Ходи осматриваясь

Внезапно, когда перебирал уже последние страницы, глаза сделали стойку. Еще при первом осмотре четыре прописные буквы «ЦДРИ» отметились в уме мимолетным напоминанием о месте, где состоялось злополучное знакомство. И сейчас не сразу дошло, что меня зацепило. Но через пару секунд я постучал себя кулаком по лбу и громко выругался. Как же я умудрился проглядеть столь очевидную несуразность: 152 — первые числа номера… Они никак не соотносились с центром, — начальные цифры телефонов там, насколько помнилось, совершенно иные. Я поднялся с софы, нашел свою записную книжку, сверился и снова с досадой ругнулся: номер в блокноте действительно принадлежал не Дому.

Неожиданное открытие поначалу ввергло меня в изумление. Я принялся прокручивать в голове различные шизофренические варианты объяснения, зачем потребовалось столь своеобразно шифровать безобидную для постороннего запись. Потом сообразил, что сам начинаю походить на шизофреника, выискивая хитроумную подоплеку в несложных, лежащих на поверхности вещах. Ведь вполне возможно, что Борис попросту не знал фамилии женщины. Я досадливо повел плечами и решил отринуть никчемные сомнения. Лучше, не мудрствуя, воспринять случайную находку как добрый знак — мне как будто наконец улыбнулась удача, пусть краешком губ, слегка и мимоходом.

Но уже через пять минут я уныло думал, что это скорее не улыбка, а всего лишь кривая усмешка. Ликовать, пожалуй, было рано и не с чего. Даже если я попал в самую точку и за номером телефона, действительно, сокрыто нужное мне имя, как двигаться дальше? И куда? Предстояло решить отнюдь не простую задачу — найти человека по сухим бездушным цифрам. То, что для компетентных органов не составляло никакого труда, для меня вырастало в серьезную проблему, требующую многоступенчатых, многоходовых ухищрений. Пока что я даже не представлял, с какого конца подступиться.

До сих пор я действовал как в горячке, и только теперь по-настоящему озадачился подробностями. И поскучнел. Если я буду на каждом шагу спотыкаться о такие вот, в принципе никчемные, загвоздки, попусту тратить время на изобретение велосипеда, далеко мне не уехать. А впереди их наверняка будет еще немало, и не только технических мелочей, но и препятствий более серьезных. На что я, собственно, рассчитывал, влезая в чуждую сферу? Ясно, что мне одному не справиться, надо заручиться поддержкой со стороны, пристегнуть к моему предприятию какого-нибудь умельца, обладающего необходимой сноровкой и связями…

Идея показалась чрезвычайно заманчивой. Я задумался. Мне не пришлось особо напрягаться, чтобы мыслимый умелец обрел в моем воображении вполне конкретный лик — лицо Саши Бекешева. Это был в недавнем прошлом хороший оперативник московского отделения милиции; потом, когда стали плодиться и процветать частные детективные бюро и агентства — поветрие нашего взыскующего времени, его переманили в одно из таких заведений. Однажды редакция, завязнув в судебной тяжбе, обратилась к нему за помощью и получила убедительный материал для подкрепления своих позиций. Позже уже я по собственной инициативе дважды привлекал Сашу к участию в расследовании довольно мутотных историй, и его участие оказалось настолько весомым, что я, буквально вырвав у него согласие на соавторство, поместил под публикациями обе наши подписи. В общем, у нас сложились превосходные отношения. Я не сомневался, что он не откажет в содействии, если, конечно, не болен и не занят чем-то срочным. На душе сделалось немного повеселее. Но тут же кольнула беспокойная мысль: у меня была возможность удостовериться в его хватке и обостренной интуиции, так что я не смогу играть с ним втемную, значит, придется открыться, невольно втянув человека в весьма щекотливую, с точки зрения закона — далеко не безупречную ситуацию. Имею ли я на это право? Я помешкал, поколебался. Потом решил, что определюсь по ходу дела, и позвонил ему домой.

К телефону подошел сам Бекешев.

— Ну, старик, обрадовал, — прогудело в трубке в ответ на мое приветствие. — Я уже подумывал, что ты напрочь меня позабыл.

— У меня к тебе дело, — сказал я.

— А то! — отозвался он со смешком. — Парень ты настырный, пока не переквалифицируешь меня в журналиста, не угомонишься.

— Это — личное. Надо бы встретиться.

— Горит?

— Не то чтобы очень, но чем скорее, тем лучше.

