Московские сумерки

– Проклятые, никому не нужные лестницы, – недовольно проворчал посол – еще одно его личное мнение, которое он не скрывал от русских.

Он вместе с Мартином пробирался но узкой винтовой лестнице в старом здании посольства, похожем внутри на муравейник с потайными комнатками, винтовыми лестницами, отлогими переходами и извилистыми коридорчиками. Посольство переделали из жилого дома, построенного еще в сталинскую эпоху. Совершенно новенькое здание посольства с широкими и прямыми коридорами в американском духе стояло пустующее совсем рядом. Считалось, что его нельзя использовать по назначению, за исключением жилых апартаментов, из-за того, что оно сплошь начинено подслушивающими устройствами, и это знали все. В то же время никто не мог сказать точно, установлены ли «клопы» [3] в старом здании, все только подозревали, что их полно и там.

Они пришли в кабинет помощника культурного атташе – небольшую каморку без окон. Книжные полки и шкафы в ней были забиты книгами под самый потолок – они стояли, лежали поверху стоящих книг, некоторые упали на пол. В большинстве своем книги были дешевыми изданиями, почти все – на русском языке.

– А нет у вас здесь чего-нибудь стоящего почитать? – спросил посол, с сомнением оглядывая книжные полки. – Про шпионов? Про бандитов?

– Есть «Война и мир», – ответил Мартин. – Очень интересный роман.

– Я его читал раньше, – отмахнулся посол. Он неплохо владел русским языком, говорил на нем без техасского акцента и прочел немало русских романов. – Неплохое произведение.

– Толстой был бы вам весьма благодарен за такую оценку.

– Возможно. Книга эта походит на «Даллас». Я имею в виду телевизионную постановку, а не город. Из «Войны и мира» можно было бы сварганить многосерийную «мыльную оперу». В одной части показать, как Наташа удирает с этим противным Курагиным. В другой – как граф Пьер сражается в Бородинской битве. Или как отец Курагина воспринял карточный долг сына. Показ по сериям раз в неделю.

– Хм… Такая мысль мне никогда в голову не приходила.

– Ну и что? Вот теперь и поразмыслите. Вам эта идея понравится.

– Искренне надеюсь, что нет.

Мартин сел за свой рабочий стол, а посол присел на стул напротив него и ногой захлопнул дверь.

– Думаете, они не исхитрились всадить «клопов» в эту комнату?

Мартин только пожал плечами:

– Их вычищают каждый год.

– Ну ладно. Их и следует вычищать до тех пор, пока не придумают лучшего способа избавиться от них.

Небольшая каморка прежде была закутком запасной секретной комнаты референтуры. Ее оборудовали после того, как обнаружилось, что в основную комнату референтуры, из которой поддерживалась связь с Вашингтоном, с помощью любвеобильных охранников из морской пехоты проникли женщины-агенты КГБ. Потом в конце концов выяснилось, что безопасность главной комнаты не пострадала, и референтура вновь перебралась в нее, и, когда посольству потребовались дополнительные помещения, а новое здание нельзя было заселять, запасную комнату референтуры разгородили на несколько клетушек. Мартину предоставили одну из них из-за отсутствия другого помещения. Теперь, поскольку его рабочее место по-прежнему считалось безопасным и очищенным от «клопов», сотрудники приходили к нему для конфиденциальных разговоров. Даже если агенты КГБ и исхитрились всадить новых «клопов» в разных кабинетах посольства, все равно – кто станет устанавливать их в комнатке какого-то мелкого специального помощника атташе по культуре?

– Вы знаете, где находится Хатчинс? – вполне серьезно спросил посол. – Говорю вам, что он ничем даже не намекал, что будет отсутствовать столь долго. И он, черт побери, никогда прежде не исчезал, чтобы не сказать хоть кому-то, куда уходит.

– Он сказал мне, что уйдет, а куда и зачем – не уточнил, – промолвил Мартин. – Но он не говорил, что будет отсутствовать столь долго. «Может, на ночку», сказал он.

