Троянский конь

Иван Сербин

ТРОЯНСКИЙ КОНЬ

Владимир Андреевич Козельцев был самым обычным аферистом. Правда, внушительного масштаба. Он обладал обширными связями, владел рядом фирм и небольшим банком, являлся акционером некоторых не очень крупных газет, благодаря чему мог позволить себе жить с размахом. Связи Владимира Андреевича строились на услугах. Весьма своеобразных, но необходимых. Он никогда не поднимался к самому верху властной пирамиды, держался в тени, справедливо полагая, что короля делает свита. Лучше уж иметь десяток знакомых в свите, чем короля в приятелях. Опять же монаршее расположение не вечно. Обычно люди, обладающие подобным влиянием, брезгуют небольшими суммами. Скажем, менее миллиона долларов. Козельцев же не брезговал и куда более мелкими. Как ни странно, беспринципность Козельцева многих устраивала. «Козельцев? — говорили о нем. — Можете ему доверять. Этот за десять тысяч долларов маму родную продаст».

Козельцев помогал влиятельным людям покупать недвижимость за рубежом, отмывать деньги, открывал счета на подставные фирмы, которые сам создавал и сам же уничтожал, заметая пути прохождения денег. Он добывал нужную информацию, переправлял ее полезным людям, имея на этом свой «посреднический» процент. Ценности, не подлежащие вывозу за границу, вывозились им в больших количествах. Ну, скажите на милость, зачем большим людям самим влезать в дерьмо, рискуя, что в один прекрасный день от них начнет слишком сильно пахнуть и окружающие это заметят, когда есть нужный, очень радушный и очень полезный человечек — Владимир Андреевич Козельцев. Он все сделает. И спрос, случись что, будет только с него.

Разумеется, все понимали: произойди серьезный срыв — и юркого помощника придется «убрать». Если, конечно, нельзя будет его отмазать. Слишком много знает, стервец. Но пока этого не случилось, все пользовались услугами Козельцева без оглядок и зазрения совести.

Именно поэтому Козельцев имел удостоверение помощника депутата и советника правительства по вопросам экономики. Поэтому Козельцев мог попасть практически в любой высокий кабинет и решить любой вопрос. Он был нужным человеком, хотя и слегка суетливым.

Была у Владимира Андреевича одна слабость. Он собирал картины. Шедевры, полотна великих мастеров. Козельцев знал практически всех серьезных коллекционеров в стране, с половиной из них общался, хотя вторая половина никогда Владимира Андреевича к себе не подпускала. Причем и те, и другие старались без нужды не делиться с Козельцевым сведениями о своих коллекциях. Понимали: если что-то приглянется Владимиру Андреевичу, придется либо продавать, либо сидеть, либо лежать. Страсть временами доходила до сумасшествия. Владимир Андреевич не мог спать до тех пор, пока понравившаяся картина не оказывалась в его загородном особняке.

Козельцев любил все красивое. Красивые картины, красивую еду, одежду, дома, машины. Красивых женщин…

Его «шестисотый» «Мерседес» пролетел по центру, вполз на стоянку отделанного по последнему слову техники отеля. Поставив машину на сигнализацию, Козельцев прошел через боковой вход в зал ресторана. Метрдотель узнал его, величаво подплыл, наклонил голову:

— Добрый день, Владимир Андреевич. Вас ждут. Прошу.

Козельцев кивнул небрежно. Он знал, что его ждут. Прошествовал к нужному столику, присел. Человек, с которым он встречался, — моложавый, уверенный в себе, — являлся одним из самых… впрочем, не будем называть фамилий. Скажем только, что это был очень серьезный человек. Очень. Одним росчерком пера этот человек мог отправить в места не столь отдаленные практически любого гражданина страны.

— А, это ты, — заметив Козельцева, ворчливо протянул моложавый и поморщился.

Знал ведь, сволочь, кто должен прийти, и не преминул подчеркнуть брезгливость. Общался, как с равным, хотя Владимир Андреевич при желании мог в порошок его стереть. А может быть, имел в загашнике компроматец какой-нибудь. Кто его нынче не имеет? Если весь компромат, хранящийся по загашникам, вывалить в прессу, на год материала хватит. Всех разогнать придется. И правительство, и администрацию, и Думу. Так что компромата Козельцев не боялся. Погремушки детские. Но сегодня моложавый был нужен Козельцеву, а не наоборот.