— Ладно, — согласился он. — Вот только заскочу в контору, отмечусь. И в твоем распоряжении.

Мы договорились встретиться через два часа у памятника Пушкину. Положив трубку, я задумался: стоит ли сейчас звонить Гринько? Или отложить на потом, на после разговора с Сашей? Но, пожалуй, оттягивать дальше было глупо. И неприлично. Я набрал номер. На счастье, застал его на месте, и мы условились, что я подъеду после обеда. «Жду в два, — заключил он. — Пропуск будет внизу, у дежурного».

К памятнику мы подошли почти одновременно. Тепло обнялись, и я ощутил крепость сжавших мне плечи мускулистых рук. В своей излюбленной голубой ветровке, в небрежно расстегнутой чуть ли не до пупа тенниске он умудрялся выглядеть подтянутым и даже изящным. Широковатое, слегка скуластое лицо производило впечатление излишней для его профессии доверчивости и открытости, но чуть удлиненные серо-стальные глаза с хитроватым прищуром предостерегали от опрометчивых суждений. Ростом он не намного превосходил мои сто восемьдесят — на сантиметр, не больше, и, однако же, казался выше и крупнее.

— Ты завтракал? — спросил он, разжав медвежьи объятия. — А я вот не успел. Так что придется тебе угостить меня бутербродом. Посидим где-нибудь, не возражаешь?

Мы облюбовали уютное полуосвещенное заведение по другую сторону Тверской. Некогда здесь размещалось кафе-мороженое и летом небольшой зал всегда кишмя кишел жаждущими прохладительного. Сейчас здесь было почти безлюдно: за стойкой томился пожилой бармен, да тройка-другая расположившихся вразброс посетителей сосредоточенно предавалась полуденной трапезе.

Мы устроились друг против друга у непрозрачного окна, выходящего на улицу. И тотчас же откуда-то из-за кулис вынырнула толстенькая официантка и устремилась к нам. Я заказал кофе, Бекешев — сэндвичи с курятиной и пиво. Потом он огляделся и заговорщицки подмигнул:

— Удобное место для конфиденциальных разговоров, не находишь? Ну что ж, подобающие формальности соблюдены: порасспросили, поотвечали — обо всем понемногу. Пора наконец и к сути. Давай излагай свое настоятельное дело.

Я назвал номер телефона и попросил:

— Мне нужно выяснить, кому он принадлежит. И подробности о его владельце — кто, адрес, где работает.

— И только? — откровенно удивился он. — Да уж, проблема… Значит, тебе надо разыскать какую-то женщину?

— Женщину? — воскликнул я.

— Ну да, ты ведь сказал «владелица». Или я ослышался?

— Понимаешь, Саш, — объяснил я, справившись с секундным замешательством, — пропал мой друг. И я намерен отыскать хоть какие-то концы.

Я рассказал ему о звонке из издательства и о том, что затем предпринял. Линию Тамары Крачковой, разумеется, обошел стороной, и, наверное, мое усеченное повествование оттого получилось несколько худосочным и невнятным. Принесли наш заказ. Я раздраженно наблюдал, как, отхватив огромный кус сэндвича, он аппетитно прожевал его и запил глотком пива. Глаза его не отрывались от стола, словно силясь разгадать замысловатый узор на желтой скатерке. Отхлебнув сладковатого невкусного питья, этакую смутную ассоциацию с благородным кофе, я поморщился, отодвинул чашку и промолвил:

— Этот телефон я обнаружил в его рабочем блокноте. Может быть, какая-нибудь зацепка…

Он по-прежнему не глядел на меня, но наконец-то отозвался:

— Странно. И не очень понятно. — Помолчал, жестом руки пресек мое поползновение заговорить и продолжил: — Мужик ты не мнительный. До сих пор, во всяком случае, я такого в тебе не замечал. А тут… Приятель не явился на работу. Беспокойно, конечно, но ты вмиг срываешься. Мечешься как угорелый и разводишь непонятную суетню. Откуда такая внезапная необъяснимая тревога? Что первое сделал бы я в таком случае? Конечно, позвонил бы жене: может, что-то произошло с семьей, что-то такое, что заставило его, не помня себя, броситься туда — разве нет? Но ты не звонишь, целых три дня не звонишь. И в милицию заявлять не торопишься. Отчего это? Нет, братец кролик, чего-то ты недоговариваешь. А телефон — сущая ерунда. Не стал бы ты звать меня, когда любой работяга с АТС за стольник продал бы тебе нужные сведения. Дело, конечно, твое, но если не доверяешь…