– Как, по-вашему, а не завел ли он себе где-то на стороне подружку? – спросил посол.

– Он не тот человек.

– Он говорил, чем сейчас занимается?

– Мне не говорил. Я на его фирму [4] не работаю. Его сотрудники секретов мне не раскрывают. Вы расспрашивали Дэнсона?

– Конечно же, Дэнсона я расспросил. Если бы он знал, то с вами я бы не разговаривал. Но вы же лучший друг Хатчинса – про вас даже говорят, что вы прямо пара неразлучников. Поэтому я и подумал, что он, может, что-то сказал вам такое, чего не скажет своим сотрудникам. Они все очень обеспокоены. Я после этого просто долбаный посол. Никто мне ничего не говорит.

– Может, он отмочил очередную шутку, – высказал предположение Мартин: Хатчинс был известен как заядлый шутник.

– 9 —

Четверг, 19 января 1989 года,

7 часов вечера,

Лубянка

Из окна своего кабинета в здании КГБ на площади Дзержинского полковник Соколов отчетливо видел огромную неоновую буку «М», светящуюся над входом в метро на противоположной стороне, за памятником основателю КГБ Феликсу Дзержинскому, стоящим посреди площади. Свет автомобильных фар пробивался сквозь падающий снег, освещая его белизну, тусклую и поэтому схожую с настроением Соколова в этот зимний вечер. Красный светящийся указатель входа в метро из-за плотной снежной пелены казался неясным, расплывчатым пятном. В толпе же непрерывно входящих и выходящих из метро пассажиров разглядеть кого-либо в отдельности было невозможно.

Соколов оторвался от окна и подошел к рабочему столу. Там его ожидал следователь капитан Чантурия, которого он надолго оставил наедине с его мыслями, вынудив изрядно понервничать, хотя полковник и не был уверен, что столько длительное раздумье пошатнет самоуверенность капитана. Ну что же, иногда и невозмутимое спокойствие помогает компенсировать недостаток здравого смысла. Но далеко не всегда.

Соколов взял со стола газету «Известия» и протянул ее капитану.

– Читали?

Чантурия разгладил газету и принялся внимательно изучать ее с таким видом, что Соколов счел это дерзостью. Он знал, что тот уже прочел газету. Да и все в этом здании успели прочесть ее.

– Да, товарищ полковник, я ее читал.

– И такое в газете! Подумать только: газеты пишут о наших нераскрытых делах! Напоминаю вам, товарищ капитан, что мы в долгу перед советским народом. Как это может быть, – задал вопрос Соколов, – что из двадцати трех человек, находившихся в кафе, никто не в состоянии описать пропавшую невесть куда женщину, к тому же, по общему мнению, броско красивую? Я уже не говорю о том, что никто из них не может дать зацепку, описывая налетчиков.

– Тут повлияли три причины, товарищ полковник. Внезапность нападения, поздний час и алкоголь. Причем не обязательно в такой последовательности. А также в некоторой степени и языковая проблема. Немец и один японец русского не знают, а двое других японцев знают его неважно.

Он тянул время, хорошо понимая, что полковнику нужно подавать факты, начиная с второстепенных.

– И выходит, что во всей нашей огромной конторе нет следователей, знающих японский или немецкий язык? – настаивал полковник.

– Есть, конечно же. Но ведь вести следствие через переводчика – это может только помешать делу.

– Я сказал – следователей, а не переводчиков. Чантурия закурил сигарету и медленно затянулся.

– Я считал, – начал он, – что кое-кто хочет предостеречь меня от того, чтобы я не пренебрег мелкими деталями, которые могут оказаться весьма значительными.

– И тем не менее оказывается, что даже и мелких деталей не обнаружено.

Чантурия выжидающе молчал.

– А как могло получиться, капитан, что иностранец без документов сидит и хлещет шампанское весь вечер напролет вместе с русской красавицей, а потом получает смертельную рану, и никто целых полтора дня не имеет никакого представления, кто же он такой? Что подумает ЦК партии о Комитете госбезопасности? Чем он там занимается? Спит, что ли?