Воскресшая жертва (сборник)

Я отнесся к этому замечанию терпеливо, но втайне посмеялся, когда он мне рассказывал, на его взгляд объективно, о своем посещении конторы «Роуз, Роу и Сэндерс, консультанты по рекламе». В той атмосфере с горячим кондиционированным воздухом он, должно быть, выглядел таким же чужим, как землепашец в ночном клубе. Он старательно скрывал неодобрение, но высказывать свое мнение было для него так же естественно, как поглощать пищу. Он с утонченной неприязнью описал трех сотрудников рекламной конторы, которые имитировали ужас при мысли о том, что история с убийством станет известной, как только появится на первых газетных полосах. Скорбя по поводу смерти Лоры, ее боссы вполне отдавали себе отчет в рекламной ценности преступления, которое вовсе не бросало тень на их собственную респектабельность.

— Спорим, они уже посовещались и решили, что высококлассное убийство не помешает бизнесу.

— И обсудили, какие щекотливые признания они смогут нашептать за ленчем на ухо перспективным клиентам, — добавил я.

Марк откровенно злился. В его дикой душе не было места уважению к боссам. Его пролетарские представления были столь же неумолимы, как и представления, которые вы обнаружите в высших сферах так называемого Общества. Ему были больше по душе искренняя похвала и скорбь, которые проявляли ее коллеги по работе, чем высокая оценка характера и талантов Лоры ее хозяевами. Всякая хорошенькая девушка, считал он, может понравиться боссу, но пользоваться хорошей репутацией среди коллег по работе — для этого у девушки, которая занималась такой серьезной работой, должна была быть масса настоящих достоинств.

— Так вы думаете, у Лоры были эти настоящие достоинства?

Он притворился глухим. Я изучал его лицо, но не заметил на нем и тени противоречий. И только несколько часов спустя я мысленно воспроизвел в памяти наш разговор и понял, что он моделирует характер Лоры, как это может делать в соответствии со своим восприятием молодой человек, влюбленный в живую женщину. Была полночь — время, когда я себя хорошо чувствую и ощущаю себя самым свободным человеком, когда мой ум ясен, а мысли обострены. С тех пор как несколько лет назад я узнал, что ужасы бессонницы можно преодолевать благодаря быстрой получасовой прогулке, я ни разу не позволял ни утомлению, ни погоде, ни печальным событиям дня нарушать эту ночную привычку. Согласно этой привычке, я выбрал улицу, которая стала для меня значимой с тех пор, как Лора поселилась в своей квартире.

Естественно, я ужаснулся, когда увидел свет в доме жертвы, но, поразмыслив мгновение, сообразил, что молодой человек, который однажды плохо отзывался о сверхурочной работе, всей душой отдался ей.

ГЛАВА VI

Двумя ритуальными событиями была отмечена во вторник смерть Лоры Хант. Первое — это совещание в кабинете следователя; собралась маленькая и отнюдь не сплоченная по духу группа людей, которые разбирались в делах последнего дня ее жизни. Поскольку она не навестила меня в свои последние часы, я был также приглашен, чем мне была оказана честь. Не буду даже пытаться пересказывать скучную процедуру, ужасно длинную, цель которой — доказать то, что все с самого начала уже знали: что Лора Хант мертва, убита от руки незнакомца.

Другой ритуал — заупокойная служба, которая состоялась после полудня в церкви В. В. Хитерстоуна и Сына. Старый Хитерстоун, набравшийся опыта на отпевании звезд кинематографа, главарей мира заключенных и процветающих гангстеров, руководил церемонией, создавая подобие порядка среди впечатлительных посетителей, которые подняли шум у его дверей в восемь часов утра.

Марк попросил встретиться с ним на балконе часовни.

— Но я не посещаю отпеваний.

— Она была вашим другом.

— Лора была слишком тактична, чтобы требовать от кого-то выйти из дома в такое варварское время дня и продемонстрировать свои чувства, которые, если говорить серьезно, носят слишком личный характер, чтобы выносить их на люди.

— Я хотел бы, чтобы вы помогли мне опознать некоторых людей, имена которых записаны в ее книге с адресами.