— Садись, Андреич, — продолжал моложавый. — Я тебе оленину заказал. Осетрина сегодня оставляет желать. За твой счет, кстати.

— Само собой. Как дела? — улыбнулся Владимир Андреевич. — Как семья, как дети?

— Нормально все, слава богу, — прежним ворчливым тоном ответил тот. — Пока нормально.

— Что это ты такой злой нынче? — удивился Козельцев.

— А чего мне веселиться, Андреич? Сижу, как… хрен на блюде. С Гусем слыхал, какая байда пошла? Пролетают наши. Снова, уроды, напортачили. А с кого спросят? С меня. Мол, куда смотрел, сука рваная? На кой хрен тебя в начальники определили, если ты человека по уму укатать не можешь? Сажаешь — так сажай грамотно. Веришь, нет, Андреич, дебил один мой отчество «клиента» в постановлении перепутал. Р-работничек.

— А кто указание давал?

— А то ты сам не знаешь. Первый зам. Негласно, конечно.

— Тогда действительно туго, — согласился Владимир Андреевич. — Можешь получить крепко.

— Вот и я о том же… Ты же там часто бываешь, Андреич, объяснил бы по-свойски.

— О чем речь? Объясню, конечно. Люди неглупые, должны понять. Накладок не случается только у тех, кто ни черта не делает.

— Вот именно. — Моложавый подцепил на вилку кусочек копченой осетрины, пожевал. — Местечко ты, Андреич, выбрал для встречи, однако…

— А что ж нам, в правительственном лимузине раскатывать? — усмехнулся Козельцев. — Увидят здесь, скажут: «Пожрать зашел». Тебя вот встретил. Можешь ты раз в жизни поесть нормально? В вашей столовке небось как поешь, так потом полночи изжога мучает?

— В нашей столовке кормят получше, чем в Думе, — раздраженно заметил моложавый. — И подешевле, кстати.

— Ладно, ладно, успокойся. Что ты разошелся-то?

— Да стремно стало о делах-то в общественных местах разговаривать. Прослушка сейчас работает — дай бог. Беда. Наши справиться не могут. Слушают все кому не лень. Развелось всяких служб. Что ни день, то в какой-нибудь газете стенограммка. Телефонные переговоры, приватные беседы… Откуда только достают, твари? И главное — опровергнуть нельзя. Не расшифровывать же для них реальную прослушку? — Он усмехнулся невесело. — Такие дела, Андреич.

— Успокойся, — улыбнулся деликатно Козельцев. — Нас не слушают. Не такие мы с тобой большие фигуры, чтобы на нас прослушку навешивать. Мы с тобой так, мелкие сошки. Потому-то и спрос с нас мал.

— Ладно утешать-то. — Моложавый доел, отодвинул тарелку. — Я не девка. Что за дело-то у тебя?

— Понимаешь, один хороший человек в СИЗО вот уже год парится. Я ко всем своим людям стучался. И через МВД пробовал, и через ФСБ. В МВД согласился было человек помочь, да как узнал, в чем этого товарища обвиняют, сразу отказался.

— А что твой «клиент» натворил? — насторожился моложавый.

Если МВД отказалось помогать, значит, что-то серьезное.

— Да, понимаешь, милиционера одного того… грохнул. Майора с Петровки. Майор-то гнилой был. Решил на чужих участках точки под свою крышу прибрать. Трясти начал. Ну, те, ясное дело, на две стороны платить не могут, так ведь и себе ничего не останется. Обратились к «клиенту» моему, чтобы помог, приструнил бандита этого в форме. Тот договорился с майором о встрече, домой подъехал, чтобы по-человечески вопрос решить. А тот амбициозный оказался, за ствол служебный схватился. Ну и… Одним словом, налетел на пулю. Точнее, на три. — Козельцев развел руками. — Плюс одного продюсера мой «клиент» завалил. И бандита еще.

Моложавый слушал с интересом, хотя и не переставал хмуриться. Здесь он усмехнулся:

— А своего-то за что грохнул?

— Да, в общем, по делу. Наехать пытался, гад. А статей на моего «клиента» навесили — с десяток.