Не трожь Техас! (ЛП)

Она медлила.

– Рано или поздно правда все равно выйдет наружу, – настоял Даллас.

Никки выпалила на одном дыхании:

– Год назад я поймала его с моей сотрудницей на моем диване в моем же кабинете. – Несчастная погрузила зубы в нижнюю губу.

– Ого! И что же вы сделали?

– Ее уволила. С ним развелась. Диван выбросила.

О’Коннор ухмыльнулся.

– Бьюсь об заклад, по дивану скучаете.

– Вообще-то да, – нахмурилась Никки.

Уронив голову на колени, она на несколько минут замерла.

Наконец подняв голову, повторила:

– Я не убивала.

Даллас выставил руку.

– Вам не нужно убеждать меня, Никки. Я вам верю. – В тот момент, когда слова сорвались с языка, Даллас понял, что говорит правду. Он ей верит. Также как верит в невиновность Нэнса. – Но когда на факты взглянут копы и окружной прокурор, я не уверен, что они увидят ситуацию в том же свете, что и я. Не то чтобы их мнение решающее. Вопрос на миллион – считаете ли вы, что жюри из двенадцати равных вам по статусу и всему остальному присяжных, поверит вашим словам?

Мисс Хант не сводила с Далласа глаз, и он мог видеть в них ростки сомнения.

– Я ведь не проснусь, и не окажется, что все это мне только снится?

– Боюсь, что нет. Вы угодили в серьезную передрягу. Положение может усугубиться, только если окажется, что в случае смерти мужа вы получите страховку.

Никки моргнула.

– Думаю, он это так не оставил. О черт, я не знаю, переписал он страховку или нет.

Даллас скрестил руки на груди и оперся о больничную койку.

– Парень?

– А? – переспросила она.

– У вас есть парень, который, возможно, хотел свести счеты с вашим бывшим?

– Нет.

– Серьезно? – О’Коннор не мог себе представить, что у дверей такой женщины не толпятся мужчины.

– Серьезно.

– Любовник? – спросил он, не принимая тот факт, что ночами ее простыни не грел какой-то счастливчик.

– Я сказала, у меня нет парня.

– А я спросил, нет ли у вас любовника.

Светлые брови чуть нахмурились.

– И какая тут разница?

Проклятье, она из тех женщин, которым идут встопорщенные перышки. Даллас открыл было рот, чтобы объяснить различие между случайным сексом и отношениями, прекрасно сознавая, что сейчас она еще больше взъерепенится, но сдержался. Без сомнения, Никки понимала разницу. Просто не рассматривала предпоследний вариант.

И снова облом. О’Коннор продолжал буравить ее взглядом.

– Я нужен вам, Никки.

– Потому что у меня нет парня? – поинтересовалась она, прищурившись.

– Нет, потому что вы вляпались в неприятности по самые симпатичные бровки.

Никки сделала глубокий вдох и выдала:

– Сколько картин?

Даллас облегченно улыбнулся.

– Пожалуй, нам стоит подождать и посмотреть, сколько времени у меня уйдет на это дело. – Честно говоря, ему глубоко плевать на ее картины. Единственная причина, по которой Даллас это предложил – он чувствовал, что дамочка слишком гордая, и не примет от него помощи бесплатно. Она могла писа́ть Элвиса на бархате (Речь о картинах под названием «Бархатный Элвис/ Velvet Elvis» – обычно певец Элвис Пресли изображается по пояс на бархате темных оттенков, в костюме и с микрофоном в руке. Прим.переводчика.), почем Далласу знать.

О’Коннор позволил взгляду пробежаться по Никки – шикарные волосы, выразительные глаза, губы, способные вызвать мокрые сны. Грудь – настоящая грудь. Силикон так не покачивается и не подрагивает. И кожа, самая мягкая, какую он когда-либо видел.

Невысокого роста. Далласу нравились длинные ноги, и что-то ему подсказывало: случись взглянуть на все, чем природа одарила Никки под этой больничной сорочкой, их бы он там и увидел.

Доведенная до предела выдержка послала его нравственному компасу сигнал тревоги. Ради всего святого, женщина загремела в больницу, ее чуть наизнанку не вывернуло, а тут он со своим стояком. Велев либидо пойти погулять, Даллас провел рукой по лицу и уставился на занавеску в надежде проветрить мозги.