— Вы что же, думаете, что убийца будет находиться там?

— Возможно.

— Как же мы его узнаем? Не думаете же вы, что он упадет в обморок перед гробом?

— Вы придете?

— Нет, — сказал я твердо и добавил: — Пусть Шелби на этот раз поможет вам.

— Он — главный из присутствующих. Вы должны прийти. Никто вас не увидит. Войдите через боковой вход и скажите, что пришли на встречу со мной. Я буду на балконе.

Друзья Лоры любили ее и горевали из-за ее смерти. Но они не были бы людьми, если бы не сопереживали эту напряженную процедуру. Как и Марк, они надеялись на какой-то перелом в расследовании. Глаза, которые в горе должны были бы быть благочестиво опущены вниз, скользили по сторонам в надежде увидеть, что у кого-то вспыхнуло лицо — верный признак вины, а затем некто мог бы похвастать: «Я понял это в тот момент, когда увидел лицемерное выражение лица этого субъекта и обратил внимание на то, как он потирал руки во время чтения двадцать третьего псалма».

Она лежала в гробу, накрытая белым шелком. Бледные руки без колец были скрещены на ее любимом вечернем платье из белого муара. Гардении в виде вуали, как на конфирмации, прикрывали ее обезображенное лицо. Единственными людьми, кто сидел там, куда допускаются самые близкие, были тетушка Сью и Шелби Карпентер. Ее сестра, зять и несколько кузин с дальнего Запада не захотели или не смогли приехать, чтобы присутствовать в этот час на похоронах. После того как церковная служба закончилась, раздались звуки органа, и служители церкви Хитерстоуна вкатили гроб в отдельное помещение, откуда он затем был отправлен в крематорий.

Именно из-за сентиментального многословия газетных вариантов описания процедуры я сокращаю свой короткий отчет о похоронах.

Я на них не присутствовал. Марк меня напрасно ждал.

Когда он спустился с балкона и присоединился к медленно движущейся массе людей, он заметил, как чья-то рука в черной перчатке помахала ему. Бесси Клэри пробиралась через толпу.

— Мне нужно кое-что сказать вам, мистер Макферсон.

Он взял ее под руку:

— Пойдемте наверх, там тихо. Или это место угнетает вас?

— Если вы не возражаете, мы могли бы вернуться в квартиру, — предложила Бесси. — То, что я хочу показать вам, находится там.

Машина Марка стояла рядом. Бесси чопорно села возле него, положила руки в черных перчатках себе на колени, на черное шелковое платье.

— Ужасно жарко, — сказала она, чтобы поддержать разговор.

— Что вы хотите мне сказать?

— Не говорите со мной так. Я не боюсь ни фараонов, ни сыщиков.

Она вынула свой самый лучший носовой платок и, сморкаясь, стала извлекать такие трубные звуки, как будто ее нос был инструментом, приспособленным для того, чтобы трубить начало боя.

— Я с детства привыкла плеваться, когда видела фараона или сыщика.

— А я воспитан в ненависти к ирландцам, — заметил Марк, — но я взрослый человек. И я не требую любви к себе, мисс Клэри. Что вы хотите мне сказать?

— Вы меня не задобрите этим «мисс Клэри». Мое имя Бесси, я прислуга и этого не стыжусь.

Они пересекли парк в молчании. Когда они проезжали мимо полицейского, который охранял вход в дом Лоры, Бесси снисходительно, с добродетельным высокомерием улыбнулась ему.

Зайдя в квартиру, она повела себя как хозяйка: открыла окна, поправила портьеры, высыпала пепел от трубки Марка из пепельниц.

— Фараоны, воспитанные в хлеву, — она презрительно зафыркала, вынимая шпильки из высокого сооружения на голове, — не знают, как вести себя, когда попадают в приличный дом. — Она сняла черные перчатки, свернула их и положила в сумку, села на стул с самой прямой спинкой и стеклянным взглядом уставилась ему в лицо. — Что делают с людьми, которые скрывают что-то от полицейских?

Ее вопрос, такой простой по сравнению с воинственной формой поведения, дал ему в руки оружие.

— Вы что же, стараетесь оградить убийцу? Бесси, это опасно!