся; а потом вдруг р-раз! – и революция, бунт. Да какой! Сразу «кровавый и беспощадный». Нет бы там, как в других странах, гнуть свою линию твердо, но потихоньку, полегоньку, понемножку – забастовки, демонстрации-манифестации…

– Ты что замолчал? – поинтересовался Алекс.

– Об особенностях национального характера задумался, – уклончиво ответил Кис. – Так вот, Алина: она, должно быть, в школе была из тех учеников, которые, сделав пару помарок, переписывают заново всю тетрадь – чтобы все было красиво и безупречно. Чистюля! Она и в жизни своей такая: пожила с Марго и ее компанией, нашла ошибки – решила все заново переписать.