– Обычно цена на мои картины варьируется от восьми сотен до трех тысяч долларов.

Заставив себя посмотреть на свежеиспеченную клиентку, Даллас старался удерживать взгляд выше ее шеи.

– Позже обсудим.

Художница замотала головой, и проклятая сорочка вновь соскользнула с плеча. Нравственный компас О’Коннора опять начало косить. Даллас наблюдал, как Ники поправляет сорочку.

– Во сколько обходятся ваши услуги? – не отступала мисс Хант.

– Это тоже подождет. – Вот черт! Даллас охотнее согласился бы на то, что она поначалу ошибочно посчитала предметом для бартера: ни к чему не обязывающий секс. Но разве чуть раньше он не пришел к выводу, что Никки Хант такой разновидностью секса не занимается? Меньше часа назад он не знал ее настолько хорошо, чтобы утверждать – ради куска хлеба она не разденется, теперь же он чувствовал себя умнее. Что-то в этой молодой особе кричало: «постельные разговоры», «неспешные прогулки по пляжу», «остаться на ночь» и «серьезные намерения». Все то, что он подарил одной женщине, и поклялся никогда не дарить другой.

– Так что же нам делать дальше? – Никки куснула надутую нижнюю губку.

«Аккуратней». В голове пронеслось единственное слово, и Даллас постарался не думать о том, как бы ему хотелось быть единственным, покусывающим ее нижнюю губу.

– Здесь возможны варианты.

– Какие?

– Арестую я вас или нет, – ответил Тони, появляясь из-за занавески.

– Могу я с тобой поговорить? – обратился он к Далласу. Плотно стиснутые челюсти брата явно свидетельствовали: что-то случилось. – Немедленно.

Даллас посмотрел на Никки. При мысли загреметь за решетку, это уж как пить дать, голубые глаза округлись от паники. При виде такой уязвимой и напуганной Никки инстинкт служить и защищать заработал на полную катушку – и неважно, что младший О’Коннор больше не носил полицейский значок.

Он открыл рот, чтобы успокоить ее, пообещать, что обо всем позаботится. Но это было бы ложью. Во-первых, у Никки Хант чертовски крупные неприятности, а во-вторых… Даллас мог из кожи вон лезть, чтобы доказать ее невиновность, однако он не давал обещаний, которые не смог бы выполнить. Особенно женщинам с такой нежной кожей и ангельскими глазами, желающим получить от него больше, чем он способен им дать.

– Сейчас вернусь, – бросил Даллас напоследок и, как только расправил занавеску, рыкнул на брата. – Какая же ты сволочь.

– Сволочь? – Тони вывел его в пустой коридор. – Ее подозревают в убийстве. Или тебе напомнить, что это означает?

– Ну-ну, не так давно я сам был одним из подозреваемых, так что это ни хрена не значит!

Тони остановился и покачал головой.

– Ах вот в чем дело. Понимаю, ты человек жалостливый. Я даже согласен прислушаться к твоим словам о невиновности того парнишки, Нэнса. Но это я. И это мое расследование. Разве ты плохо меня знаешь, раз сомневаешься в моей непредвзятости? В том, что я буду настаивать на обвинительном приговоре, только если буду уверен в его обоснованности?

– Я в свою очередь уверен, что раз бедняжка выглядит виноватой, ты свой долг выполнишь. А твой долг – долг, который и я раньше выполнял – иногда ставит людей в нехорошее положение.

– Откуда тебе знать, что она невиновна! – рявкнул Тони.

– Мне нутро подсказывает.

– У тебя сейчас не нутро работает, а член. Признай это. Хочешь забраться к ней в трусики.

– Не хочу…

– Чушь собачья! – Тони ткнул в брата пальцем. – Если веришь в это, то сам себя обманываешь. Видел я, как ты на нее глазел.

Даллас скрипнул зубами.

– Ладно, она горячая штучка. Не отказался бы за ней приударить. Но не по этой причине я верю в ее невиновность.

– Невиновность? Ты уверен? – спросил Тони.

– Да, уверен. – Уверенность звучала не только в словах, но и в голосе младшего О’Коннора.

Старший брат скрестил руки. Глаза прищурены, рот чуть искривлен вправо.

– Что? – потребовал Даллас.