Бюро расследований Квина

Сенатор Крегг отвечал на вопросы высокомерно, словно репортеру из оппозиционной газеты.

Пирс Миллард отвечал равнодушно, как держателю небольшого числа акций.

Достопочтенный Стивенс отвечал любезно, как одному из избирателей.

Показания всех трех выдающихся подозреваемых — высокомерные, равнодушные или вежливые — совпадали полностью. Они совершали раннюю прогулку верхом и не видели ни души, покуда конный полицейский не задержал их. Жизнь и смерть Шейкса Куни для них ничего не значили. Свое задержание сенатор Крегг охарактеризовал как «тоталитарное», финансист Миллард — как «неразумное», а политик Стивенс — как «ребяческое».

Инспектор Квин деликатно напомнил, что в лесу национальной политики сенатор Крегг (точнее, экс-сенатор) уподоблялся могучему и раскидистому дереву, из которых изготавливаются президенты, финансист Миллард считался архитектором сенатора, уже работающим над проектом своим золотым пером, а достопочтенный Стивенс рассматривался как торговый менеджер проекта. При таких обстоятельствах, кашлянув, заметил инспектор, некоторые непочтительные персоны могут выразить мнение, что Шейкс Куни — букмекер, шулер и вообще темная личность, связанная с преступным миром и обладающая нравственностью расхитителя гробниц, — обнаружил захоронение какого-то тела, эксгумация которого запачкала бы грязью окружение сенатора и свело бы на нет его честолюбивые замыслы. Могут даже предположить, виновато добавил инспектор Квин, что цена Куни за то, чтобы тело оставалось похороненным, была настолько возмутительной, что вынудила кое-кого потерять голову. Не согласятся ли джентльмены это прокомментировать?

Сенатор разразился продолжительным монологом, к счастью, не зафиксированным в протоколе, после чего удалился. Финансист Миллард, собираясь последовать за ним, задумчиво осведомился, сколько лет инспектор служит в нью-йоркском департаменте полиции, причем вопрос прозвучал как coup de grace [31] империи. Достопочтенный Стивенс произнес несколько умиротворяющих слов и также ушел.

Прибыв на место преступления, Эллери застал отца погруженным в раздумья. Проблема, по словам инспектора Квина, заключалась в том, в чью дверь Шейкс Куни пытался забить гвоздь. Шейкс был не из тех, кто умирает в смирении и покорности. Обследование террасы таверны показало, что, когда убийца убежал, Куни встал на четвереньки с ресторанным ножом для мяса в искромсанной груди, пополз, оставляя кровавый след к столику, который официант забыл убрать накануне, потянулся к стоящей на нем чашке и взял из нее кусок сахара, который нашли у него в кулаке. После чего, очевидно удовлетворившись этим, Шейкс испустил дух.

— Должно быть, он принадлежал к твоим читателям, Эллери, — жаловался инспектор. — Если это не предсмертное сообщение, то я дядя сенатора. Но на кого указывал Шейкс?

— Сахар… — задумчиво промолвил Эллери. — В лексиконе Куни это означает…

— Знаю, деньги. Но они имеются не только у Милларда. Экс-сенатор тоже далеко не нищий и недавно удвоил свое состояние, женившись на дочери миллионера, а Стивенс еще не истратил первую тысячу, которую получил в качестве взятки. Так что Шейкс имел в виду не это. Что «сахар» означает в твоем словаре, сынок?

Эллери, которого оторвали от восемьдесят седьмой страницы рукописи его нового романа, задумался.

— Добудь мне историю успехов в верховой езде Крегга, Милларда и Стивенса, — сказал он наконец и вернулся домой к литературному труду.

Во второй половине дня отец позвонил ему с Сентр-стрит.

— Ну? — спросил Эллери, хмурясь на пишущую машинку.

— Насчет верховой езды, — сказал инспектор. — Сенатор давно этим занимался, но лет десять назад упал с лошади и сейчас садится только на электрическое седло в спортзале. Денежный мешок не садился на лошадь с тех пор, как ездил на пони дедушки Милларда в 1888 году. Уверен, что сегодня утром он облачился в отороченные плюшем бриджи для верховой езды только с целью посовещаться с Креггом и Стивенсом вне досягаемости для камер репортеров.

— А Стивенс?

— Это насекомое? — фыркнул инспектор. — Он умеет править только темными лошадками с помощью подтяжек. Этим утром Стивенс впервые в жизни вставил свои замшевые башмаки в стремена.

Эллери казался удивленным.

— Тогда что же имел в виду Шейкс? Сахар… Никто из них не связан каким-то образом с сахарной индустрией? Может, Крегг участвовал в проведении законов по этому поводу? Или Миллард руководит сахарным комбинатом? Или Стивенсу принадлежат сахарные акции? Попробуй покопаться в этом, папа.

— Я не нуждаюсь в тебе для подобных советов, — устало ответил старик. — Это полицейская рутина.

— Вот и займись ею. — И Эллери без энтузиазма вернулся к своему роману, который, подобно Шейксу Куни, полз на четвереньках.

Через два дня инспектор Квин сообщил по телефону:

— Никто из них ни с какой стороны не связан с сахаром — разве только все трое добавляют его в кофе. — Не услышав ответа, он осведомился: — Ты у телефона?

— Кусок сахара… — пробормотал Эллери. — И Шейкс, вероятно, считал это очевидным… — Бормотание перешло в усмешку.

— Да? — оживился инспектор.

— Ну конечно! — воскликнул Эллери. — Папа, проверь медицинские данные всех троих и сообщи мне, кто из них страдает диабетом.

Инспектор щелкнул зубами.

— Браво, сынок! И как только я сразу не догадался?

На следующий день инспектор Квин позвонил снова.

— Чей папа? — переспросил Эллери, рассеянно запустив пальцы в волосы. — А, это ты! Ну что?

— Я насчет дела, Эллери…

— Какого дела? Ах да. Ну, кто же из них диабетик?

— Никто, — задумчиво произнес инспектор.

— Никто. Ты имеешь в виду…

— Именно это.

— Хм-м… — промолвил Эллери.

Некоторое время инспектор Квин не слышал ничего, кроме хмыканья, бормотания и других невнятных звуков, покуда в трубке внезапно не послышался возглас, четкий, как щелчок рубильника электрического стула.

— Ты что-то обнаружил? — с сомнением спросил инспектор.

— Да, папа, — с явным облегчением отозвался Эллери. — Теперь я знаю, кого имел в виду Шейкс Куни!

— И кого же?

— Мы перебрали все возможные интерпретации толкования сахара и остались с тем, с чего начали, — с куском сахара в кулаке Куни в качестве указателя на убийцу. Поскольку замысловатые варианты отпали, нам остается самый простой — кусок сахара в руке человека. Почему человек может держать его в руке?

— Сдаюсь, — быстро сказал инспектор. — Почему же?

— Чтобы накормить им лошадь!

— Накормить им… — Старый джентльмен оборвал фразу. — Так вот почему ты хотел знать об их успехах в верховой езде! Но, Эллери, эта теория тоже отпадает. Никого из троих не назовешь наездником, поэтому едва ли кто-то из них мог иметь при себе кусок сахара.

— Совершенно верно, — подтвердил Эллери. — Значит, Шейкс указывал на четвертого подозреваемого, хотя тогда я этого не понял. Куни был букмекером и шулером. Вероятно, ты выяснишь, что этот парень проигрался в пух и прах, не мог заплатить Куни и выбрал импульсивный выход…

— Погоди! — прервал его отец. — Какой четвертый подозреваемый?

— Четвертый человек, который находился на верховой тропе в то утро, у которого наверняка был кусок сахара для лошади, — конный патрульный Уилкинс!